- Эти ребята останутся здесь и будут вас охранять. Ваша задача - распределить спэков по участкам, кормить их и поить.
Дейви закатывает глаза:
- Как бутто мы сами не знали…
Но Иван уже отвернулся и идет к воротам, оставляя с нами десять вооруженных солдат. Они занимают позиции на каменной стене монастыря и начинают разматывать мотки колючей проволоки.
- Десять солдат с винтовками да нас двое - а спэков вон сколько, - бормочу я едва слышно, но мой Шум слышно за милю.
- Да ладно, не бойся, - говорит Дейви. Он наводит пистолет на ближайшего спэка - кажется, это женщина, потомушто на руках у нее крошечный спэк. Она закрывает его своим телом. - Они не умеют драться, в них это не заложено.
Я вижу лицо спэка, защищающего свое дитя.
Это лицо поверженного, думаю я. Они все сдались. И знают это.
Я понимаю, каково им.
- Эй, ушлепок, смотри сюда! - Дейви воздевает руки к небу, привлекая к себе внимание спэков, и орет: - Вы обречены-ы-ы!!!
А потом ржет, не затыкаясь.
Дейви решил, что его задача - надзирать за работой спэков на участках. Это значит, что мне придется их кормить: сыпать корм и подливать воду в корыта.
Но я привык к такой работе и не возражаю. Я каждый день занимался этим на ферме. Да еще и вечно ныл, дурень неблагодарный.
Я вытираю глаза и начинаю работать.
Спэки стараются ко мне не подходить. Я только "за", если честно.
Потомушто смотреть им в глаза невыносимо.
Мэр Прентисс сказал Дейви, что раньше спэки работали здесь слугами и поварами, но он первым делом приказал разогнать их по домам и запереть. Ночью, пока я спал, их всех перевезли сюда.
Одновременно с женщинами.
- Люди разрешали им жить у себя во дворе, представляешь? - говорит Дейви, наблюдая за тем, как я тружусь. Утро сменилось днем, и он приступил к обеду, который вапщето выдали на двоих. - Вот бред, а? Как бутто они члены семьи!
- Может, они и были членами семьи, - говорю я.
- Ну, а теперь перестали, - говорит Дейви, вставая и помахивая пистолетом. - Давай за работу.
Я высыпал в корыта уже почти весь корм со склада, но этого явно мало. К тому же несколько колонок с водой не работают, и до захода сонца мне удалось починить лишь одну.
- Нам пора, - говорит Дейви.
- Я не закончил.
- Прекрасно, - бросает он через плечо. - Тогда оставайся тут один.
Я оглядываюсь на спэков. Рабочий день на исходе, и они сгрудились у дальней стены, как можно дальше от ворот и солдат.
И от нас с Дейви.
Я лихорадочно перевожу взгляд с него на спэков и обратно. Им не хватает еды. И воды тоже. Им некуда ходить в туалет и совершенно негде спрятаться от непогоды.
Я развожу руками и показываю им пустые ладони, но разве делу этим поможешь? Они молча смотрят на меня, а я роняю руки и плетусь следом за Дейви.
- Так вот как ведут себя храбрецы, а? - говорит он, отвязывая своего коня, которого называет Ураганом, хотя откликается бедняга только на Желудя.
Я не обращаю на Дейви внимания, потомушто думаю только о спэках. Нет, о спэклах. О том, как хорошо я буду с ними обращаться. Честное слово! Я буду давать им вдоволь еды и воды, сделаю для них все что в моих силах.
Правда.
Я даю себе такое обещание.
Потомушто этого бы хотела она.
- О, я знаю, чего она хочет на самом деле, - ухмыляется Дейви.
И мы опять деремся.
К моему возвращению в башню там уже положили новую постель - матрас с простыней для меня и такой же для мэра Леджера. Он сидит на своем и жует мясо.
Вонь, кстати, исчезла.
- Ага, - говорит мэр Леджер. - И угадай - кому пришлось все тут мыть?
Оказывается, его назначили уборщиком.
- Честный труд, - говорит он мне, пожимая плечами. Но что-то в его Шуме подсказывает мне, что этот труд не кажется ему таким уж честным. - А что, весьма символично. Упал с самого верха на самое дно. Было бы смешно, если б не было так грустно.
У моей постели тоже стоит миска с едой, я беру ее, подхожу к окошку и смотрю на город.
Который начинает потихоньку жужжать.
Лекарство выводится из крови мужчин - и это слышно. Гул несется из домов и, построек, из переулков и садов.
В Нью-Прентисстаун возвращается Шум.
А теперь подумайте: я с трудом ходил даже по Прентисстауну, хотя там было всего сто сорок шесть жителей. В Нью-Прентисстауне их в десять раз больше.
Не представляю, как я это вынесу.
- Со временем привыкнешь, - говорит мэр Леджер, доев свое мясо. - Помни, я прожил здесь двадцать лет, пока не изобрели лекарство.
Я закрываю глаза и вижу перед собой только стадо спэков, буравящих меня взглядом.
Осуждающих меня.
Мэр Леджер хлопает меня по плечу и показывает на мою тарелку с мясом:
- Ты же больше не хочешь?
А ночью мне снится…
Она…
Сонце так ярко светит за ее спиной, что лица не видно. Мы стоим на склоне холма, и она что-то говорит, но через рев водопада ни слова не разобрать. Я все спрашиваю: "Что? Что?", а когда пытаюсь до нее дотронуться, ничего не выходит, и рука вся покрывается кровью…
- Виола! - кричу я и резко сажусь в кровати, тяжело дыша в темноту.
Кошусь на мэра Леджера. Он лежит на своем матрасе лицом к стенке, но Шум у него не спящий - такой же сероватый, как днем.
- Вы не спите.
- Ну и громкие сны тебе снятся, - бурчит мэр в стенку. - Она так тебе дорога?
- Вам-то какое дело?
- Надо просто перетерпеть, Тодд, - говорит он. - Больше ничего не остается. Только жить и терпеть.
Я отворачиваюсь к стене.
Я ничего не могу сделать. Пока она у них, не могу. Пока я не знаю, что с ней.
Пока они по-прежнему могут причинить ей боль. Жить и терпеть, думаю я.
А где-то там она…
И я шепчу, шепчу ей, где бы она ни была сейчас: "Только терпи и живи, прошу тебя".
Только живи.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛЕЧЕБНЫЙ ДОМ. ВЧЕРА
5
ВИОЛА ПРИХОДИТ В СЕБЯ
[Виола]
Успокойся, дитя.
Голос…
Голос из света.
Я открываю глаза и часто-часто моргаю. Все вокруг такое ослепительно-белоснежное, что цвет почти переходит в звук. Из него доносится тихий голос, в голове у меня вязкая каша, бок болит, и вокруг слишком светло, слишком…
Погодите…
Стоп-стоп…
Он нес меня по холму…
Ведь это было только сейчас, мы спустились в Хейвен сразу после того как…
- Тодд? - хриплю я. В горло словно набили мокрой ваты, но я гоню это слово наружу, в яркий ослепительный свет: - ТОДД?!
- Я сказала: успокойся. Сейчас же.
Мне незнаком этот голос, женский голос…
Женский.
- Кто вы? - спрашиваю я, пытаясь встать, щупая руками вокруг себя, чувствуя свежесть и прохладу…
…постели?
Во мне поднимается паника.
- Где он?! - кричу я. - ТОДД!
- Я не знаю никакого Тодда, дитя мое, - говорит голос. Из яркого света постепенно начинают проступать контуры и силуэты. - Зато я знаю, что ты сейчас не в том состоянии, чтобы о чем-либо расспрашивать.
- В тебя стреляли? - поясняет второй голос, моложе первого, справа от меня.
- Закрой рот. Мадлен Пул, - говорит первая женщина.
- Слушаюсь, госпожа Койл…
Я продолжаю моргать, и наконец картинка перед глазами начинает проясняться: я лежу на узкой белой койке в узкой белой комнате. На мне тонкая белая рубаха с завязками на спине. Прямо передо мной стоит высокая пухлая женщина в белом халате с вышивкой; протянутая синяя рука. У женщины тонкие губы и серьезное выражение лица. Госпожа Койл. За ней, в дверях, стоит девушка чуть постарше меня, в руках у которой тазик с горячей водой.
- Меня зовут Мэдди, - говорит она, тайком посылая мне улыбку.
- Вон, - даже не оборачиваясь, приказывает госпожа Койл.
Мэдди переглядывается со мной и напоследок снова улыбается.
- Где я? - спрашиваю я строгую госпожу, все еще задыхаясь.
- Ты имеешь в виду здание? Или город? - Она не сводит с меня взгляда. - А может, планету?
- Пожалуйста, - выдавливаю я, и мои глаза вдруг наполняются слезами, я страшно злюсь на себя, но продолжаю говорить: - Со мной был мальчик…
Она вздыхает и на секунду отводит глаза, а потом поджимает губы и садится в кресло рядом с моей койкой. Лицо у нее строгое, а волосы убраны в такие тугие косы, что по ним впору лазать. Тело крепкое, большое - с ней шутки явно плохи.
- Прости, - почти с нежностью говорит госпожа Койл. Но только почти. - Я ничего не знаю о мальчике. - Она хмурится. - Боюсь, я вообще мало что знаю - тебя просто принесли в наш лечебный дом вчера утром. Ты была при смерти, и я не знала, сможем ли мы тебя выходить, хотя нам недвусмысленно намекнули, что от твоего выживания напрямую зависит наше.
Она умолкает и смотрит на мою реакцию.
А я понятия не имею, как реагировать.
Где он? Что с ним сделали?
Я отворачиваюсь и пытаюсь думать, но меня так крепко перетянули бинтами, что и сесть-то не получается.
Госпожа Койл проводит пальцами по лбу.
- Теперь ты очнулась, - говорит она, - но вряд ли станешь благодарить нас за мир, в который мы тебя вернули.
Она рассказывает мне, как на волне слухов об армии - огромной и сокрушительной армии, которой ничего не стоит смести их город с лица земли, да что там город - спалить целый мир, - в Хейвен прискакал мэр Прентисстауна. Мэр Леджер решил сдаться и обругал всех, кто призывал дать врагу бой. Жители Хейвена почти единодушно согласились вручить город Прентиссу на блюдечке с голубой каемочкой.
- А потом лечебные дома, - сказала госпожа Койл с неподдельной яростью в голосе, - вдруг превратились в женские тюрьмы!
- Выходит, вы доктор? - спрашиваю я, но в груди у меня все обрывается, меня словно придавливает сверху огромным валуном: мы проиграли, наше бегство от армии оказалось совершенно бессмысленным.
Губы госпожи Койл растягиваются в едва заметной улыбке - затаенной, как будто я о чем-то проболталась, но беззлобной. Я замечаю, что уже почти не боюсь ее, куда меньше боюсь за себя, но гораздо сильней боюсь за него.
- Нет, дитя мое, - говорит она, склонив голову набок. - А ведь ты должна знать, что в этом мире нет докторов женского пола. Я - целительница.
- Разве это не одно и то же?
Она снова проводит рукой по лбу:
- И впрямь. - Она кладет руки на колени и смотрит на них. - Хоть мы тут и взаперти сидим, кое-какие слухи до нас доходят. Слухи о разделении мужчин и женщин, об армии, которая явится сюда со дня на день, о резне, которую устроят солдаты, как бы мирно мы ни сдались… - Она переводит на меня решительный взгляд: - И вдруг появляешься ты, дитя мое.
Я отвожу глаза:
- И что? Я самая обычная девочка.
- Неужели? - Она явно мне не верит. - Девочка, ради прибытия которой очистили весь город? Девочка, чью жизнь мне приказали спасти ценой собственной? Девочка, - она подается вперед, чтобы лучше донести мысль, - прилетевшая из бескрайней черноты?
Я на миг затаиваю дыхание: надеюсь, госпожа Койл этого не заметила.
- Откуда вы все это взяли?
Она снова улыбается - по-прежнему беззлобно:
- Я целительница. Первым делом я всегда вижу кожу, а кожа способна рассказать о человеке очень многое - откуда он, кто он, чем питается. У тебя, дитя, вид потрепанный, но сама кожа мягкая и белая - на планете фермеров такой не встретишь. - Я все еще прячу от нее глаза. - Ну, и потом есть слухи - куда без них! Беженцы поговаривают, что на нашу планету скоро высадятся новые переселенцы. Тысячи людей!
- Прошу вас, - тихо говорю я, и глаза мои вновь наполняются слезами, как бы я ни пыталась взять себя в руки.
- К тому же ни одна здешняя девочка не назовет женщину доктором, - добавляет госпожа Койл.
Я проглатываю слезы. Закрываю рот ладонью. Где он? Плевать я хотела на все это, главное - где он?!
- Я знаю, что тебе страшно, - говорит госпожа Койл, - но мы все здесь объяты страхом, ничего не поделаешь. - Она кладет шершавую руку на мою ладонь. - А вот ты, вероятно, сможешь помочь нам.
Я опять проглатываю слезы, но молчу.
Только один человек на этом свете заслуживает моего доверия.
И его здесь нет.
Госпожа Койл снова откидывается в кресле.
- Все-таки мы спасли тебе жизнь, дитя, - говорит она. - Даже такое маленькое знание может принести большое утешение.
Я глубоко дышу и оглядываюсь по сторонам: из окна струится солнечный свет, а снаружи виднеются деревья и река, река - та самая, вдоль которой мы бежали навстречу надежде. Кажется, что в такой погожий день вообще не может происходить ничего плохого: за углами не таятся враги, и никакой армии нет на свете.
Но армия есть, и она близко.
Близко.
Для госпожи Койл они такие же враги, как для меня… В груди больно тянет.
Но я набираю побольше воздуха…
И начинаю говорить:
- Меня зовут Виола Ид.
- Так значит, к нам летят новые переселенцы? - с улыбкой спрашивает Мэдди.
Я лежу на боку, а она разматывает длинный бинт, которым меня перевязали. Внутри все в крови, а кожа пыльная и какого-то ржавого цвета. В животе у меня маленькая дырочка, зашитая тонкой ниткой.
- Почему мне не больно? - спрашиваю я.
- Повязка с настоем корня Джефферса, - отвечает Мэдди. - Это природный опиат. Боли ты чувствовать не будешь, но и в туалет сама ходить не сможешь около месяца. А примерно через пять минут крепко уснешь.
Я осторожно, очень осторожно щупаю кожу вокруг раны. На спине с другой стороны точно такое же отверстие.
- Почему я не умерла?
- А хотела бы? - Мэдди снова улыбается, но потом улыбка сменяется самым хмурым выражением лица, какое мне приходилось видеть. - Напрасно я шучу. Госпожа Койл всегда говорит, что я никогда не стану настоящей целительницей, если и дальше буду такой несерьезной. - Она окунает тряпочку в таз с горячей водой и начинает протирать мои раны. - Ты не умерла только потому, что госпожа Койл - самая лучшая целительница в Хейвене, лучше всех так называемых докторов. Даже злодеи это знают. Почему, думаешь, тебя принесли сюда, а не в клинику?
На ней такой же белый халат, как на госпоже Койл, а на голове белая шапочка с вышитой синим рукой - Мэдди сказала, что так одеваются все ученики. Она почти моя ровесница, может, на пару лет старше, как бы на этой планете ни измеряли возраст, но руки у нее уверенные и нежные одновременно.
- Расскажи, - говорит она с напускной беззаботностью, - эти злодеи и впрямь так уж злы?
Дверь открывается. На пороге возникает невысокая девушка в такой же ученической шапочке, примерно одного возраста с Мэдди, но кожа у нее темно-коричневая, а сама она мрачнее тучи.
- Госпожа Койл говорит, чтобы ты заканчивала.
Мэдди, не поднимая головы, продолжает наклеивать на мой живот повязку с лекарством:
- Госпожа Койл прекрасно знает, что я еще и половины не сделала.
- Нас призвали, - говорит девушка.
- Коринн, ты так говоришь, будто нас каждый день призывают. - Повязка действует не хуже моего пластыря с корабля: лекарство уже проникает в кровь, я чувствую приятную прохладу и сонливость. Мэдди заканчивает спереди и поворачивается к столику за новой повязкой для спины. - Я здесь делом занята.
- Там человек с ружьем, - говорит Коринн.
Мэдди замирает.
- Всех созывают на городскую площадь, - продолжает Коринн. - Включая тебя, Мэдди Пул, занята ты или нет. - Она скрещивает руки на груди. - Похоже, армия явилась.
Мэдди смотрит мне прямо в глаза. Я отвожу взгляд.
- Вот и пришел нам конец, - добавляет Коринн.
Мэдди закатывает глаза:
- Знаешь, ты всегда такая жизнерадостная! Скажи госпоже Койл, что я сейчас прибегу.
Коринн бросает на нее недовольный взгляд, но уходит. Мэдди заклеивает мне спину - к этому времени глаза у меня уже закрываются.
- Теперь спи, - говорит она. - Все будет хорошо, вот увидишь. Они бы не стали тебя спасать, если б хотели только… - Она умолкает, не закончив мысли, поджимает губы и улыбается: - Я всегда говорила - Коринн по части серьезности нас всех переплюнет!
Ее улыбка - последнее, что я вижу перед сном.
- ТОДД!
Я вскакиваю, очнувшись от кошмара, в котором Тодд ускользал от меня…
С коленей Мэдди на пол с грохотом падает книга, а сама она просыпается и удивленно моргает, глядя по сторонам. Наступила ночь, в комнате темно, и только рядом с креслом Мэдди горит маленькая лампадка.
- Кто такой Тодд? - спрашивает она, зевнув и хитро улыбаясь. - Твой парень? - Увидев мой взгляд, она тут же мрачнеет. - Кто-то близкий и дорогой?
Я киваю, все еще тяжело дыша. Мокрые от пота волосы налипли на лоб.
- Да, близкий и дорогой.
Она наливает мне стакан воды из кувшина на прикроватной тумбочке.
- Что случилось? - говорю я, отпив. - Зачем вас созывали?
- Ах да! - Мэдди откидывается в кресле. - Было очень интересно.
Она рассказывает, как весь город - больше не Хейвен, а Нью-Прентисстаун (от этого названия у меня сердце уходит в пятки) - собрался смотреть на прибытие армии и казнь старого мэра.
- Вот только никакой казни не было, - говорит Мэдди. - Он его помиловал. Сказал, что и нас помилует. Что забирает у нас лекарство от Шума - этому никто не обрадовался, конечно, все-таки в тишине жилось очень хорошо - и что мы должны знать свое место, помнить, кто мы такие, и строить новый дом для переселенцев, которые скоро прибудут.
Мэдди приподнимает брови и ждет, что я скажу.
- Я и половины не поняла. Выходит, вы изобрели лекарство?
Она качает головой, но не отрицательно, а изумленно.
- Боже, ты и впрямь не здешняя, правда?
Я отставляю стакан с водой, подаюсь вперед и тихо шепчу:
- Мэдди, где-нибудь поблизости есть коммуникационный узел?
Она смотрит на меня так, словно я предложила ей полететь на одну из лун.
- Мне надо связаться с кораблями, - говорю я. - Это может быть что-то вроде огромной железной тарелки или башни…
Мэдди задумчиво смотрит по сторонам.
- На холмах есть старая железная башня, - наконец шепчет она в ответ, - но я не знаю, для чего она. Ее давным-давно забросили. К тому же, туда не добраться - всюду солдаты, Ви.
- Она очень высокая?
- Довольно-таки. - Мы все еще перешептываемся. - Говорят, сегодня ночью перевезут последних женщин.
- Зачем?
Мэдди пожимает плечами:
- Какая-то женщина сказала Коринн, что спэков тоже отгородили.
Я резко сажусь и чувствую, как тянет под бинтами.
- Спэков?!
- Ну да, это такой местный вид…