В восстании участвовали до 40 тыс. бойцов АК, примкнувшие к ним отряды Армии Людовой и многие гражданские лица. Сражения в городе продолжались многие недели. Жестокие и кровопролитные уличные бои шли повсеместно. Полтора месяца наши войска "наблюдали" за ходом этой битвы с другого берега Вислы. И только в середине сентября советское командование отрядило 1-ю армию Войска Польского для поддержки восставших. 14 сентября она захватила Прагу – предместье Варшавы. Однако, будучи ослабленной, развить успех не смогла, и вскоре ее части были уничтожены немцами. В это же время советская авиация начала сбрасывать оружие, боеприпасы и медикаменты сражающимся в городе полякам. Эти акции были, по сути, демонстративными, поскольку уже не могли обеспечить полякам преимущества. Да и совсем не в этом нуждались истекающие кровью варшавяне. Англичане и американцы также мало помогали повстанцам. Впрочем, на то были другие причины. Аэродромы, с которых могли взлетать союзнические транспортные самолеты, располагались настолько далеко от Варшавы, что они едва дотягивали до города. Поэтому все оружие и боеприпасы сбрасывались "на глазок". В результате адресатами этих грузов нередко становились немцы. Когда же Рузвельт и Черчилль непосредственно обратились к Сталину с просьбой разрешить использовать для таких целей советские аэродромы, то получили категорический отказ. Справедливости ради скажем, что еще в 1943 году во время тегеранской встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля судьба Польши была предопределена. Уже тогда предполагалось по окончании войны передать ее в сферу советского влияния. Возможно, именно поэтому лидеры США и Великобритании не были особенно настойчивы, обращаясь к Сталину с просьбой предоставить им возможность для оказания помощи варшавянам.
Правительство СССР всячески отмежевывалось от всего, что происходило в те дни в Варшаве. Неоднократно делались заявления, в которых польское восстание называлось безрассудной авантюрой. Бездействие же Красной армии мотивировалось тем, что советское командование не было своевременно и официально извещено о начале восстания. Поэтому никакого содействия варшавянам советские войска оказать якобы не могли. Таким образом, несчастные поляки в очередной раз оказались преданы всеми, кто накануне обещал им всевозможную помощь.
В результате 3 октября 1944 года отряды АК, бившиеся с гитлеровцами в Варшаве, прекратили сопротивление. В результате двухмесячного сражения погибли десятки тысяч поляков (по различным данным, от 40 до 56 тыс.). Части вермахта и СС потеряли убитыми порядка 17 тысяч солдат. Однако трагедия заключалась еще и в том, что это были далеко не последние жертвы восстания. Прежде чем сложить оружие, руководители АК заключили с фашистами соглашение о том, что в отношении мирных жителей не будут предприниматься никакие репрессивные меры. После подавления восстания Варшава была почти полностью разрушена, а многие ее жители отправлены в концентрационные лагеря и на принудительные работы в Германию. Части же АК, сражавшиеся совместно с войсками Красной армии, через некоторое время были принудительно разоружены. Многие командиры – расстреляны, а солдаты – отправлены в советские лагеря… 28 марта 1945 года генерал НКВД Серов предложил руководителям АК прибыть на переговоры под Варшаву. Там они были арестованы и доставлены в Москву. Через некоторое время их судили как пособников гитлеровцев. Таким был конец Армии Крайовой и надежд Польши на независимость.
Теперь попробуем представить, какие чувства должен был испытывать командующий 1-м Белорусским фронтом. Его войска, которые успешно провели операцию в Белоруссии и стремительно ворвались в Польшу, подошли к Варшаве. Как же хотелось Рокоссовскому войти в город детства, юности победителем. Вернуться спустя почти 30 лет и подарить своей родине освобождение, триумфально пройти по улицам Праги! Было и еще одно обстоятельство, умножавшее стремление Рокоссовского очистить Варшаву от фашистов: в городе должна была находиться его родная сестра Хелена. Она и была там. И во время восстания скрывалась от гитлеровцев, которые знали, что она – родственница маршала Рокоссовского. Гестапо разыскивало ее по всему городу.
Константин Константинович с группой офицеров не один раз выезжал на НП, оборудованный на высокой трубе одного из заводов недалеко от Варшавы. Он видел в бинокль горящий город и рвущиеся на его улицах снаряды. "Слева на Висле чернели развалины – это остатки моста, того самого моста, облицовкой которого когда-то занимался 16-летний паренек Костя Рокоссовский. Только теперь этот мост зовется иначе – мостом Понятовского, и немцы взорвали его позавчера, 13 сентября. Города, в сущности, нет – сплошные развалины, они кажутся нагромождением скал. С противоположного берега доносятся взрывы, ветер несет запах гари… Вот так и пришлось маршалу Рокоссовскому вновь увидеть Варшаву спустя тридцать лет: через Вислу из амбразуры блиндажа". Вернувшись в штаб, Рокоссовский созвал совет. На нем командование фронтом обсуждало перспективы и возможности освобождения Варшавы. Никаких дополнительных распоряжений из Ставки по этому поводу Рокоссовский не получал. Но он не мог быть бездеятельным и безучастным. Он был уверен, что Сталин в любой момент может потребовать план освобождения польской столицы. Параллельно с этим он приказал искать контакты с руководителями восстания – генералом Бур-Коморовским и командующим Варшавским военным округом генералом Монтером. Однако вплоть до середины сентября те на связь не выходили…
8 августа план взятия Варшавы, разработанный совместно со штабом Жукова, был предложен на рассмотрение в Ставку. Оба маршала сходились во мнении, что операцию можно начать уже через считаные дни. Однако Сталин никак не отреагировал на предложения командующих фронтами. Причины этого теперь известны и понятны: он и не думал помогать полякам. 12 августа ТАСС опубликовало заявление, в котором говорилось, что советская сторона снимает с себя ответственность за исход варшавского восстания. Таким образом, Рокоссовский получил от Сталина лишь право наблюдать, как в родном городе тысячами гибнут его соотечественники.
В те дни, как, впрочем, и после войны, многие обвиняли Рокоссовского в том, что он не отдал наступательный приказ своим войскам. Такие упреки могут казаться хоть сколько-нибудь обоснованными лишь для человека абсолютно не знакомого со спецификой военной службы, особенно в обстановке того времени.
Если бы Рокоссовский и осмелился отдать такой приказ, то нет ни малейших сомнений, что уже через полчаса он был бы отменен, а через час маршал был бы уже арестован. Нет, он был умным и опытным человеком и хорошо знал, когда инициатива будет полезна, а когда губительна.
26 августа Рокоссовский давал интервью корреспонденту английской газеты "Санди таймс" и радиокомпании Би-Би-Си Александру Верту. В беседе он признал, что СССР действительно обращался к полякам с призывом начать восстание. При этом он не раз называл само восстание "грубой ошибкой". В двух фразах одной беседы – налицо явное противоречие. Если был призыв к восстанию, то отчего же Рокоссовский оценивает его как оплошность? Ответ на этот вопрос дает уже упомянутое сообщение ТАСС от 12 августа. Оно являло собой позицию официального Кремля, и разве мог Рокоссовский опровергать ее? А противоречие в его словах было обусловлено душевной мукой, которую испытывал этот человек, зная, что в нескольких километрах поляки ведут неравный бой с дивизиями СС.
В то время как некоторые части 1-го Белорусского фронта находились под Варшавой, на других участках армии Рокоссовского вели непрекращающиеся бои с противником. Гитлеровцы спешно оборудовали очередной рубеж обороны, проходящий по реке Нарев. Войскам 48-й, 65-й и 70-й армий было приказано атаковать противника, не позволяя ему как следует закрепиться. Опыт стремительного продвижения у советских армий уже был. Для этого создавались мощные и мобильные группы, в основном из танкистов и кавалеристов. Их бросали на те направления, где противник менее всего ожидал удара и не был подготовлен. Такие соединения стремительно прорывались в тыл врага и затем атаковали его. При этом одной из их главных задач было разрушение коммуникаций противника.
5 сентября Донской танковый корпус генерала М. Ф. Панова, входящий в состав 65-й армии Батова, форсировал Нарев южнее Пултуска и вступил в бой с частями противника. Танкистам активно помогали и переправившиеся вслед за ними стрелковые дивизии. В результате через несколько часов им удалось захватить несколько плацдармов по берегу Нарева. Такое положение никак не могло устроить гитлеровцев. Они немедленно стянули в эту зону дополнительные части и принялись беспрестанно контратаковать наши соединения. С огромным трудом и потерями танкисты и пехотинцы держались на том берегу. Теперь и немцы не особенно заботились о сохранении солдатских жизней и материальной части, судорожно вводя в сражения свои резервы. Бои шли днем и ночью, не затихая ни на час. Несмотря на упорное сопротивление врага, частям 65-й армии удавалось понемногу расширять захваченные плацдармы. В это же время части 48-й армии, наступавшей севернее Варшавы, также удалось форсировать Нарев и закрепиться на берегу. Благодаря успехам этих двух армий 70-я армия также сумела продвинуться севернее Варшавы, потеснив сражавшиеся против нее танковые соединения противника.
Однако на этом успехи советских армий временно прекратились. Немцы сумели оправиться от их стремительного прорыва и подготовить много оборонительных рубежей и узлов. Война подходила к пределам Германии, и гитлеровцы всемерно стремились задержать советские армии. К северу от Варшавы между реками Висла и Нарев фашисты создали мощные укрепления. Много дней подряд части 70-й и 47-й армий
Белорусского фронта безуспешно пытались уничтожить там врага. В эти же дни в штабе фронта находился представитель Ставки Жуков. Он, по сути вмешиваясь в систему управления войсками, настаивал на продолжении наступления. Рокоссовский возражал, доказывая, что взятие этого рубежа сейчас не приведет к кардинальному изменению обстановки; так не лучше ли перейти к обороне и ударить по врагу на соседних участках. Однако Жуков был непреклонен. Предпринимаемые атаки, очевидно, оказывались на руку лишь противнику: сотни потерянных солдат, тонны израсходованных боеприпасов – таковы были каждодневные итоги наступательных акций советских войск.
Для того чтобы еще раз убедиться в своей правоте, Рокоссовский перед очередным наступлением решил лично отправиться на передовую. Взяв с собой двух офицеров штаба, он выехал в один из батальонов 47-й армии, которому предстояло вновь идти на штурм укрепленного рубежа. Маршал находился рядом с бойцами в грязном окопе первой линии и оценивал перспективы наступления. С собой у него был телефон и ракетница. По договоренности с соседними соединениями и командованием армии красная ракета сигнализировала начало атаки, зеленая – предписывала войскам оставаться на месте.
Ранним утром советские артиллеристы начали обстрел немецких позиций. Гитлеровцы сориентировались быстро и ответили артогнем чудовищной силы. Многие наши батареи оказались уничтожены. Немцы все не останавливались, наращивая мощь своего огня. Вскоре Рокоссовский понял, что об атаке нечего и помышлять – войска будут просто перемолоты еще на подходе к первой вражеской линии. Над советскими позициями взвилась зеленая ракета. Позднее маршал вспоминал: "На свой фронтовой КП я возвратился в состоянии сильного возбуждения и не мог понять упрямства Жукова. Что собственно он хотел этой своей нецелесообразной настойчивостью доказать? Ведь, не будь его здесь у нас, я бы давно от этого наступления отказался, чем сохранил бы много людей от гибели и ранений и сэкономил бы средства для предстоящих решающих боев".
Командующий фронтом связался по ВЧ со Сталиным и доложил, что штурмовать эти рубежи его войска сейчас не в силах. Прежде всего следует подавить вражескую систему огня и лишь потом бросать в атаки танки и пехоту. Верховный взял небольшую паузу на размышления, после которой одобрил предложение Рокоссовского о переходе на этом участке к обороне.
В начале октября тяжелая обстановка складывалась и в районе действия 65-й армии, удерживавшей несколько плацдармов на Нареве. Немцы сумели скрытно подтянуть туда танковые части и 4 октября нанести сильный удар по советским позициям. Накануне Рокоссовский предупреждал Батова о возможной опасности: фронтовая разведка все же засекла перемещения вражеской техники в этот район. Тем не менее командарм-65 не стал предпринимать необходимых мер. В результате его войска оказались не готовы к столь мощной атаке врага. Узнав о трудностях, возникших у 65-й армии, Рокоссовский немедленно выехал на КП Батова. Вместе с ним туда отправились Телегин, Казаков, Орел и фронтовой инженер Прошляков. На месте убедились, что положение действительно очень серьезное. Танковые соединения немцев быстро прорвали первую оборонительную позицию и развивали наступление в глубь плацдарма. С противоположного берега наша артиллерия уже вынуждена была вести огонь прямой наводкой по вражеским машинам.
Рокоссовский немедленно выделил фронтовые резервы для усиления 65-й армии. Характерно, что, ознакомившись с обстановкой, он отдал приказ о подчинении противотанковых средств усиления фронта генералу Батову. Вскоре в штаб 65-й армии позвонил Сталин. Он вызвал комфронтом к телефону и потребовал доложить обстановку. Маршал ответил, что противник атакует крупными силами и сумел добиться определенного успеха, однако генерал Батов уверенно командует войсками и вскоре выправит положение. Верховный успокоился.
Да, только так и мог работать Рокоссовский. Не устраивая публичных разносов, не прибегая к "матерному управлению", а помогая своим людям выполнять поставленные перед ними задачи. Причем помощь эта нередко сводилась к тому, что он просто не мешал им делать свое дело. Так было и на этот раз. Убедившись, что Батов командует войсками уверенно, постоянно поддерживает связь со штабами дивизий, комфронтом вернулся к себе на КП. Он доверял людям. Однако вера эта не была слепой. Рокоссовский сначала присматривался к человеку, в каком-то смысле испытывал его, и лишь когда убеждался, что перед ним – надежный соратник, только тогда предоставлял ему максимальную свободу действий. В обстановке, когда невыполнение приказа, ошибка или просто случай могли быть расценены как измена или вредительство, цена такого доверия была высока. И надо отметить, что Рокоссовского редко подводили те, кому он однажды поверил. Люди стремились не просто выполнить распоряжение своего командира, но и сделать это так, чтобы не потерять его уважение, не доставить ему неприятностей.
Вскоре положение на участке 65-й армии стало улучшаться. Введенные в сражение истребительно-противотанковые части и танковые бригады переламывали атакующую мощь гитлеровцев. Постепенно их наступление стало захлебываться. Тем не менее наши войска вели оборонительные бои вплоть до 11 октября. Но уже на следующий день защищаться вынуждены были немцы. 19 октября советские части предприняли мощную атакующую операцию. В результате вражеская оборона была сломлена. В прорыв немедленно ввели заранее подготовленные резервы. Таким образом плацдарм был значительно расширен. Вскоре командование фронтом перебросило на него и 70-ю армию. Такая перегруппировка сил обеспечила возможность для оперативного броска в пределы Германии.
Рокировка Верховного
Высокий темп, набранный советскими армиями со времени начала операции "Багратион", был потерян. На то было много как объективных, так и субъективных причин. Во-первых, немцы сумели приспособиться к новым условиям ведения войны. Силы постепенно таяли, фронт становился уже. Эти факторы заставляли их более трезво оценивать происходящее, а, значит, сопротивление приобретало более осознанный характер. Да и иллюзий у фашистских военачальников оставалось все меньше. Хотя эти же обстоятельства вынуждали их к паническим авантюрам, но это было уже позже. Во-вторых, различные политические факторы нередко гасили атакующие порывы советских войск (например, ситуация с варшавским восстанием). Верховное главнокомандование никогда не снимало с командующих фронтами обязанностей по продумыванию и подготовке наступательных операций.
В начале ноября перед штабом 1-го Белорусского фронта стояла задача составить план новой атакующей акции. Результатом ее должен был стать прорыв вражеской обороны и выход к границам Германии. И вновь старые друзья взялись за дело. Рокоссовский, Малинин, Орел, Казаков, Антипенко, Прошляков и другие старались чаще обсуждать свои замыслы, делиться идеями. Как обычно, главное штабное помещение представляло собой большую комнату, где места хватало всем. Рокоссовский по-прежнему считал, что только коллегиально можно выработать оптимальное решение. И нередко именно в гуле всеобщего обсуждения, в спорах и перепалках рождались планы, впоследствии приводившие к победам. Так было и теперь. Все трудились бок о бок, плечом к плечу. Но никто еще не знал, что этот их совместный план будет последним…
Замысел штаба 1-го Белорусского фронта сводился к тому, чтобы атаковать врага во фланг и тыл. Сделать это предполагалось с помощью двух ударов. Главный из них должен был быть нанесен с плацдарма на Нареве севернее Варшавы, а другой – южнее польской столицы на Познань. Такой проект был одобрен Генштабом и утвержден в Ставке. Теперь предстояло отрабатывать его детали на месте и соответствующим образом перегруппировывать силы. "Место фронта было понятно, и все мы горели желанием как можно лучше подготовить себя и войска к этой интереснейшей наступательной операции", – вспоминал позже Рокоссовский. 12 ноября он весь день провел на пулавском плацдарме за Вислой, в штабе 69-й армии. Там вместе с генералом Колпакчи он обсуждал планы и перспективы наступления его войск. Только к вечеру комфронтом вернулся к себе на КП. Он направился в столовую поужинать с друзьями, поделиться впечатлениями от своей поездки. Здесь к Рокоссовскому подбежал дежурный офицер и доложил, что его вызывают к телефону из Ставки. Маршал подошел к аппарату ВЧ и взял трубку.