Тут, в Немецкой слободе, в один прекрасный день и появился на свет младенец Александр Пушкин, впоследствии прославивший и себя, и Арину Матвееву.
Надежда Осиповна родила его 26 мая 1799 года, в двунадесятый праздник Вознесения Господня. Над Москвой тогда вовсю гудели колокола. А спустя несколько дней в метрической книге церкви Богоявления в Елохове была сделана следующая запись: "Во дворе колежскаго регистратора Ивана Васильева Скварцова у жилца ево Моэора Сергия Лвовича Пушкина родился сын Александр крещён июня 8 дня восприемник Граф Артемий Иванович Воронцов кума мать означеннаго Сергия Пушкина вдова Олга Васильевна Пушкина".
Арина Матвеева "ходила" тогда за полуторагодовалой Оленькой - а в няньки к новорожденному определили другую крепостную Пушкиных - тридцатидвухлетнюю вдову Улиану (Ульяну) Яковлеву.
И здесь, во избежание путаницы в повествовании об Арине Родионовне, мы должны сделать небольшое отступление о няньках будущего поэта.
Подчеркнём: речь пойдёт именно о няньках. Их у Александра, как выяснилось, было несколько - и всякая выполняла свои обязанности при ребёнке. Лишь определив в точности функции каждой из этих нянюшек, мы сможем получить более или менее верное представление о формальном статусе Арины Родионовны в доме и (что особенно важно) о её фактической роли при маленьком Пушкине.
Родившаяся в 1767 (или в 1768-м) году Ульяна Яковлева стала, как уже сказано, самой первой нянькой Александра. Она мельком упоминается в мемуарах пушкинской сестры Ольги Сергеевны Павлищевой. Сверх того, занесена "вдова Ульяна Яковлева", "35 лет" (позднее - "37 лет"), и в исповедные росписи московских храмов за 1803–1808 годы. А совсем недавно С. К. Романюку удалось установить, что крестьянка скончалась на Большой Молчановке, в очередном доме ("доме священника"), который снимали С. Л. и Н. О. Пушкины. Это случилось 15 мая 1811 года. Выходит, что баба до последнего вздоха исправно служила своим господам и их деткам, и тут в кои-то веки надлежит согласиться с В. В. Набоковым, который писал: "Итак, давайте помнить Арину, но не забудем при этом и добрую Ульяну".
Помянем добрым словом и её товарку. В конце 1860-х годов в печати вдруг появились сообщения о том, что у Александра Пушкина была в Москве и "вторая няня", или "помощница няни", по имени Екатерина Николаевна. С небольшими заметками на данную тему выступили во "Всеобщей газете" сразу два автора - писатель и переводчик Ф. Б. Миллер и некий Д. Они рассказали, что эта "очень ветхая старушка", большая охотница до сказок, ещё жива и нашла себе приют в московской Набилковской богадельне. Память тогда уже не повиновалась "нянюшке", и о детстве поэта она мало что могла поведать (хотя кое-что в итоге всё-таки вспомнила). Выглядела почти ослепшая Екатерина Николаевна лет этак на девяносто; словом, была лет на двадцать моложе Арины Родионовны и примерно на десять - Ульяны.
Указанные газетные публикации не в почёте у пушкинистов и цитируются ими нечасто и неохотно, однако сам факт существования у "Александра Сергеича маленького" официальной "второй няни" так и не был, кажется, никем оспорен. Тем самым её наличие у ребёнка можно, по-видимому, считать доказанным.
Но если у недавно родившегося Александра Пушкина имелось целых две няньки, то была ли няней при нём - третьей няней - и Арина Матвеева? На этот вопрос мы ответим отрицательно и отошлём сомневающегося читателя к воспоминаниям О. С. Павлищевой, которая определила формальный и фактический статус нашей героини в доме Пушкиных в период между 1797 и 1805 годами кратко и весьма точно.
Для самой Ольги Сергеевны Арина Родионовна - безусловная, во всех смыслах этого слова, "няня"; точно такая же, какой была Фадеевна для Ольги (или, в переделанном варианте беловика, для Татьяны) Лариной. В черновых и беловых рукописях второй главы "Евгения Онегина" красочно и довольно полно изложены обыденные нянины функции:
Фадеевна рукою хилой
Её качала колыбель
Она же ей стлала постель
Она ж за Ольгою ходила
Бову рассказывала ей
Чесала шёлк её кудрей
Читать - помилуй мя - учила
Поутру наливала чай
И баловала невзначай (VI, 566; выделено Пушкиным).
Нянькой стала крестьянка Ирина и для явившегося в мир в 1805 году пушкинского братца Льва: "Арине Родионовне поручено было ходить за ним". Но за Александром-то "ходила другая, по имени Улиана". То есть предписанных няньке обязанностей по уходу за барчуком Арина Родионовна не выполняла - и, значит, формально нянькою Александра Пушкина она не была.
Зато несколько позже крепостная баба, по выражению О. С. Павлищевой, "сделалась нянею для брата", хотя по-прежнему (тут мы вынуждены повториться) "за ним ходила другая".
Так что в "официальных", выбранных родителями, няньках Александра Пушкина Арина Родионовна не состояла. Не её сделали - она "сделалась" нянею для мальчика, да не простою, а душевною. Умела Арина Матвеева "ходить" за душою человеческой, особливо детской, - вот и потянулась к ней пробуждавшаяся пушкинская душа.
О. С. Павлищева писала, что Александр Сергеевич любил Арину Родионовну "с детства". По всей вероятности, уже в изначальной картине мира, постепенно проступавшей в сознании ребёнка, та присутствовала в качестве няни. Так, в <"Программе автобиографии"> (1830 или 1833), составленной в хронологической последовательности, читаем: "Первые впечатления. Юсупов сад. - Землетрясение. - Няня. <…>. - Рожд<ение> Льва…" (XII, 308). Отсюда вытекает, что Александр Пушкин уже задолго до рождения Лёвушки, приблизительно в три-четыре года, записал Арину Родионовну в свои няни.
Возможно, он, набрасывая в начале тридцатых годов план мемуаров, был не совсем справедлив по отношению к Ульяне Яковлевой: ведь назначенная-то старшими нянька на заре XIX века никуда не делась, жила в доме и продолжала исправно "ходить" за ним, тогда тучным и молчаливым малышом. Но чуть позже поэт, как нам думается, всё же исправился и обмолвился о своей давно почившей первой няньке.
В доме на Малой Почтовой Пушкины прожили, скорее всего, до осени 1799 года. Сергей Львович сибаритствовал, флиртовал с музами и идти в ту или иную службу покуда не собирался. А осенью, когда во владениях И. В. Скворцова начался капитальный ремонт, Пушкины в одночасье подхватились - и двинулись на север, в Опочецкий уезд Псковской губернии. Отправились туда всем домом, вместе с детьми и дворовыми людьми. "В конце того же года, - вспоминал А. Ю. Пушкин, - возвратись из похода в Москву, я уже Сергея Львовича с семейством не застал; они уехали к отцу своему Осипу Абрамовичу в Псковскую губернию, в сельцо Михайловское…"
Из Михайловского Пушкины поехали в Петербург, где их поджидала М. А. Ганнибал, снявшая для детей и внуков квартиру в "Литейной части в доме под № 70". В тот период Мария Алексеевна хлопотала о продаже Кобрина и Рунова и, столкнувшись с бюрократическими сложностями, настоятельно нуждалась в помощи и моральной поддержке дочери и зятя.
Арина же Матвеева была отпущена хозяевами на родину, в Суйду и Кобрино, для свидания с детьми, мужем и родственниками. Её имя фигурирует в исповедной ведомости суйдовской церкви Воскресения Христова за 1799 год, где крестьянка показана бывшей на исповеди, но не причащавшейся "за нерачением". По-видимому, Арина Родионовна исповедовалась уже в филипповки, то есть во время Рождественского поста, начинавшегося 14 ноября.
При Александре Пушкине, которому едва исполнилось полгода, в Петербурге находилась, как и полагалось, Ульяна Яковлева. Никаких особенных тревог за здоровье младенца ни у неё, ни у родителей с бабушкой не было. Зато спустя несколько месяцев, предположительно в конце весны или в начале лета 1800 года, когда Пушкин стал "годовым ребёнком", с "дитятей" произошло нечто экстраординарное.
"Была ли при этом случае с маленьким Александром Арина Родионовна или Ульяна Яковлева, трудно сказать", - признался А. И. Ульянский.
В принципе мы согласны с учёным - и всё же попробуем уточнить детали случившегося.
В 1874 году П. В. Анненков, почерпнувший немало сведений от родственников поэта, в книге "Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху" впервые поведал публике о встрече малыша Пушкина с грозным императором Павлом I:
"Няня его встретилась на прогулке с государем Павлом Петровичем и не успела снять шапочку или картуз с дитяти. Государь подошёл к няне, разбранил за нерасторопность и сам снял картуз с ребёнка, что и заставило говорить Пушкина впоследствии, что сношения его со двором начались ещё при императоре Павле".
Спустя четыре года И. С. Тургенев напечатал в петербургском журнале письмо Пушкина к жене Наталье Николаевне от 20–22 апреля 1834 года, где поэт изложил собственную (а точнее, семейную) версию давнего эпизода. По Пушкину, дело обстояло несколько иначе: "Видел я трёх царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку…" (XV, 129–130). Получалось, что Павел I не собственноручно лишил ребёнка головного убора, а только распорядился на сей счёт.
Но анненковский и пушкинский рассказы единодушны в том, что сопровождавшей малыша прислуге крепко досталось от разгневанного императора. Проблема только в том, кто подвернулся под руку Павлу Петровичу.
Уже в наши дни петербургский пушкинист В. П. Старк достаточно логично обосновал, что памятное рандеву произошло, похоже, в Летнем саду. Однако он, упомянув в своей заметке об Арине Родионовне, всё-таки уклонился от обсуждения вопроса о её роли в этой истории. Да и предшественники В. П. Старка если и называли "мамушку" участницей рассматриваемой сцены, то скорее, как говорится, по инерции: дескать, кому же как не Арине Родионовне быть свидетельницей пусть неприятной, но, безусловно, исторической минуты?
Такой эпизод, само собой разумеется, украсил бы жизнеописание любого человека, а уж крепостной бабы и подавно. Но, как ни велик соблазн пополнить летопись жизни Арины Матвеевой анекдотом о её петербургском свидании с императором Павлом Петровичем, мы от этого воздержимся.
Во-первых, автор настоящей книги не знает, вернулась ли к лету 1800 года крестьянка из Кобрина в Петербург. Настораживает его и то, что осведомлённый П. В. Анненков, обычно называвший Арину Матвееву по имени, на сей раз этого почему-то не сделал. Но есть, по нашему мнению, ещё одно, куда более серьёзное, основание думать, что в истории с пушкинским картузом была замешана не Арина Родионовна, а бедняжка Ульяна Яковлева.
Обратим внимание: поэт в письме к жене нарёк сопровождавшую его на прогулке женщину "нянькой". Мы полагаем, что Пушкин воспользовался именно этим словом отнюдь не случайно.
Слово "нянька" (чаще всего без какого бы то ни было уничижительного оттенка) неоднократно встречается в его разнохарактерных текстах - однако оно ни разу (!) не употреблено по отношению к Арине Родионовне. Та - в художественных произведениях и переписке, в черновиках и беловиках - всегда и всюду "няня". Выявленную закономерность можно легко проиллюстрировать множеством примеров. (Кстати, "няней" величается Арина Родионовна в ином пушкинском письме к жене, от 25 сентября 1835 года; XVI, 50–51.)
Показательно, что и сестра Ольга, и приятели Александра Сергеевича, не сговариваясь и не оговариваясь (по крайней мере, в письмах к поэту), называли её точно так же. Рискнём даже сказать, что, благодаря постоянству Пушкина, за Ариной Родионовной мало-помалу закрепилось, в придачу к собственному, и другое, отсутствующее в святцах, имя - Няня. И её, вполне конкретную Няню, посвящённые уже не путали со всяческими няньками, кои были у всех (да и у самого Пушкина).
Данное ономастическое наблюдение и позволяет нам увериться в том, что при случайной встрече в Петербурге будущего поэта с императором Павлом I присутствовала всё же Ульяна Яковлева.
От неё (или в чьём-нибудь вольном, с живописными прибавлениями, пересказе) узнала и Арина Матвеева про царя, призраком бродящего по городу и карающего даже младенцев. Няня навек запомнила эту историю - и её ужас и отчаяние осенью 1826 года (о чём мы ещё, конечно, потолкуем) в значительной мере были обусловлены кошмарным и неотступным воспоминанием о безжалостном петербургском владыке.
Согласно местным преданиям, бытующим и в наши дни, летом 1800 года Пушкины нанесли прощальный визит в Руново и Кобрино. Затем они вернулись в Петербург, где Марии Алексеевне Ганнибал наконец-то удалось оформить сделку по продаже указанных владений. Мыза и деревня достались разным хозяевам, однако вся семья Матвеевых "была исключена из списков запродажной", то есть сохранилась за прежними владельцами (но покуда временно оставлена на прежнем месте). Позже О. С. Павлищева и П. В. Анненков почему-то утверждали, что "при продаже петербургского имения <…> Арина Родионовна, записанная по Кобрину, получила отпускную - вместе с двумя сыновьями и двумя дочерьми", однако этот факт никак не подтверждается другими историческими источниками.
Удовлетворённые исходом трудоёмкого и нервического дела Пушкины засобирались в Москву. Да супруги и не могли беспричинно задерживаться в Петербурге: Надежда Осиповна вновь была в тягости. Уже к началу декабря они очутились в московских краях и поселились на углу проезда Белого города и Большого Харитоньевского переулка, в доме подпоручика П. М. Волкова.