Потому что занятий становится все меньше: город постепенно сживается с переменами, пациенты поправляются, а новых нет. Всех больных мужчин вывезли отсюда в первую же ночь, невзирая на их состояние, а новые женщины почему-то не поступают, хотя нашествие и капитуляция вовсе не отменяют болезней и травм.
Госпожа Койл очень из-за этого тревожится.
- Какой в ней толк, если ей не дают лечить больных? - говорит Коринн, чересчур туго затягивая жгут на моей руке. - Раньше она заведовала всеми лечебными домами, не только нашим. Все ее знали, уважали и ценили, некоторое время она даже была председателем Городского совета.
Я изумленно моргаю:
- Да ты что? Она была тут самой главной?
- Давным-давно. Сиди спокойно, не дергайся. - Коринн втыкает иголку - тоже не слишком-то бережно. - Госпожа Койл говорит, что быть у власти означает каждый день наживать новых врагов, причем из тех, кого больше всего любишь. - Она ловит мой взгляд. - Честно говоря, я тоже так думаю.
- И что случилось? Почему она больше не у власти?
- Она допустила ошибку, - чопорно отвечает Коринн. - А недруги этим воспользовались.
- Какую такую ошибку?
Всегда хмурое лицо Коринн мрачнеет еще больше.
- Спасла жизнь одному человеку. - Она так сильно щелкает жгутом, что на коже остается красный след.
Проходит день, потом еще один, но ничего не меняется. Нам по-прежнему нельзя выходить на улицу, еду приносят случайные люди, а мэр так и не заходит. Его солдаты регулярно справляются о моем здоровье, но обещанного визита все нет и нет. Мэр словно решил на какое-то время предоставить меня самой себе.
Но почему?
В доме говорят исключительно о нем.
- Представляете, до чего дошло? - спрашивает госпожа Койл за обедом в столовой - мне впервые разрешили поесть не в палате. - Теперь он не только работает в соборе, но и живет.
Женщины вокруг неодобрительно цокают. Госпожа Ваггонер даже отодвигает тарелку.
- Богом себя возомнил! - восклицает она.
- Скажите спасибо, что не спалил город, - громко высказываюсь я. Мэдди и Коринн поднимают на меня потрясенные взгляды, но я все равно продолжаю: - Ну да, мы все думали, что он тут камня на камне не оставит, а он пока вообще ничего плохого не сделал.
Госпожа Ваггонер и госпожа Лоусон многозначительно переглядываются с госпожой Койл.
- Ты еще очень мала, Виола, и выставляешь это напоказ, - говорит та. - Не перечь старшим.
Я удивленно моргаю:
- Да я и не перечила… Я только говорю, что мы ждали другого.
Госпожа Койл жует, не сводя с меня глаз.
- Он убил всех женщин родного города только потому, что не мог слышать их мыслей, не мог читать их как мужчин.
Остальные целительницы кивают.
Я открываю рот, но она не дает мне сказать.
- А самое главное, дитя, заключается в том, что твои друзья на кораблях не знают истории нашей планеты, не знают об открытии Шума и о том, что за ним последовало. - Госпожа Койл буравит меня взглядом. - Им только предстоит пройти через то, что с нами уже случилось.
Я ничего не говорю, лишь вглядываюсь в ее лицо.
- Кто, по-твоему, должен познакомить их с планетой и ее историей? - спрашивает госпожа Койл. - Он?
Разговор со мной закончен, она продолжает тихо беседовать с остальными целительницами. Коринн с самодовольной улыбкой опускает глаза, а Мэдди по-прежнему пялится на меня. Но я могу думать только об одном.
Уж не себя ли имела в виду госпожа Койл, когда спросила, кто должен познакомить переселенцев с Новым светом?
На девятый день нашего заточения в лечебном доме я перестаю быть пациенткой. Госпожа Койл вызывает меня в свой кабинет.
- Вот твоя одежда, - говорит она, протягивая мне сверток. - Переоденься - сразу почувствуешь себя человеком.
- Спасибо, - с искренней признательностью говорю я и захожу за ширму, на которую она мне показала. Там я приподнимаю больничную рубаху и осматриваю затянувшуюся рану. - Вы в самом деле творите чудеса.
- Стараюсь, - доносится в ответ.
Я разворачиваю сверток: внутри лежит вся моя одежда, выстиранная и выглаженная. Она так вкусно пахнет и так приятно похрустывает, что я невольно улыбаюсь.
- Знаешь, ты очень храбрая девочка, Виола, - говорит госпожа Койл. Я начинаю одеваться. - Хотя и не всегда следишь за своим языком.
- Спасибо, - с легкой досадой отвечаю я.
- Твой корабль потерпел крушение, родители умерли, ты чудом добралась до Хейвена… Все испытания ты преодолевала с удивительной находчивостью и смелостью.
- У меня был помощник, - говорю я, натягивая чистые носки.
И тут замечаю на маленькой тумбочке блокнот госпожи Койл - тот самый, куда она все время что-то записывала во время наших разговоров. Я осторожно выглядываю: госпожа Койл все еще сидит за столом по другую сторону ширмы. Я приподнимаю обложку блокнота.
- У тебя большой потенциал, дитя, - продолжает она. - Из тебя может вырасти блестящий руководитель.
Блокнот лежит вверх ногами: если я его разверну, госпожа Койл может услышать шорох. Поэтому я пытаюсь выкрутить шею.
- Знаешь, мы с тобой даже похожи.
На первой странице красуется единственная буква, написанная синими чернилами.
"О".
И больше ничего.
- Мы сами творим свою судьбу, Виола, - не умолкает госпожа Койл. - Ты можешь принести нам немало пользы. Если решишься.
Я поднимаю голову от блокнота:
- "Нам" - это кому?
Внезапно дверь в кабинет распахивается - с таким грохотом, что я подскакиваю от страха и выглядываю из-за ширмы. Это Мэдди.
- Приходил гонец от мэра, - задыхаясь, выпаливает она. - Женщинам разрешили выходить из дома!
- Как же здесь шумно, - говорю я, морщась от РЕВА Нью-Прентисстауна.
- Скоро привыкнешь, - отвечает Мэдди. Мы сидим на скамейке рядом с магазином, пока Коринн и еще одна ученица по имени Тея закупают все необходимое для лечебного дома - готовятся к новому притоку пациентов.
Я оглядываюсь по сторонам. Если не всматриваться как следует, можно подумать, будто ничего не произошло. Магазины и лавки открыты, по улицам снуют люди - в основном пешком, но кое-кто на лошадях и мопедах. Обыкновенный день из жизни обыкновенного города.
Но потом начинаешь замечать, что люди на улицах никогда не заговаривают друг с другом, а женщин выпускают только днем, не больше чем на час и группами по три-четыре человека. Эти группы никогда не вступают в контакт с другими. Мужчины Хейвена к нам тоже не подходят.
На каждом углу стоят солдаты с винтовками наперевес.
Звякает дверной колокольчик: из магазина вылетает Коринн с дюжиной пакетов в руках и багровым от гнева лицом. За ней семенит Тея.
- Хозяин магазина сказал, что о спэклах ни слуху ни духу с того дня, как их забрали! - восклицает Коринн, с размаху ставя сумки мне на колени.
- Коринн и ее ненаглядные спэки, - язвительно говорит Тея, закатывая глаза и вручая мне второй пакет.
- Не смей их так называть, они спэклы! - осаживает ее Коринн. - Если даже мы не в состоянии хорошо с ними обращаться, то чего ждать от него?
- Прости, Коринн, - говорит Мэдди, прежде чем я успеваю вставить свой вопрос, - но тебе не кажется, что разумнее сейчас беспокоиться за себя? - Краем глаза она следит за солдатами, которые явно заметили повышенный тон Коринн, но пока ничего не предпринимают - так и стоят, облокотившись на перила продуктового магазина.
Стоят и смотрят.
- Мы поступили с ними не по-людски, - говорит Коринн.
- Да, но они ведь и не люди, - шепотом возражает Тея, тоже поглядывая на солдат.
- Тея Риз! - На лбу Коринн выступает синяя венка. - Да разве может целительница позволять себе подобные…
- Да, да, ты права, - пытается успокоить ее Мэдди. - Мы ужасно с ними обошлись, я согласна. Все согласны, но что мы могли поделать?
- Да о чем вы говорите? - наконец вставляю я. - Что значит "ужасно обошлись"?
- Лекарство, - выплевывает Коринн, словно это ругательство.
Мэдди с досадой вздыхает и поворачивается ко мне:
- Благодаря спэклам мы узнали, что лекарство действует.
- Вот-вот. Его на них тестировали, - добавляет Коринн.
- Только для них это вовсе не лекарство, - продолжает Мэдди. - Спэклы не умеют говорить, понимаешь? Они иногда цокают языками, но это примерно то же самое, что наш щелчок пальцами.
- Шум был их единственным способом общения, - добавляет Тея.
- И тут выяснилось, что они могут прекрасно понимать наши приказы и без Шума. - Коринн опять повышает голос. - Кому какое дело, что они не смогут общаться между собой?
Я начинаю понимать:
- И лекарство…
Тея кивает:
- Оно делает их покорнее.
- Лучше рабов и пожелать нельзя, - с горечью добавляет Коринн.
От удивления я разеваю рот.
- Они были рабами?!
- Ш-ш-ш… - резко осаживает меня Мэдди, бросив взгляд на солдат. Из-за тишины, окружающей их во всеобщем РЕВЕ они кажутся зловеще пустыми.
- Мы фактически отрезали им языки, - продолжает Коринн уже тише, но все еще негодуя.
Мэдди уводит нас по улице, то и дело оглядываясь на солдат.
Те тоже провожают нас взглядами.
Мы молча возвращаемся к лечебному дому и входим в двери, над которыми нарисована протянутая синяя рука. Когда Коринн и Тея проходят внутрь. Мэдди хватает меня за руку и задерживает на пороге.
Минуту-другую она молчит, глядя в пол, и на лбу у нее появляется тревожная морщинка.
- Видела, как на нас смотрели солдаты? - спрашивает она.
- Да.
Она скрещивает руки на груди и содрогается:
- Не знаю… что-то мне не очень по душе такой мир.
- Мне тоже, - тихо говорю я.
Помолчав. Мэдди поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза:
- Твои люди смогли бы нам помочь? Смогли бы это остановить?
- Понятия не имею, но мы должны выйти с ними на связь. Это лучше, чем сидеть сложа руки и готовиться к худшему.
Мэдди оглядывается, проверяя, не подслушивают ли нас.
- Госпожа Койл очень умна, - говорит она. - Но иногда она слышит и слушает только себя. - Мэдди опять умолкает и закусывает нижнюю губу.
- И?..
- Надо быть начеку, - наконец выговаривает она.
- Для чего?
- Если наступит подходящий момент… Поняла? Если он наступит, - она вновь озирается по сторонам, - тогда мы попробуем связаться с твоими кораблями.
8
НОВАЯ УЧЕНИЦА
[Виола]
- Но ведь рабство - это очень плохо, - говорю я, складывая повязку пополам.
- Целительницы всегда были против. - Госпожа Койл ставит очередную галочку в своем списке. - Даже после войны мы считали такое обращение со спэклами бесчеловечным.
- Что же вы не вмешались?
- Если ты когда-нибудь попадешь на войну, - отвечает госпожа Койл, не отрываясь от блокнота, - ты поймешь, что она несет лишь разрушение. Война не щадит никого - даже тех, кто выжил. Ты молча сносишь все, что раньше тебя ужасало, просто потому, что жизнь на какое-то время теряет всякий смысл.
- Война превращает людей в чудовищ, - говорю я, вспоминая слова Бена той ночью, когда мы вышли на странное место, где жители Нового света хоронили мертвых.
- Да, и мужчин, и женщин, - добавляет госпожа Койл и пересчитывает коробки со шприцами.
- Но ведь война со спэклами закончилась давным-давно, разве нет?
- Тринадцать лет назад.
- За эти тринадцать лет вы все могли исправить.
Наконец госпожа Койл обращает взгляд на меня:
- Жизнь кажется простой только в детстве.
- Но ведь вы были у власти! - не унимаюсь я. - Вы могли хоть что-то изменить.
- А кто тебе сказал, что я была у власти?
- Коринн говорит…
- Ах, Коринн… - Госпожа Койл снова принимается за списки. - Девочка изо всех сил старается любить меня, несмотря ни на что.
Я открываю еще один пакет с покупками.
- Но раз вы были председателем этого… Совета, - продолжаю я, - вы могли что-то сделать для спэклов.
- Порой, дитя, - отвечает она с недовольством, - людей удается вести в нужном направлении, даже если они того не хотят. Но чаще - нет. Никто не согласился бы дать спэклам полную свободу - такая кровопролитная война, столько сил потрачено на то, чтобы все перестроить и восстановить… Нет, освободить мы их не могли, но обращаться с ними по-человечески можно было. Мы ограничили им рабочие часы, кормили, разрешили жить семьями. Все эти права отстаивала я, Виола.
Она все яростней строчит в блокноте. Секунду-другую я молча наблюдаю.
- Коринн говорит, вас выгнали из Совета за то, что вы спасли кому-то жизнь.
Она не отвечает, только откладывает блокнот и заглядывает на верхнюю полку. Тянется, достает оттуда халат с шапочкой ученицы и бросает их мне.
- Для кого они? - поймав, спрашиваю я.
- Хочешь узнать, каково управлять людьми? Тогда сделай первый шаг на этом пути.
Я смотрю ей в глаза.
Смотрю на шапочку и халат.
И с этой минуты у меня становится столько дел, что даже поесть некогда.
На следующий день после того, как женщинам разрешили выходить из дома, в лечебный дом поступило восемнадцать новых пациентов - все женщины, все с серьезными заболеваниями и травмами: аппендицит, сердечные боли, недолеченный рак, переломы. Все они на много дней оказались взаперти, да еще без помощи мужей и сыновей. Через день поступило еще одиннадцать больных. Госпожа Лоусон умчалась в детский лечебный дом, как только представилась такая возможность, а госпожи Койл, Ваггонер и Надари носятся по палатам, выкрикивая распоряжения и спасая жизни. Все работают не покладая рук и почти без перерывов на сон и еду.
Разумеется, нам с Мэдди не до "подходящих моментов", я даже не успеваю беспокоиться, почему мэр так и не приходит меня навестить. Я ношусь по лечебному дому, путаясь под ногами целительниц, стараюсь хоть чем-то им помогать и успевать учиться.
А целительница из меня никудышная.
- Я никогда этому не научусь! - Мне в очередной раз не удалось измерить давление очаровательной старушки по имени миссис Фокс.
- Похоже на то, - говорит Коринн, поглядывая на часы.
- Терпение, девонька, - успокаивает меня миссис Фокс. - Если чему-то надо учиться, то учиться надо хорошо.
- Тут вы правы, миссис Фокс. - Коринн переводит взгляд на меня. - Попробуй еще.
Я накачиваю манжету воздухом и, глядя на стрелку манометра, внимательно прислушиваюсь к характерным звукам в стетоскопе.
- Шестьдесят на двадцать? - жалобно выдавливаю я.
- Что ж, давай проверим, - говорит Коринн. - Миссис Фокс, вы, случайно, утром не умерли?
- Ох, силы небесные, нет!
- Значит, не шестьдесят на двадцать.
- Я же всего три дня этим занимаюсь… - пытаюсь оправдаться я.
- Вот именно, а я шесть лет, - отрезает Коринн. - И тут вдруг явилась какая-то неумеха и сразу стала такой же ученицей, как я! Странно мир устроен…
- У тебя прекрасно получается, милая, - говорит мне миссис Фокс.
- Неправда, миссис Фокс, - возражает Коринн. - Вы уж простите, что я вам перечу, но для некоторых врачевание - святой долг.
- Для меня тоже, - почти машинально отвечаю я.
И напрасно.
- Врачевание - не просто работа, дитя, - говорит Коринн. Слово "дитя" она произносит таким ядовитым тоном, словно это самое страшное оскорбление. - Нет ничего важней на свете, чем спасать жизни. Мы делаем Божье дело. Не то что твой приятель тиран!
- Он не мой прия…
- Приносить страдания людям, да кому угодно - самый страшный грех!
- Коринн…
- Ты ничего не понимаешь! - в сердцах продолжает она. - Ты только притворяешься, а на самом деле тебе плевать!
Мы с миссис Фокс обе съеживаемся и едва не проваливаемся под землю.
Коринн переводит взгляд с меня на нее, поправляет шапочку и халат, разминает затекшую шею и делает глубокий вдох:
- Ну, давай еще раз.
- В чем разница между больницей и лечебным домом? - спрашивает госпожа Койл, отмечая галочками правильные ответы.
- Главная разница заключается в том, что в больницах доктора - мужчины, а в лечебных домах работают женщины, - наизусть отвечаю я, раскладывая таблетки по стаканчикам.
- Почему?
- Пациент, будь то мужчина или женщина, должен иметь право выбора, читать мысли врача или нет.
Она приподнимает бровь:
- А настоящая причина?
- Политика, - отвечаю я, как меня учили.
- Верно. - Госпожа Койл ставит последнюю галочку и передает мне бумаги. - Отнеси это и лекарства Мэдди, пожалуйста.
Она уходит, а я продолжаю раскладывать таблетки. Когда я выхожу из кабинета с подносом в руках, в конце коридора мелькает госпожа Койл: она быстро проходит мимо госпожи Надари и…
Клянусь, она передает ей записку! Не останавливаясь, прямо на ходу, чтобы никто не заметил.
Обе делают вид, что ничего не произошло.
Нам по-прежнему разрешают выходить на улицу не больше чем на час, группами по четыре человека, но даже за это время мы успеваем заметить, как Нью-Прентисстаун приходит в себя. Когда первая неделя моего ученичества подходит к концу, до нас доползает слух, что некоторых женщин даже начали выводить на полевые работы - большими группами, конечно.
Еще мы узнаем, что всех спэклов держат в загоне где-то на краю города - там они дожидаются "обработки", что бы это ни значило.
Старый мэр, говорят, работает уборщиком.
А про мальчика ни слова.
- Я пропустила его день рождения, - говорю я Мэдди, накладывая повязку на резиновую ногу. Она настолько похожа на настоящую, что ей даже дали имя - Руби. - Четыре дня назад ему исполнилось тринадцать. Я потеряла счет дням, пока лежала без сознания, и…
Слова застревают у меня в горле. Я затягиваю узел на повязке потуже…
И вспоминаю, как он перевязывал мне раны…
А я перевязывала ему…
- Уверена, он жив и здоров, - говорит Мэдди.
- Ни в чем ты не уверена.
- Правда. - Она смотрит в окно на дорогу. - Но несмотря ни на что, в городе все спокойно. Войны нет. Несмотря ни на что, мы еще живы и работаем. Вполне возможно, что Тодд тоже жив и здоров.
Я затягиваю узел еще туже:
- Ты что-нибудь знаешь про синюю "О"?
Она переводит взгляд на меня:
- Синюю "О"? Что это?
Я пожимаю плечами:
- Да так… увидела в блокноте госпожи Койл.
- Первый раз слышу. - Мэдди отворачивается к окну.
- Что ты там высматриваешь?
- Считаю солдат, - отвечает она и снова бросает взгляд на нас с Руби. - Отличная повязка. - Она улыбается, и я даже готова ей поверить.
Я иду по главному коридору, зажав под мышкой Руби: буду учиться делать внутримышечные инъекции. Мне заранее жаль ту женщину, чьей ягодице достанется мой первый настоящий укол.
Повернув за угол - коридор здесь доходит до центра здания и поворачивает на девяноста градусов в другое крыло, - я едва не врезаюсь в группу целительниц. Увидев меня, они замирают на месте как вкопанные.