- Слушаюсь!
Я тут же начал:
- Целый день в седле, ног разогнуть не могу! Скачешь как полоумный по этой грязи.
- А ты откуда? - вставил офицер, но меня остановить было уже трудно. Желчно, нервно, громко я продолжал:
- Черт знает что вокруг творится! - Я взмахнул руками. - Одна дивизия сменяет другую, одни на отдых, другие на фронт, неразбериха полная. Линия фронта все время меняется. Какое сегодня число?
- Десятое августа. Русские взяли Тукумс.
- А говорят, танковая дивизия "Рейх" прибыла сюда. Ну и дадим теперь жару "иванам"! - Я задорно засмеялся. - Теперь дело пойдет на лад. - Голос мой с раздражительного тона стал переходить к уверенным выкрикам в стиле застольных речей: - Где мы только не были? Ты подумай! И во Франции! И в Бельгии! И на Крите! И на Сицилии! И в Италии! И с Роммелем в Африке! До Курляндии добрались, черт ее побери!
- Война, - устало вякнул офицер. - Дай сигарету.
Я раскрыл портсигар. В это время ефрейтор внес поднос с едой. Я встал с кресла.
- Сейчас поедим! - Я потер ладони и схватился за козырек, собираясь снять фуражку, и вдруг спохватился: - Ох, как же я лошадь не поил весь день. Сейчас, минуточку!
Офицер и ефрейтор не успели опомниться, как я уже летел по лестнице вниз, рывком открыл дверь в темноту - вокруг никого. Мгновенно отвязал коня, вскочил в седло - и был таков. Автомат так и остался на столе в штабе немецкой тайной полевой полиции…
На следующее утро, переночевав в лесу в своем шалаше, я снова верхом в немецкой офицерской форме выехал на проселочную дорогу, намереваясь навестить одного латыша, который добывал мне некоторые оперативные сведения. Только я выехал из леса, как увидел всадника, он ехал довольно быстро по дороге мне навстречу. Бросив косой взгляд, я заметил, что он в форме фельдфебеля, когда же взглянул ему в лицо - обомлел! А фельдфебель улыбался.
- Это же Черноляс! Живой и невредимый!
- Дунай! - произнес он мой пароль.
- Измаил! - ответил я. - Откуда ты взялся?
- А ты откуда? - вопросом на вопрос ответил он.
- Давай за мной! - И я развернул своего рысака. Свернули в лес. Скакали и молчали. О чем мы тогда думали? Встреча была просто невероятной. Это был - Ваня, мой боевой товарищ, мой сердечный друг. В первый день войны он, стоя на посту, охранял наш штаб. Осколком снаряда, ударившего в стену здания, его ранило, и я в этот день был тоже ранен. Мы оба тоща угодили в медсанбат…
И вот лошади перешли на шаг. Дорога вела к моему шалашу.
- Невероятно! - сказал я.
- И во сне не приснится, - ответил он.
- Когда же мы последний раз виделись? В июле сорок первого, в хозяйстве Грачева, в Кировограде во дворе штаба, около конюшни? Тогда наших ребят в Москву отбирали, в армию Масленникова.
- Помню, как же!
- Да-а, - протянул я. - Много воды с тех пор утекло… Так ты что, немецкий выучил?
- Нет. Знаю только: "Хенде хох!" (Руки вверх!)
- И все?
- И все!
- А если немцы?
- Я их сразу убиваю. Я же стреляю с двух рук одновременно.
- Да, расстались мы с тобой в июле сорок первого в Кировограде… Я был оттуда откомандирован в охрану штаба Юго-западного фронта… С трудом вышел из окружения на Полтавщине, близ местечка Лохвицы. А потом тысячи перипетий: лагеря… побеги - связь с подпольем… Вот и сейчас связан с группой партизан из латышей… А ты? Где ты был?
- Из Кировограда наша рота, - рассказывал Черноляс, - попала на Кавказ. Находился в охране штаба армии из резерва Главного командования, был и при штабе Южного фронта. Затем кончил школу НКВД, был направлен в Западную Украину старшим уполномоченным по борьбе с бандеровцами и оуновцами. А сейчас вот забросили в Курляндский котел со спецгруппой особого назначения. Юру Узлова помнишь?
- Как же! При штабе полка служил.
- Вместе со мной кончил школу НКВД и уже офицером ушел в академию. Сейчас учится в Москве.
- Здорово!
- А Самойленко помнишь?
- Ваню Самойленко? Нашего политрука? Последний раз видел его тоже в Кировограде, он командовал тогда конной разведкой.
- В мае сорок второго он вышел из тройного кольца под Харьковом, спас знамя полка, был ранен. Затем под Сталинградом был инструктором в школе снайперов.
- Я его очень хорошо помню. Толковый и строгий командир. Настоящий политработник. Его все у нас уважали.
- Когда наша десантная группа готовилась лететь в Прибалтику, он сказал мне: "Поищи Николая Соколова. Он зацепился за обоз второй штабной роты капитана Бёрша в танковой дивизии СС "Великая Германия". А я спросил: "Откуда ты знаешь?" А он говорит: "Ведь сообщали из Румынии: "Шахматист". А кто у нас играл в шахматы с командиром полка Грачевым? Только Соколов!.." Вот я тебя и стал искать по всем немецким обозам, там возчики - больше украинцы. Но никак не думал, что ты в офицерской форме.
- Так удобнее. Но сейчас обстановка обострилась. Фронт подошел. Полевая жандармерия шныряет по всем дорогам.
- Я уже нескольких жандармов ликвидировал, - сказал Черноляс.
- Все бы хорошо, но документов у меня нет и форма трофейная…
В ту ночь до рассвета у лесного шалаша, покуривая махорку, разговаривал я со своим однополчанином Иваном Чернолясом. На заре, расставаясь, он назвал мне хутор, фамилию одного латыша, дал к нему пароль и сказал:
- Вполне надежный канал связи. Жди, скоро Центр даст через него поручение.
Но этим каналом связи, эвакуируясь из хутора Цеши, воспользовался Кринка. Я уже не смог. Изменилась обстановка…
Прощаясь, я передал Чернолясу оперативные сведения по району и сообщил все данные о группе Кринки. От него же я узнал, что их опергруппа дислоцируется в районе действия латышской партизанской бригады, которой командует Самсон. К себе мои товарищи взять меня не сочли возможным. Черноляс сказал:
- Мы делаем свое дело, ты - свое!
(Как я узнал после войны, Жан Кринка был убит латышскими националистами в 1947 году на своем хуторе Цеши. Это сообщила мне его дочь Зоя, и факт его гибели подтвердил Герой Советского Союза бывший комиссар латышских партизан В. Самсон в своей книге "Курляндский котел", где он также пишет на стр. 147 о том, что я в 1944 году командовал группой латышского подполья.)
А пока события развивались так…
Почти у цели
Маленький домик на хуторе притаился во мраке осенней ночи. Я спешился и тихо стукнул в оконце заднего фасада, где была кухня. Через минуту за стеклом показалась смешная, заспанная рожица Пикколо. Он узнал меня сразу, открыл окно:
- Ой! Як же довго вас не бачив!
- Быстро оденься и вылезай. Дело есть!
Вскоре, обутый в дедовы сапоги и одетый в дедов ватник, он стоял передо мной.
- Возьми мою лошадь и тихо отведи к Кринке. Расседлаешь, напоишь, поставишь в стойло. Седло укроешь соломой. Хозяев не буди.
- У-у-у! Часом! Всэ будэ зроблено як трэба!
Пикколо дрожал от волнения и радости, что мы встретились. Он любил меня, и я отвечал ему тем же.
- А як же вы-то? - В его вопросе звучали ноты тревоги.
- А я сейчас прямо в лес, в шалаш. Только вот пойду переоденусь… К тебе заскочу завтра, тогда и поговорим. Иди, а то уже скоро начнет светать.
Пикколо кивнул, взял коня под уздцы и растаял в темноте. Мягкий стук подков о сырую землю, удаляясь, затих.
Я закурил, присел на минутку на пенек, а потом отправился прямо в баньку. Там за печкой ждала меня немецкая солдатская форма. Я переоделся. Через полчаса был уже возле своего шалаша и, к удивлению своему, увидел в нем красный огонек.
"Ишь ты, уже пришел, беспокойный". Конечно, в шалаше сидел Жан Кринка.
- Давно ждете? - спросил я, заглядывая внутрь.
- Да часа два. Волновался за тебя. - Он вылез наружу.
- Пойдем к ручью потолкуем, - предложил я.
- Ты, наверное, голоден? Тебе там узелок.
Над поляной клубился туман, кусты и деревья на опушке казались какими-то живыми существами. Я с наслаждением съел кусок холодного мяса, потом лепешку, выпил молока. Кринка молча ждал.
- По всем хуторам немцы, - начал он, когда я закурил. - Скоро и к нам нагрянут… Людей теперь больше не соберешь. Куда им с места двинуться: на руках внуки маленькие, женщины… Так что кочующий партизанский отряд сколотить здесь будет трудно, да и народ, сам видишь, какой, все больше старики да старухи. Активных бойцов у меня осталось не больше пяти…
- Я решил, Жан, перейти фронт. И оперативные сведения у меня накопились…
В конце разговора я подытожил:
- О новом канале связи тебе все ясно, свяжись по паролю и независимо от меня сдублируй в Москву все, что знаешь о действиях полевой полиции, о передислокации немецких частей, о нахождении немецких аэродромов и складов с оружием. Запроси взрывчатку. Постарайся разрушить еще ряд мостов. Я их отметил на карте. Ты знаешь, о каких мостах идет речь?
- Знаю.
- Передай, что "Сыч" ушел через фронт… Пикколо останется здесь, на хуторе, до прихода наших войск. Хозяева-латыши его сберегут…
- Ты что-нибудь о фронте узнал?
- По-видимому, до фронта километров восемь, не больше. Кругом посты полевой жандармерии. Только бы их проскочить. Помнишь тот белый помещичий дом с мраморной лестницей?
- Брошенный? Воронки от авиабомб во дворе?
- Тот самый. В нем сейчас их штаб. Я недавно оттуда. Напоролся на пост. Два фельдфебеля задержали, к офицеру доставили. Едва унес ноги. Автомат там остался. Придется тот, что в твоем сарае, откопать. Остальное оружие - в твоем распоряжении.
- Хорошо. - Кринка затянулся махоркой. - Ну что ж, если решил через фронт - так и поступай. А когда думаешь махнуть?
- Через день.
- Я тебя сам провожу на бричке. Подвезу знакомыми тропами. Все посты объедем. Для отвода глаз Зою с собой захватим…
Это было в августовские дни 1944 года, когда войска 1-го Прибалтийского фронта вышли из района Шяуляя на Клайпеду и, вклинившись в группировку немецких войск, отрезали всю Прибалтику от Восточной Пруссии. Удар был такой сильный, что между Тукумсом и Либавой попали в клещи около тридцати немецких дивизий. Кроме двадцати пехотных, в котле оказались и танковые дивизии "Рейх", "Великая Германия", "Мертвая голова", 10-я дивизия и другие. Только отдельные штабы разрозненных дивизий успели вырваться из окружения. Район Ауца оказался в прифронтовой полосе.
Накануне расставания я зашел к Кринке. Юлия Васильевна приготовила прощальный ужин и провизию мне на дорогу.
Мы сидели за столом под уютной лампой с цветным абажуром. И так тепло и светло было на душе, что вечер этот, несмотря на всю тревогу и неизвестность, оставил у меня самые отрадные воспоминания.
В тот вечер я впервые открыл Кринке свою подлинную фамилию, рассказал о себе и о своей семье, написал домой письмо, в котором сообщил, что партизанил в лесах Латвии и сегодня ночью иду через фронт, к своим. Это письмо я просил Жана Эрнестовича и Юлию Васильевну при первой же возможности с приходом советских войск отправить в Москву. Они обещали сделать это. И сделали. В свое время моя семья получила это письмо и узнала, что я жив.
Пришел час разлуки. Я взял свой рюкзак, оружие, крепко и сердечно обнял хозяйку на прощание, поблагодарил за все, и мы вышли во двор, где стоял запряженный Кринкой рабочий битюг. Мы с Зоей сели в бричку, Жан - на козлы. За бричкой был привязан мой оседланный конь.
Сумрак приближающейся ночи окутал нас сыростью и запахом прелого листа. Я поражался тому, как знал Кринка в лесу каждый пенек. Ни зги не видно, то и дело впереди угрожающе вырастают шатры елей, а он умело маневрирует между ними, и бричка уверенно продвигается вперед.
По мерю того как мы приближались к линии фронта, все отчетливей слышался гул, вой снарядов, взрывы.
Наконец Кринка остановил битюга.
- Ну, Николай, дальше ехать нельзя. Отсюда до фронта километра четыре, не больше.
Я вылез из брички, взял свои вещи. Распрощался с Кринкой и Зоей, сердечно обнял их, поблагодарил:
- Прощайте, дорогие друзья!
- Будь осторожен! - по-отечески напутствовал меня Жан Эрнестович. - Береги себя, парень!
Я перекинул рюкзак через плечо, взял автомат, вскочил в седло, тронул поводья, и конь зашагал по лесу в южном направлении.
- Счастливого пути! - донесся до меня голос Кринки.
Глава 4
"Свет на пороге"
"Ваша фамилия Люцендорф?"
Фронт громыхал. Зарево пожара озаряло горизонт.
Я снова превратился в капитана "Мертвой головы", оставив немецкую солдатскую форму и рюкзак в кустах.
Было около двенадцати часов ночи, когда я выехал верхом из леса на большую открытую поляну и в ночных сумерках заметил какие-то строения, похожие на сараи. Возле повозок и лошадей суетились немцы. Я подъехал ближе и увидел походную кухню. Солдат с ведром горячего кофе отошел от котла.
- Эй! - крикнул я ему. - А ну подойди сюда! Быстро!
Он поставил ведро и кинулся ко мне.
- Что за часть?
Не разглядев снизу моих погон, он выпалил:
- Обоз 218-й пехотной дивизии, господин полковник!
- Не полковник, а капитан! - строго сказал я и, соскочив с лошади, отдал солдату поводья: - Привяжи!
Я подошел к сараю. Там при скудном свете керосиновой лампы ужинали солдаты. Увидев меня, они вскочили и замерли.
- Продолжайте ужинать! - приказал я и добавил: - Это обоз 218-й дивизии?
- Так точно, господин капитан! - отрапортовал фельдфебель.
- Отлично. Не возражаете, если я с вами поужинаю?
- Будем рады. - Фельдфебель услужливо пригласил меня за дощатый стол: - Вот сюда садитесь, господин капитан, здесь вам будет удобнее.
Я присел на ящик из-под консервов. Мне принесли кофе, кусочек консервированной колбасы и несколько ломтиков черного хлеба. Из продуктовой торбочки Юлии Васильевны я вынул кусок сала.
- У меня кончилось курево. Вот тебе сало в обмен на сигареты, - предложил я фельдфебелю.
- С большим удовольствием, - ответил тот и тут же достал две пачки сигарет.
Я пил кофе, когда в сарай вошел солдат с каким-то списком. Фельдфебель направился к выходу и, выкрикивая солдат поименно, объявлял ночной пароль и определял их на дежурство.
Я был весь внимание: ночной пароль! Как он мне нужен!
Поужинав, я сел рядом с фельдфебелем. Мы разговорились. Мой собеседник был настроен пессимистически, но старался скрыть это.
- Сколько километров до фронта?
- Пять, господин капитан!
Вскоре я уже пробирался к фронту: ночной пароль мне сослужил хорошую службу. Несколько раз меня окликали посты, я отвечал как полагалось и продвигался беспрепятственно.
Теперь одиночные снаряды советской артиллерии летели через меня и рвались где-то в лесу, за моей спиной. Наконец пришлось расстаться с конем. Я его слегка привязал к молодому деревцу. С автоматом в руках пробирался я кустами, переходил полянки и вновь попадал в лесную чащу.
- Пятнадцать! - послышалось откуда-то справа (пароль был цифровой, и мой ответ в сумме должен был равняться 50).
- Тридцать пять! - ответил я и вышел на полянку.
Часовой меня пропустил, но я сам задержался.
- Где штаб полка?
Луна, вынырнув из облаков, осветила мои капитанские погоны. На совсем еще молоденького солдата они произвели устрашающее впечатление.
- Здесь только подразделение, - вытянулся он в струнку, глядя на меня немигающими глазами.
- Кто старший?
- Господин фельдфебель, - лепечет юнец.
- Где он?
- Здесь, господин капитан. - Он протянул руку, и тут я заметил искусно замаскированные землянки. Из ближайшей пробивался слабый свет.
Я спустился в землянку, где полуголый фельдфебель мылся над тазом с водой. Землянка была увешана коврами, меблирована: стол, табурет, железная кровать, круглое зеркало. Фельдфебель, увидев меня, поднял голову и вытянулся. Вид у него был смешной - с головы по плечам текла мыльная вода. Над тазом поднимался пар.
- Где штаб полка?
- В десяти километрах, господин капитан, - произнес фельдфебель, подбирая губами струйки мыльной воды.
- А штаб батальона?
- В двух километрах, господин капитан.
- Как туда попасть?
- Выйдите из землянки - и прямо. Никуда не сворачивайте, шагайте по проводу, что тянется от моей двери.
- Сколько до переднего края?
- Метров триста, господин капитан.
Я вышел из землянки, взялся за провод и пересек поляну. Но, войдя в лес, свернул направо и обошел всю поляну кругом. Пройдя метров сто, пригнувшись, я лег на землю и пополз…
Вот уже перелесок позади. То здесь, то там взвиваются в небо ракеты, ярко озаряя окрестность. С правой стороны из леса бьет крупнокалиберный немецкий пулемет, видимо, установленный на машине. Ленты трассирующих пуль удаляются в сторону советских позиций. Там наши.
Ползу по траве, даже не поднимаю головы. Где-то невдалеке рвутся мины. Свистят шальные пули. "Как еще меня встретят свои, ведь я в офицерской форме? Поверят ли?.. Где-то здесь должны быть у немцев минные поля…" Ползу.
Вот и немецкая фронтовая траншея - она пуста, зачехленные пулеметы врыты в землю. Рядом коробки с пулеметными лентами. Где же немцы? Ползу вдоль траншеи, затем быстро перебираюсь через нее и в темноте, перекатившись через бруствер, снова ползу. Когда горят ракеты - замираю лежа, гаснут - медленно продвигаюсь, ощупывая землю впереди себя. Вот уже, видимо, ничейная земля. Поднимаю голову. Что такое? Метрах в тридцати впереди над уровнем земли замечаю немецкую каску (она блестит при свете ракеты). Что это? Неужели здесь еще немцы?!
Отползаю резко вправо метров сто, затем снова поворачиваю, как мне кажется, в сторону своих, и опять та же картина - впереди каска немецкого солдата. Что это такое? Видимо, передовые охранения - последняя преграда! А где же тогда солдаты? Наверное, в землянках, вылезают только по тревоге, думаю я и снова ползу по мокрой траве. Теперь ясно, почему та траншея была пуста…
Как же быть? Если ползти дальше - все равно попадешь под перекрестный огонь наблюдателей, убьют из пулемета. Придется снять один пост, ползти вперед, - и тогда немцы уже заметить меня не смогут.
Решение принято. Ползу по направлению к каске. Она шевелится, вот она уже метрах в десяти. А вдруг там еще один солдат? Нет, пока стрелять рано! Немец смотрит вперед, я за его спиной - он не оборачивается и меня не видит.
Тихо произношу пароль. Немец резко поворачивается в окопе и отвечает отзыв. Быстро прыгаю в его окоп. Так и есть: в окопе еще один спящий солдат. Первый его будит, все трое мы едва умещаемся. Вижу: телефон, пулемет. Теперь надо сообразить, как лучше действовать. Ведь обоих сразу не снимешь - негде развернуться, значит, надо отступить хотя бы метра на три… Закуриваю.
- Господин капитан, - волнуется солдат. - Осторожнее. Курить здесь нельзя.
Я пригибаюсь. "Спокойно, спокойно! - уговариваю себя. - Только не горячиться!" Оглядываюсь - все тихо. Докурил… Решаю вылезти из окопа и стрелять в немцев сверху. Только заношу ногу на бруствер, как слышу:
- Проверка!
Я цепенею. Вдоль кустов, пригнувшись, движутся немецкие автоматчики. Впереди - офицер с маузером. Подходят ко мне вплотную.
- Господин капитан, следуйте за мной! - резко приказывает лейтенант.
Иду за ним. Сзади - автоматчики. Мы идем в тыл. Я поясняю лейтенанту: