Сталин взял время на размышление и через несколько дней санкционировал это предложение Рокоссовского. "Вскоре последовала директива Ставки о передаче нашему фронту всего участка, охватывающего Полесье с юга, и находящихся на нем войск. Общая ширина полосы 1-го Белорусского фронта достигла, таким образом, почти 900 километров. Редко в ходе Великой Отечественной войны фронт, имевший наступательную задачу, занимал полосу такой протяженности. Разумеется, и войск у нас стало больше. К двадцатым числам июня в состав нашего фронта входили десять общевойсковых, одна танковая, две воздушные армии и Днепровская речная флотилия; кроме того, мы имели три танковых, один механизированный и три кавалерийских корпуса. В результате передислокации сил 2-й Белорусский фронт стал нашим соседом справа. Затем произошли дальнейшие изменения, пока не сложилась та структура фронтов, которая сохранилась до победоносного окончания войны". В результате 1-й Белорусский фронт приобрел два фактически самостоятельных направления. Первое – на Бобруйск – Барановичи – Брест – Варшаву, и второе – на Ковель – Хелм – Люблин – Варшаву. Такая любопытная ситуация в дальнейшем получила интересное развитие.
Еще до соединения фронтов, в марте гитлеровцы нанесли удар по войскам 2-го Белорусского и захватили Ковель. Сталин приказал Рокоссовскому немедленно выехать к Курочкину и совместными усилиями выправить положение. Прибыв на КП 2-го Белорусского фронта, Рокоссовский убедился, что успех, достигнутый врагом на этом участке, едва ли может быть развит: противник перешел к обороне, его теснили на соседних направлениях, да и сил у него было немного. Поэтому он принял решение – оставить все как есть. Да, гитлеровцы захватили важный опорный пункт, достаточно крупный город. Но ведь советские войска в самое ближайшее время перейдут в наступление несколькими фронтами. Какой смысл распылять силы и приносить жертвы во имя незначительного успеха в частной операции, когда через несколько недель враг и сам отойдет от Ковеля под угрозой окружения? Обо всем этом Рокоссовский доложил Верховному. Сталин не стал возражать. Его доверие к Рокоссовскому уже было очень велико.
Идея наступательных операций 1944 года основывалась на планах нанесения ударов по врагу последовательно фронтами с севера на юг. То есть начинать должны были войска Ленинградского фронта, подхватывать наступление – войска Карельского фронта. Затем основной удар наносили бы оба белорусских, и завершали операцию украинские фронты. Таким образом, планировалось нанести поражение врагу на всем западном направлении. Чем-то этот замысел напоминал концепцию плана "Барбаросса", успешно осуществленного гитлеровцами летом 1941 года.
Определив роль 1-го Белорусского фронта в предстоящих наступательных операциях, штаб Рокоссовского приступил к подготовке плана. Работа, что называется, кипела. Малинин, Орел, Казаков, Антипенко и другие офицеры под руководством Рокоссовского неустанно трудились над проектом плана. Споры, обсуждения, стремление убедить друг друга (иногда даже на повышенных тонах) – все это составляло неотъемлемую часть творческого процесса. Рокоссовский, по своему обыкновению, находился в гуще событий. Он не любил одиночества и тихой кабинетной работы, полагая, что только совместно можно выискать оптимальное решение. 3 апреля Совет фронта представил в Ставку свои соображения относительно предполагаемой операции.
Основная его идея заключалась в том, чтобы разгромить вражеские группировки в районе Минска, Барановичей, Бреста, Ковеля и Бобруйска и выйти на линию Минск – Слоним – Брест – река Западный Буг. Таким образом удалось бы перерезать основные коммуникации противника, прежде всего железнодорожные и шоссейные рокады. Стремительность и глубина наступления позволили бы обескровить оставшиеся крупные соединения врага, что неминуемо привело бы к их уничтожению или пленению. Плотность и потенциал обороны гитлеровцев оставался еще очень высоким. Учитывая это, Рокоссовский предполагал проведение операции в два этапа. На первом – силами четырех армий сокрушить немцев ударом с юга и тем самым выйти в тыл части соединений фашистской группы "Центр". На втором – уже силами всего фронта уничтожить бобруйскую и минскую группировки противника и затем последовательно развивать наступление в Польше. План Рокоссовского предусматривал в качестве обязательного условия усиление войск 1-го Белорусского фронта двумя-тремя танковыми армиями. В противном случае, по его мнению, успеха было бы не добиться.
Общий замысел плана операции, предложенного Рокоссовским, его четкость, обстоятельность и возможность предвидеть различное развитие событий говорили о его полководческой зрелости. Это был уже не просто талантливый генерал, умело управляющий корпусом, армией или даже фронтом, а Профессионал современной войны. Офицер, впитавший в себя опыт сталинградских котлов, курской стратегии, форсирования Днепра… В этом замысле читалось суворовское "воюй не числом, а уменьем", воплощенное в середине XX века в самой страшной для человечества войне.
К сожалению, Ставка на тот момент не имела возможности выделить требуемые Рокоссовским танковые армии. План этот не был утвержден. Впрочем, безусловно то, что отдельные его элементы нашли отражение в итоговой концепции наступления. Практически всю весну Генштаб занимался разработкой стратегии битвы за Белоруссию. При этом постоянно поддерживался контакт с командующими фронтов. Отклонив изначальный замысел Рокоссовского, ему тем не менее было предложено доработать его и вновь представить на рассмотрение.
К 11 мая штаб 1-го Белорусского фронта подготовил новый проект плана наступления. Теперь он сводился к тому, чтобы разгромить жлобинскую группировку немцев, а после этого наступать на Бобруйск, Осиповичи, Минск. Самым интересным было то, что Рокоссовский предлагал наносить одновременно не один, а два равных по силе удара. Один – по восточному берегу реки Березины на Бобруйск, другой – по западному берегу этой реки, обходя Бобруйск с юга. Такая тактика должна была принести большую пользу. Враг оказался бы дезориентирован и не смог бы противопоставить на обоих направлениях мощных резервов. Наступать следовало непрерывно, стараясь не снижать темпа. Для этого предполагалось постоянно вводить в прорыв подвижные части.
Это решение было, что называется, выстрадано. Оно не раз обсуждалось в штабе, ему предшествовали многократные выезды на передовую, исследование местности, изучение обстановки, проведение разведки. План был очень смел. Господствующая в то время концепция предполагала прорыв обороны противника одним, но сверхмощным ударом. А здесь вдруг два, да еще придется пойти на определенное распыление сил фронта. При том, что на кону успех общего наступления на западном направлении. Словом, представляя такой план в Генштаб, Рокоссовский некоторым образом рисковал: могли и в некомпетентности обвинить.
22-23 мая план предстоящей операции обсуждался в Ставке. На этом совещании присутствовали некоторые работники Генерального штаба, командующие фронтами, заместители Верховного Главнокомандующего и, разумеется, сам Сталин. Когда дело дошло до плана наступления войск 1-го Белорусского фронта, Рокоссовский подробно доложил свои соображения относительно предполагаемых действий. Его слушали очень внимательно. Замысел штаба 1-го Белорусского фронта предполагал начинать наступление силами войск правого крыла фронта. После его успеха планировалось активизировать левофланговое направление, овладеть Ковелем и двигаться дальше. А вот идея нанесения двух ударов одновременно вызвала категорический протест Сталина и его заместителя Жукова.
Они обрушились на Рокоссовского с резкой критикой, – как это два главных удара? Силы будут распылены, пробивная сила уменьшится, и результатом станет поражение войск фронта. Рокоссовский спокойно пояснил, что двойной удар даст гораздо больше преимуществ. Фактор неожиданности и условия местности сыграют при таком раскладе на руку наступающим.
Сталин не внял доводам командующего фронтом. Он объявил, что основной удар будет один. Нанести его следует с плацдарма 3-й армии на Днепре из района Рогачева. После этого он предложил Рокоссовскому подумать об этом и через два часа доложить свои соображения. Его проводили в отдельную комнату и оставили там одного. Константин Константинович опустился в кресло. Рядом находился стол. На нем – пепельница, несколько стаканов и пара бутылок с минеральной. Рокоссовский закурил. Выпил воды. Затем вновь затянулся…
Как быть теперь? Один удар – да, так привычней. Собрать побольше сил и обрушиться ими на врага. Но два – как тонко, красиво, а главное – более эффективно. Сколько солдатских жизней будет сохранено, когда немцы, не выдержав такого напора, побегут! План, предложенный им в Ставку, выверен до мелочей, рассчитан и неоднократно проанализирован. Сколько времени над ним трудились его друзья: Малинин, Орел, Казаков и другие. Сколько раз он, Рокоссовский, сам ползал по грязи и снегу на передовой, проверяя верность расчетов. Как много умственных и физических сил было затрачено, какое необычное и оригинальное решение найдено. И теперь отказываться от него в пользу мнения Верховного? Нет, надо стоять на своем! С другой стороны, как же трудно возражать Сталину. Как сложно выносить этот тяжеленный, острый взгляд…
Два часа пролетели быстро. Рокоссовского пригласили в главный кабинет. Там по-прежнему было многолюдно. Когда он вошел, на него устремились взгляды многих глаз. Но он видел перед собой только одни. Сталин спросил, к какому мнению пришел командующий 1-м Белорусским фронтом? Убедился, что предложение Ставки верно? Но у Рокоссовского уже готов ответ. Нет, он по-прежнему полагает, что предложение совета фронта в большей степени отвечает сложившейся обстановке. Распыления сил не произойдет. При нанесении двух ударов успех одного из них, как бы автоматически, повлечет за собой и успех другого. Он, Рокоссовский, не отказывается от изначального решения. Потом была короткая пауза. Как будто даже зловещая тишина. Затем Сталин вновь предложил ему выйти и продумать предложение Ставки еще раз.
Вновь тот же кабинет, то же кресло. Рокоссовский вновь закурил. Судьба то ли опять испытывает его, то ли дает шанс одуматься. Да, он – генерал армии, командующий фронтом, на счету которого немало побед. Он – известный в стране человек, и Сталин в последний год не раз доверял ему. Но были и другие офицеры, такие, как Якир, Блюхер, Тухачевский. Они могли похвастаться даже большим доверием со стороны партии и Сталина. А чем все закончилось?
Через некоторое время в кабинет, где сидел Рокоссовский, вошли Молотов и Маленков. Молотов жестко спросил комфронтом, не забывается ли он. Напомнил, что он спорит с самим Сталиным, призвал одуматься. Маленков с Молотовым вышли. Рокоссовский еще раз прокрутил в голове до мелочей каждую деталь своего плана. Взвесил все "за" и "против". "Отстаивать свое убеждение до конца" – это был его принцип, который когда-то так помог ему в энкавэдэшной тюрьме. Он твердо решил следовать ему и сейчас.
Вскоре его пригласили к Верховному. Вновь тот же вопрос – что надумали? И опять Рокоссовский как можно более спокойно и обстоятельно начал аргументировать свою позицию. Говорил он долго и закончил тем же выводом, что и раньше: два удара обеспечат фронту несомненный успех. После этого воцарилась тишина. Сталин курил и прохаживался по кабинету. Взгляды всех присутствующих были устремлены на него. Затем, взглянув на Рокоссовского, он произнес:
– Настойчивость командующего фронтом доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надежная гарантия успеха.
Так решение Рокоссовского было утверждено.
Предстоящая операция по освобождению Белоруссии получила название "Багратион". Ее начало было намечено на 15–20 июня, и этого времени было достаточно, чтобы должным образом подготовиться. Вернувшись в штаб фронта, Рокоссовский с товарищами приступил к окончательной отработке всех деталей плана. Нужно было проинформировать всех командармов о деталях предстоящей операции, отработать взаимодействие между армиями, проследить, как идет подготовка на местах, а кроме этого постоянно анализировать данные разведки. Постоянно приходилось учитывать особенности местности предстоящих боевых действий. Огромные леса и болота сковывали войска, ограничивали их мобильность. Нужно было правильно оценить перспективы наступления на каждом направлении: пройдут ли танки, артиллерия и даже пехота, удастся ли оперативно подтянуть тылы?
Рокоссовский не только приезжал в войска с инспекцией, но и сам вместе с командармами, комкорами, комдивами и комполками добирался до передовой.
Ходил по болотам, пытаясь уяснить для себя возможности войск при перемещениях. Как быстро на этом направлении они смогут преодолеть препятствия? Какие задачи ему, как командующему, придется ставить перед подчиненными? Будут ли они в состоянии справиться с ними? О трудностях, с которыми должны были столкнуться (и столкнулись) войска при наступлении, он впоследствии вспоминал так: "На западном берегу Днепра севернее Рогачева 3-я армия удерживала небольшой плацдарм. Он был вполне пригоден для действий всех родов войск в направлении на Бобруйск. У генерала П. Л. Романенко в 48-й армии дело обстояло гораздо хуже… Облазав передний край, я увидел, что здесь наступать просто невозможно. Даже для одного легкого орудия приходилось класть настил из бревен в несколько рядов. Кругом почти сплошные болота с небольшими островками, заросшими кустарником и густым лесом. Никаких условий для сосредоточения танков и тяжелой артиллерии. Поэтому П. Л. Романенко получил приказ перегруппировать основные силы на плацдарм у Рогачева к левому флангу 3-й армии и действовать совместно с ней, а части, оставшиеся на березинском плацдарме, должны были боями приковать к себе как можно больше сил противника и тем способствовать нанесению главного удара.
Войска 65-й и 28-й армий, наносившие второй удар, тоже имели перед собой лесистую, заболоченную местность, которую пересекали притоки реки Припять.
Нелегкое дело предстояло нашим солдатам и офицерам – пройти эти гиблые места, пройти с боями, пройти стремительно… Пехотинцы невдалеке от переднего края учились плавать, преодолевать болота и речки на подручных средствах, ориентироваться в лесу.
Было изготовлено множество мокроступов – болотных лыж, волокуш для пулеметов, минометов и легкой артиллерии, сделаны лодки и плоты. У танкистов – своя тренировка. Помнится, как-то генерал Батов показал мне "танкодром" на болоте в армейском тылу. Часа полтора мы наблюдали, как машина за машиной лезли в топь и преодолевали ее. Вместе с саперами танкисты снабдили каждый танк фашинами, бревнами и специальными треугольниками для прохода через широкие рвы. Не могу не вспомнить добрым словом наших славных саперов, их самоотверженный труд и смекалку. Только за двадцать дней июня они сняли 34 тысячи вражеских мин, на направлении главного удара проделали 193 прохода для танков и пехоты, навели десятки переправ через Друть и Днепр. А сколько было построено колесных, жердевых и профилированных дорог!..".
Огромное внимание уделялось маскировке и запутыванию врага. Каждый командир отвечал за скрытность перемещений. При этом немцев стремились дезинформировать как только можно. Им подбрасывали ложные планы и документы. Прокладывали ложные дороги. Демонстративно направляли подальше от линии фронта эшелоны с макетами танков. Артиллеристы на второстепенных направлениях проводили массированный обстрел вражеской территории, после чего орудия скрытно вывозились. Их место также занимали макеты. Словом, тут был большой простор для творчества.
5 июня в штаб 1-го Белорусского фронта прибыл представитель Ставки Жуков. В его задачу входила оценка готовности войск к предстоящей операции.
Вместе с Рокоссовским и другими генералами он побывал на КП армий и многих дивизий, на передовой, на учебных полигонах. Совместно Жуков и Рокоссовский определили на местности направления главных ударов. Вновь важная функция отводилась 65-й армии Батова. Ей предстояло взламывать оборону врага южнее Паричей. 14 июня Жуков, Рокоссовский, офицеры штаба прибыли на КП Батова. Там следовало провести военную игру на картах, чтобы отработать предстоящие действия. В последующие дни такие же мероприятия состоялись и в штабах других армий.
Как ни старалось командование фронта завершить подготовку к намеченной дате – 19 июня, добиться этого не удалось. Во многом причиной тому было несовершенство коммуникаций. Доставлять необходимые грузы точно в срок никак не получалось. Пришлось, проинформировав Ставку, просить отсрочить операцию. Такое разрешение было получено. Теперь окончательный срок начала наступления определялся 24 июня.
К этой дате войска 1-го Белорусского фронта подошли в полной готовности. 23 июня вечером Рокоссовский вместе с Казаковым, Орлом и Телегиным отправились в 28-ю армию генерала А. А. Лучинского. Жуков выехал в 3-ю армию Горбатова. Оттуда они собирались руководить общим наступлением. Настроение у всех было тревожное. Масштаб операции и степень ответственности давили неимоверно. Особенно волновался Рокоссовский. Ведь он, отстаивая свое решение, фактически пошел на конфликт с Верховным. Поэтому ошибка могла бы стоить ему слишком дорого.
Наступление началось с рассветом 24 июня. Адский грохот сотен орудий и разрывы авиационных бомб возвестили о его начале. Плотность огня, обрушившегося в то утро на врага, была сумасшедшей. На участках прорыва на каждый километр фронта работали по 200 и более орудий! Этот концерт длился два часа. В результате многие участки обороны врага оказались буквально перепаханы. По окончании артиллерийской и авиационной подготовки вперед двинулись танки. Завязались тяжелые бои. Враг сопротивлялся отчаянно и самоотверженно. В результате к концу первого дня битвы натиск советских войск в основном был отражен. Впрочем, успеха удалось добиться 65-й армии. Разорвав к середине дня оборону гитлеровцев, генерал Батов, как и было предусмотрено планами, бросил в прорыв 1-й гвардейский танковый корпус М. Ф. Панова. Танкисты устремились во фланг и тыл паричской группировке противника. Удалось продвинуться и соседней 28-й армии.
Воспользовавшись результативным наступлением этих двух армий, Рокоссовский на следующий день ввел на стыке между ними конно-механизированную группу под командованием генерала И. А. Плиева. Стремительные удары, нанесенные этим соединением по гитлеровским войскам, вынудили их начать спешный отход. Еще через день сопротивление врага в зоне наступления 65-й и 28-й армий было окончательно сломлено, и наши дивизии вырвались на оперативный простор. Теперь им следовало наступать на Бобруйск.