* * *
Янка, Белочка и Толстый шли по Кузнецкому мосту за мужчиной в сером шерстяном пальто с кожаным портфелем в руке. Золотом пахло из портфеля. Запах прямо капал оттуда, как растаявшее мороженное. Толстый уже примеривался портфель незаметно открыть, когда со стороны Бульварного кольца потянуло мёдом и чёрным перцем.
– Ну, всё, – вздохнул Толстый, – моя очередь, бегите, я тут один управлюсь.
И он продолжил слежку, старательно прячась за тонкими столбиками, держащими знаки "Остановка запрещена".
– Эх, заметит его этот дядька… – расстроилась Янка, глядя на такую маскировку.
Прохожие поглядывали на Толстого с недоумением.
– Заметит, этому дядьке хуже будет, – успокоила её Белочка, знавшая Толстого лучше.
Взявшись за руки, Янка и Белочка быстро пошли по Рождественке. Через Трубную площадь вышли на Неглинную. Золотом пахло от шикарной тётеньки в бежевом плаще и тёмных очках со стразами на пол-лица.
– Бежим, она в машину садится, – дёрнула Белочку Янка.
Тётенька квакнула "сигналкой" подходя к большому чёрному внедорожнику.
– А-яй, как же мы за ней угонимся? – забеспокоилась Белочка. – Она же в эту свою телегу страшную сейчас сядет.
– Да никак не угонимся. – Янка тут же придумала, что делать. – Надо в машину к ней залезть.
Они посмотрели друг на друга и хором выдохнули:
– Давай я!
Секунду помолчали, глядя глаза в глаза.
– Ладно, я, – Белочка отвела взгляд, проиграв гляделки.
– Да. А я тут покручусь. Звони обязательно.
– Ладно.
Белочка пошла к машине.
Вдруг Янку бросило в жар.
– Стой! – шёпотом крикнула она. – Стой, ты же видимая!
Белочка побледнела.
– Ой! Сейчас…
Она остановилась, замерла, закрыв лицо ладонями. Через пару секунд убрала руки и прыгнула перед каким-то прохожим, скорчив страшную рожу. Прохожий вздрогнул и боком-боком Белочку обошёл. Янка помотала головой: не вышло. Белочка ещё раз замерла. И снова выскочила перед двумя парнями.
Когда Белочка, сбитая с ног, поднималась с асфальта, потирая ушибленную попу, Янка показала ей два больших пальца: молодец, теперь получилось.
Женщина с мёдом и перцем как раз отрыла заднюю дверцу машины, складывая на сиденье пакеты из магазинов. Янка подтолкнула Белочку в спину, и та успела заскочить, когда пахнущая золотом поднимала очередной пакет.
Через пару минут внедорожник уехал. Внезапно Янка побледнела от страха, как только что бледнела Белочка. Они же не проверили, человек эта женщина, или нет? А если ведьма? А если фея? Посмотрит в заднее зеркало, а ей оттуда Белочка улыбается. И все, пропала Белка, даже позвонить не успеет. Янка посмотрела на телефон. Он молчал, но это ничего не значило. Посмотрела вслед машине. Она уже затерялась в потоке.
Янка осталась одна.
Тяжело вздохнула и пошла по Бульварам, искать запах золота.
* * *
Шла, смотрела по сторонам, и думала. Думала о том, что она первый раз в Москве, в центре, без родителей. Хорошо, что почти по всем этим улицам она с ними ходила или ездила, и представляет, где находится. Думала: а вдруг гномы ей почудились? Не было никаких гномов, и она сейчас не на Страстном бульваре, а дома. Спит. Ну, как тогда, с фейской квартирой. Она заснула в цветочном горшке, а проснулась уже дома. Может, и сейчас лечь под кустик? Янка с сомнением посмотрела на чахлую грязную растительность. Нет уж, спасибо. Тут если заснёшь, вообще не проснёшься.
Вдруг она остановилась. Ой! А если приснилось всё наоборот? Приснилась Москва, и сейчас всё вокруг снится, а на самом деле спит она в своём домике с красной картонной крышей, стоящем на паркете, и зовут её Зубная фея? Стоп-стоп, тогда и гномы здесь ей приснились. Но она же с ними там, в фейской квартире и познакомилась. Мама, она запуталась.
Янка сильно укусила себя за мизинец. Больно. Значит, не спит.
Рядом газанул на светофоре старенький "жигулёнок", выкашляв из своих проржавевших внутренностей чёрное вонючее облако. Янка два раза чихнула, вытерла сопли рукавом: всё равно никто не видит. И прочищенным носом почувствовала, что она уже не одна. Она наедине со слабеньким-слабеньким запахом. Янка полетела за ним, как самолёт, носом вперёд. Но запах обманывал её. То прятался за дерево. То, что гораздо хуже, залетал в киоск с шаурмой. А там могли укрыться все запахи Ближнего востока, если бы их разыскивала полиция. А ещё запах цеплялся к прохожим. Оборачивался вокруг рукавов. Залазил под воротник. Искал, где погуще набрызгано духами. И Янке приходилось обнюхивать всех встречных, а они отталкивали её, принимая за сумасшедшую, вообразившую себя собакой. Наконец, на Пушкинской площади запах сжалился над Янкой. Он собрался, стал упругим и толстым, как резиновый шнур, на котором прыгают с мостов. Янка за него ухватилась, и он как будто сам подтащил её к тощему типу в джинсовой куртке. От него так пахло мёдом и перцем, что этот запах следовало называть вонью.
Янка уже привыкла, что слежка давалась им без труда. Она шла за джинсовой курткой, тихонько насвистывая. Вдруг золотоноситель остановился. Так резко, что она чуть не ткнулась нюхающим носом ему в спину. Он начал медленно поворачиваться. Прятаться негде. Янка от растерянности даже не догадалась отвести глаза, отвернуться, сделать вид, что просто так здесь стоит. Так и смотрела, испуганно, пока их взгляды не встретились. Он её видел, сомнений не было. На узком худом лице с редкими усиками под длинным носом появилась улыбка. Но не радостная. Нехорошая какая-то. Мужчина оглядел Янку с головы до ног, хмыкнул, развернулся и пошёл дальше.
Янка выдохнула и отправилась за ним. Больше ей просто ничего не оставалось. Он спустился в пешеходный переход, вышел, снова спустился, вышел с другой стороны площади. Покрутился перед кинотеатром, свернул на Тверскую. Через квартал повернул на какую-то улочку, Янка не успела прочитать название. Прошёл дворами, снова на Тверскую.
Да он же следы запутывает, догадалась Янка. Точно, он ещё иногда оглядывался, так же противно улыбаясь. Тип в джинсовой куртке снова углубился во дворы. И так глубоко углубился, что Янка перестала понимать, где они находятся. А находились здесь только они, последний прохожий остался за поворотом. Шаги мужчины гулко молотились об стены. Янка в кроссовках старалась спешить неслышно, но всё равно под ногами потрескивали мелкие камешки и песок. Снова взгляд через плечо. Янка давно перестала прикидываться, что идёт за ним просто так, как будто им в одну сторону. Она запыхалась и только старалась не отстать. Можно, конечно, остановиться, а потом пойти по запаху, чтобы он её не видел. Но Янка боялась, что джинсовая куртка скроется в какой-нибудь двери, за какими-нибудь воротами, или за шлагбаумами с охраной, которых здесь хватало.
Шли долго. Янка всё ждала, что они выйдут, например, на Садовое кольцо, и она сможет сориентироваться. Но они ныряли в очередную арку, и проходили через очередной дворик, заваленный картонными коробками и обрывками полиэтиленовой плёнки. Янка и не подозревала, что в центре Москвы есть такие буераки.
Ещё одна арка, ещё один дворик. И всё. Тупик. Янка не сразу это поняла, стоя за спиной пахнущего мёдом и перцем мужчины. Куда он ещё свернёт? А некуда. Разве что назад, но сзади у него Янка. Мужчина медленно повернулся. Улыбочка держалась на губах как прибитая, но кроме губ, ничто в его лице не улыбалось. А глаза… Глаза так просто испуганные. Он-то чего боится?
Янка, тяжело дыша, обернулась по сторонам. Она придумывала, как объяснить своё присутствие.
– Я… Я… Ну это… Фух, фух. Дяденька, а дяденька, а подскажите, как пройти к метро?
Глупость сказала, возле метро они крутились на Пушкинской площади, но ничего лучше в голову не пришло.
– Туда, – мотнул головой дяденька, показывая на выход со двора.
Сам он при этом пятился.
– А? Что?
– Туда, – махнул он двумя руками, так отгоняют собаку. – Туда.
– Туда? – переспросила Янка, чтобы хоть что-то сказать.
– Туда, туда, – закивал он как-то радостно.
– Туда? – улыбнулась во весь рот Янка, решив поддержать эмоциональный настрой беседы.
– Туда.
Дяденька вдруг перестал улыбаться. Он, пятясь, упёрся спиной в мусорный бак на колёсиках, три таких стояли у стенки. Не отводя от Янки глаз, начал шарить рукой в щели между ними. Янка смотрела вопросительно. Тудакать явно хватит, а как продолжить разговор она не знала. Медово-перечный мужчина снова улыбнулся. Янка с готовностью улыбнулась в ответ. Что-то стукнуло по металлической стенке мусорного бака. Он начал вытягивать из тёмной дыры длинную штуку. Что это? Янка видела такое в магазинах. А, это называется бейсбольная бита. И зачем она ему?
Ой.
А чем бейсбольная бита отличается от дубинки? Да ничем, это дубинка и есть. Янка обернулась. Пустой дворик, слепые стены, даже окна в него не выходят. И этот тип с дубиной. А золото, которым он пахнет, ему дала Клавдия. А от знакомых Клавдии ничего хорошего ждать не приходится, это Янка ещё в фейской квартире усвоила. И глухой дворик. И они одни. И бейсбольная бита.
Ой!
Это он не следы запутывал. Это он её заманивал. И теперь пятилась уже Янка. А человек шагал на неё. Медленно, останавливаясь после каждого шага. И улыбался. Всё шире. В испуганных глазах заплескалось злое веселье.
Остановившись после четвёртого шага, он, совершенно не меняя выражения лица, начал замахиваться дубинкой.
* * *
Янке бы побежать, но её как будто парализовало. Она зачарованно смотрела, как поднимается бейсбольная бита, чтобы опуститься ей на голову. Тощий тип почему-то держал её не за ручку, а за толстый конец. Янка это заметила и удивилась, а потом удивилась тому, что заметила в такой момент. Подняв дубинку над правым плечом, человек с худым лицом резко наклонился вперёд, топнув при этом ногой. Янка инстинктивно вздёрнула руки, защищаясь, и шагнула назад, чуть не упав. Пахнущий золотом бандит – а кто он ещё при таком поведении – захохотал. Ещё раз дёрнулся вперёд, крикнув:
– У!
Янка снова вздрогнула, отступив.
– Ха-ха-ха!
Хохот раскатился по дворику, как горсть щебёнки, брошенная в кирпичные стены. Оцепенение спало с Янки, она присела, чтобы прыжком развернуться и побежать. Её ноги уже начали распрямляться, когда тощий тип сделал нечто странное. Он сунул биту себе между ног. Ещё раз улыбнулся, самодовольно. Да он же радуется, что её напугал, поняла Янка. Мужчина кивнул ей с улыбкой, так кивают, увидев вдалеке старых знакомых. И взлетел!
Он поднимался по спирали, кружа внутри колодца двора. Взлетел до крыши, замер на мгновение, помахал задравшей голову Янке рукой – и исчез.
– Э, – тихо сказала Янка. – Э! – чуть погромче. – Эй, куда! – заорала она во весь голос.
– А! А! – в дворике забилось эхо.
Не следы он запутывал, и не заманивал в глухой двор, чтобы огреть дубиной по голове. Он шёл туда, где спрятал свою леталку. Когда понял, что от неё не избавиться, не затеряться на улицах в толпе, пошёл сюда.
Янка чувствовала себя так, как если бы у неё отобрали только что подаренную игрушку. Она же его не потеряла в толпе, она за ним проследила, и вот, ничего себе, он улетел. Янка развела в растерянности руки. Как он посмел! Так нечестно! Что она гномам скажет?! Её же засмеют. Они, чужие в этом мире, первый раз в Москве, за своими типами следят, и не теряют. А от неё, от москвички, этот худой сбежал, как… Как кошка от мышки! Как взрослый от надоевшего ребёнка!
* * *
Янку распирало от злости. Мало соображая, что делает, она, встав на обломок шлакоблока, заглянула в мусорный бак. Там, на дне, много чего валялось, но рукой не достать. Янка подтянулась, перевалилась через край и спрыгнула внутрь. Успела подумать: видели бы её родители. Дожили. Уже по мусорным бакам лазить начала. От этих мыслей разозлилась ещё больше. В мультиках в такие моменты у героев из ушей вырывается пар. А Янке даже некогда потрогать свои уши, она по локоть зарылась в мусор.
Потом уже поняла, как ей повезло. Это был не тот мусор, что выбрасывают в баки возле жилых домов, не объедки и грязные подгузники. Это мусор офисный и строительный. Картон, бумага, деревяшки.
Вот!
Деревянный брусок, часть какой-то упаковки. Длиной ей до подбородка. К одному концу перекладиной буквы Г прибит кусок дерева покороче. Янка выбросила его из бака, вылезла сама. Посмотрела на лежащую на асфальте деревяшку. Подняла, размахнулась и ударила по краю мусорного бака. Боммм! Чуть не оглохла от звона. Ударила по асфальту. Хруст, но негромкий. Ещё раз, ещё! Стыдно признаться, но она представляла, что бьёт по спине тощего типа в джинсовой куртке.
На четвёртом ударе перекладина отлетела, буква Г превратилась в восклицательный знак. Остались два гвоздя, торчащие из торца деревяшки как змеиное жало. Держа брусок горизонтально, Янка переступила через него. Подумала, что он в сечении квадратный и сидеть будет неудобно. Подумала, что ей очень повезло, что она сегодня надела джинсы, причём старые. И порвать не жалко, и заноз будет меньше. И взлетела. Вертикально вверх, никаких кружений по спирали, сразу в небо, метров на сто выше всех домов, что стояли в этом квартале.
* * *
Если бы та же ведьма Эмма предложила ей взлететь у себя в поместье, в спокойной обстановке, не получилось бы ничего. Хоть три дня Янку уговаривай, что она фея, а феи летают, им положено. Не поверила бы Янка. Головой бы согласилась, а спинным мозгом – нет. А он для полётов важнее. Но этот тип довёл Янку до такого бешенства, что в ней не осталось ничего, никаких мыслей, кроме желания его догнать. Бегом, значит, бегом. По воде пройти – значит, по воде. Полететь – как скажете, полетим. Сам виноват, тощий, не надо было злить московскую школьницу.
Янка висела в воздухе, приставив ладонь козырьком ко лбу и поворачиваясь вокруг своей оси. Где же этот бандит с вертикальным взлётом? Что, успел где-то спрятаться? Нет! Вон, пятнышко тёмное, на фоне облака, над крышами. Янка почти легла на свою деревяшку, поджала ноги, и догнала его за три минуты.
Этот… фей, ну да, получается что этот фей, летел не торопясь, сидя на бейсбольной бите как на заборе, свесив ноги, откинувшись немного назад, держась одной рукой. Фейские леталки не самолёты, пропеллера с мотором нет, летают совершенно бесшумно, и она может спокойно проследить за ним, куда бы он ни собирался. Погони он не ждёт, оборачиваться не будет.
Вернее, могла бы спокойно проследить. Если бы не рассмотрела, что фей делает свободной рукой. Он доставал из кармана семечки, щелкал и сплёвывал шелуху на головы прохожих. Ещё не остывшее бешенство закипело снова. Он только что её пугал, ногой топал, дубиной замахивался, а теперь семечки грызёт? На людей плюёт? Янка, летевшая в десяти метрах позади, преодолела эти метры за долю секунды. И гвозди, торчавшие из торца её леталки, воткнулись беззаботному фею чуть пониже поясницы. Это был первый воздушный таран над Москвой в фейском исполнении.
Тип в джинсовой куртке подскочил над своей дубиной, и она, вертясь, полетела вниз по дуге. Он захлопал руками как курица крыльями, замолотил ногами, рванулся, и сумел схватить биту одной рукой. Теперь он вертелся, падая, вместе с ней. Подтянулся, перехватил второй рукой, закинул ноги. Бейсбольная бита перестала падать, но продолжала вращаться. Подёргавшись, фей так и не смог сесть верхом, но хотя бы остановил вращение. И только сейчас он заорал – появилась свободная секунда. И Янка заорала тоже, потом сама не смогла вспомнить, что. Фей обернулся на крик, и незаметная слежка официально превратилась в преследование с элементами воздушного боя.
* * *
Фей летел вверх ногами, то откидывая голову, чтобы видеть, куда летит, то поднимая её и глядя между ног на Янку. Глядел с ужасом, с удовлетворением отметила она. А нечего было кивать, знал же, что она фея, раз кивал. Чего он ждал – что она ему помашет вслед платочком и пойдёт домой плакать? И не с такими справлялись! Она ночью по фейской квартире с ожившими игрушками гуляла, она королеву свергала, а этого она сейчас как…
Пока она думала, как ловчее его скинуть, фей сумел взобраться на свою леталку, и, уходя от атаки, нырнул вниз, ниже уровня крыш. Они летели над улицами, лавируя между троллейбусными, трамвайными и прочими проводами, столбами и перетяжками. Янка ногой задела треугольный дорожный знак, он завертелся, пугая водителей. Фей, обернувшись на шум, чуть не врезался в столб, отвернул в последнее мгновение. Янка пролетела под зонтом лотка с напитками. Успела схватить бутылку газировки. От бутылки фей тоже увернулся.
– Мама, мама, смотри! – закричал какой-то мальчик, показывая на них пальцем.
Мама подняла голову, когда они уже пронеслись мимо.
– Мама, там дяденька летел, и девочка с ним!
Мама ещё раз посмотрела на небо, и пошла дальше, сердито дёрнув сына за руку.
Фей устав вилять, снова поднялся выше, над домами, и летел, надеясь только на скорость. А Янка уже не пыталась забодать его гвоздями. Как ни странно, сумасшедший полет над Москвой, над которой, как говорила Эмма, никто не летает, её успокоил. По крайне мере, она вспомнила, что её задача не сбросить этого фея на землю, а узнать, где их мерзкое гнездо. Янка очень надеялась, что туда он и летит. Прятаться.
Но летел как-то странно.
Прямо, поворот на девяносто градусов, снова по прямой, снова поворот. А, ну конечно! Это не московский фей, он летит над городом как над картой, не знает, где можно срезать. И подлетают они… Точно, это Сокольники. Янка была в этом парке, который недалеко от её дома, миллион раз, но сверху видела его впервые и узнала с трудом.
Фей пролетел над главными воротами, а Янка, по привычке, чуть не врезалась в решетчатую дверь. Он свернул налево, замелькал между деревьями над дорожкой, и на бреющем полете влетел, не останавливаясь, под основание бассейна, в котором летом плавали круглые лодочки.