Следом за дочерью и зятем двинулась в Москву (в сопровождении шестерых дворовых людей) и Мария Алексеевна: о ней упоминается в списке отъезжающих из Северной столицы, который помещён в номере "Санкт-Петербургских ведомостей" от 18 декабря 1800 года. По прибытии под стены Кремля М. А. Ганнибал сняла дом неподалёку от Пушкиных, в Огородной слободе.
Начало 1800-х годов - весьма сложный для биографа период жизни Арины Матвеевой. Она, видимо, всё же вернулась в Москву на исходе 1800 года вместе с кем-то из господ. Документальных подтверждений тому нет, но и в исповедных ведомостях суйдовской церкви за 1801–1802 и 1805–1806 годы крестьянка тоже не упомянута. Зато в 1803 году наша героиня вновь даёт о себе знать: в росписи московского храма Святого Харитония Исповедника, что в Огородниках, Арина Родионовна, "вдова 45 лет", состоящая "при Марье Алексеевне Ганнибаловой", помечена (под № 324) как исповедовавшаяся. "Она показана как-то особняком, - сообщает обнаруживший документ Л. А. Виноградов, - после 8 других дворовых, принадлежащих Ганнибаловой, из чего можно предположить, что проживала она вне её квартиры, а вероятно, у её дочери".
А семья Арины Родионовны, судя опять же по суйдовским церковным бумагам, оставалась в Кобрине до 1807 года. Двор разраставшегося семейства в 1802 году насчитывал пятнадцать человек. Но попутно Матвеевы несли и невосполнимые потери: по правдоподобной версии А. И. Ульянского, на следующий год после отъезда крестьянки в Москву, в 1801 году, умер её муж Фёдор Матвеев. Приблизительные подсчёты показывают, что ему в смертный час было около сорока пяти лет.
Видимо, во второй половине 1803 года Арине Матвеевой удалось отпроситься у Марии Алексеевны Ганнибал и Пушкиных и навестить своих детей и родственников. В исповедной росписи храма Воскресения Христова указано, что "Ирина Родионова, 43 лет" была у исповеди, однако не причащалась "за нерачением". В течение какого-то времени она оставалась в Кобрине и в 1804 году, а потом собрала нехитрые пожитки, простилась с родными и тронулась в Москву, в хорошо ей знакомый Большой Харитоньевский переулок.
Там, в доме графа Л. Ф. Санти, её поджидали и взрослые Пушкины, и старая барыня, и соскучившиеся "пушкинята". Поступивший ещё в 1802 году на службу в "комиссию Московского комиссариатского депо для разных поручений" глава фамилии Сергей Львович и его жена уже наметили Арину Родионовну в няньки ожидаемого ими ребёнка. Мария Алексеевна снова обрела верную безропотную помощницу, а дети, шестилетняя Оленька и пятилетний Саша, - добрую и заботливую (хотя подчас и напускавшую на себя строгость) дозорницу, удивительную, вещавшую по-гатчински, нараспев ("певком") рассказчицу и певунью. Особенно они любили слушать
Старушки чудное преданье… (II, 290).
Авторитетный фольклорист М. К. Азадовский, предпринявший в тридцатые годы прошлого века попытку "воссоздать образ" Арины Родионовны как сказительницы, "установить в какой-то мере объём и характер её репертуара, основные характерные черты её сказительной манеры и её индивидуального стиля", пришёл в итоге к однозначному выводу: "Арина Родионовна была не просто няней-рассказчицей, но выдающимся мастером-художником, одной из замечательнейших представительниц русского сказочного искусства". "Арина Родионовна была для поэта важнейшим источником ознакомления с русскими сказками", - читаем у другого учёного. Потому-то Пушкин и хранил всю жизнь верность
…её рассказам, затверж<ённым>
От малых лет… (Ill, 1005–1006).
В ноябре 1804 года пребывавшая несколько лет "безземельной" Мария Алексеевна Ганнибал стала московской помещицей: она приобрела у вдовы надворного советника Е. А. Тиньковой и её дочерей сельцо Захарово (или Захарьево) в Звенигородской округе, близ Смоленского тракта, в 40 верстах от столицы. По генеральному межеванию, в сельце числилось 910 десятин земли, и за 28 тысяч рублей бабушке Ольги и Александра досталось целых "шездесят душ с жёнами их и со вновь рождёнными после пятой ревизии абоего пола детьми и с приимаши с умершими беглыми и отданными в рекруты пожилыми годами и заработными за них деньгами, и со взятыми из посторонних селениев в вышеписанное сельцо Захарово в замужество девками и вдовами".
Когда же в конце 1806 года скончался непутёвый Осип Абрамович Ганнибал, появилось какое-никакое имение и у Надежды Осиповны Пушкиной: к ней (и к матери) по наследству перешло сельцо Михайловское в Опочецком уезде Псковской губернии.
В эти-то владения (преимущественно в Захарово) и были постепенно, в 1806-м и последующих годах, перемещены члены кобринской семьи Арины Матвеевой. Некоторые из них время от времени (в частности, дочь, Надежда Фёдорова, в 1808 году) вызывались из деревни, проживали в Москве, прислуживая по дому, и в исповедных ведомостях (допустим, церкви Святых Бориса и Глеба на Поварской) именовались дворовыми людьми Пушкиных.
9 апреля 1805 года в доме графа Л. Ф. Санти в Большом Харитоньевском переулке родился Лёвушка Пушкин. Как и договорились родители заранее, Арине Родионовне "поручено было ходить за ним". Словом, крестьянка сделалась его типичною нянькою, а для всей троицы "пушкинят" с тех пор и навсегда превратилась в "общую няню".
Обосновавшись в Москве и заимев подгородную, Пушкины и М. А. Ганнибал задержались здесь надолго: лишь драматические военные события 1812 года заставили их покинуть город. За одиннадцать с лишком лет калейдоскопической московской жизни Пушкины сменили одиннадцать или даже двенадцать квартир. Словно в подражание детям, несколько переездов совершила и Мария Алексеевна, а потом она стала жить вместе с Пушкиными.
Немало горя хлебнула тогда семья комиссионера 8-го (позднее 7-го) класса. Супруги не всегда ладили между собой, ссорились из-за вечной нехватки денег и по иным поводам, и их "нервические выходки", размолвки будоражили всех обитателей дома. В этот период, уже после рождения Льва Сергеевича, Надежда Осиповна выносила и произвела на свет ещё двух сыновей, Павла и Михаила, и дочь Софью, но все они умерли в младенчестве. Скончался, как уже сказано, и родившийся ранее Николаша Пушкин (перед смертью внезапно показавший язык брату Александру). Завершила свои земные дни и мать Сергея Львовича, полковница О. В. Пушкина.
Случались, впрочем, и события приятные, умиротворявшие супругов. Так, С. Л. Пушкин в 1810 году получил право ношения "мундира с нашивками, установленного для чиновников Военной коллегии". А на следующий год по высочайшему указу он был произведён в чин военного советника и награждён орденом Святого Владимира 4-й степени. Их обществом не гнушались почтенные персоны: жилище Сергея Львовича и Надежды Осиповны запросто посещали изысканные H. М. Карамзин, И. И. Дмитриев, В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков и даже иноземные знаменитости. Льстило супругам и то, что Надежду Осиповну величали в столичных салонах "la belle créole" ("прекрасной креолкой"). Так что современники (например, Е. П. Янькова) не очень-то и обманывались, когда утверждали, что "Пушкины жили весело и открыто".
Матерью властная и блажная Надежда Осиповна оказалась неплохой, в меру заботливой, однако Александру не было суждено стать её любимчиком. К Ольге же и особенно к Лёвушке она благоволила. Сергей Львович, столь сентиментальный в литературных беседах, предпочитал выказывать отцовские чувства куда более сдержанно.
Господские беды и праздники не оставляли Арину Родионовну равнодушной. Трудясь, она вместе с родителями и бабушкой кручинилась по так и не пожившим малюткам, купно с Пушкиными и возвеселялась при получении добрых вестей. "Нет никаких оснований думать, что маленького Сашу она как-нибудь особливо любила или выделяла из числа прочих своих питомцев", - заметил однажды В. Ф. Ходасевич, и, видимо, пушкинист был прав.
Каких-либо интересов вне пушкинского дома у стареющей крестьянки не было да и быть не могло, разве что тосковала она по своим собственным чадам. Возможно, что Арине Матвеевой, некогда избежавшей встречи с суровым государем Павлом Петровичем, довелось издали, из толпы зевак, лицезреть его августейшего сына, императора Александра I. В начале века царь не раз посещал Москву и пребывал там, в частности, в декабре 1809 года. Тогда в народе о молодом властителе поговаривали всякое, по преимуществу хорошее, но удостовериться в том, что благолепный Александр Павлович более милостив, нежели его убиенный батюшка, Арине Родионовне так и не довелось.
Летние месяцы Пушкины и М. А. Ганнибал обычно проводили в Захарове. Позднее поэт и переводчик А. А. Венкстерн, посетивший усадьбу, описал её в "Биографическом очерке А. С. Пушкина" (1899) довольно-таки меланхолично: "Унылая, плоская местность, с тёмною зеленью елового леса и печальными ветвями берёз, старинный барский дом с флигелями и службами на берегу пруда, обросшего вековыми липами - таков был общий характер Захарова…"
Несколько по-иному характеризовал Захарово издатель "Русского архива" П. И. Бартенев: "Оно не отличается особенно хорошим местоположением, но в нём можно иметь все удовольствия деревенской жизни. Недалеко от усадьбы берёзовая роща, в которой обыкновенно при хорошей погоде обедывали и пили чай. Дальше сад и пруд с огромною липою, у которой любил играть Пушкин. В сельце раздавались русские песни; Пушкин имел случай видеть народные праздники, хороводы".
Сам Пушкин предавался (в "Послании к Юдину", 1815) радужным воспоминаниям о деревне:
Мне видится моё селенье,
Моё Захарово; оно
С заборами в реке волнистой,
С мостом и рощею тенистой
Зерцалом вод отражено.
На холме домик мой; с балкона
Могу сойти в весёлый сад,
Где вместе Флора и Помона
Цветы с плодами мне дарят.
Где старых клёнов тёмный ряд
Возносится до небосклона,
И глухо тополы шумят -
…………………………………
Вблизи ручей шумит и скачет,
И мчится в влажных берегах,
И светлый ток с досадой прячет
В соседних рощах и лугах… (I, 129).
Впоследствии, уже в XX веке, сельцо Захарово назвали ""детской" пушкинского Дома".
По завершении летнего сезона Сергей Львович обычно возвращался в Москву, на службу, а кто-то из дам, вместе с детьми и прислугою, нередко оставался тут и на зиму. "Предположение о проживании Марии Алексеевны, Надежды Осиповны и её детей в Захарове не только летом вполне вероятно, - пишет А. И. Ульянский. - К Арине Родионовне это относится ещё в большей мере, что видно из <…> записей исповедных ведомостей по Москве". И действительно, в названных документах крестьянка после 1803 года не была упомянута ни разу.
Находясь подолгу в Захарове, наша героиня, вероятно, имела - как "столбовая крепостная" - постоянное пристанище в одном из благоустроенных усадебных флигелей, подле детей. От такого соседства выигрывали все: и они, и она. Надо ли говорить о том, что в особой цене у Ольги и Александра (а потом и у Льва) были предсонные, сказочные минуты и часы. В эти часы и минуты, полные захватывающей таинственности, Арина Родионовна, морщинистая, со щербатым ртом, чудесным образом превращалась в подлинную царицу их детского царства.
Тогда толпой с лазурной высоты
На ложе роз крылатые мечты,
Волшебники, волшебницы слетали,
Обманами мой сон обворожали.
Терялся я в порыве сладких дум;
В глуши лесной, средь муромских пустыней
Встречал лихих Полканов и Добрыней,
И в вымыслах носился юный ум… (I, 146–147).
А "пушкинята" между тем росли, всё чаще гляделись в зеркала, меняли платьица, костюмчики и игрушки. У Оленьки появились гувернантки; большую роль стал играть состоявший при Саше почти тридцатилетний дядька Никита Козлов (тот, как известно, не покинул своего питомца до самой святогорской могилы). Мальчик с "африканскими чертами физиономии" (М. Н. Макаров) развивался особенно быстро: он внимательно вслушивался в литературные разговоры именитых гостей, выказывал "охоту к чтению" (XII, 308) и протоптал тайную дорожку в библиотеку отца; пытался заниматься сочинительством и смешил сверстников французскими эпиграммами и баснями; выезжал на детские балы и уже деловито влюблялся. "Он стал резов и шаловлив", - вспоминала пушкинская сестра.
Да и избалованный Надеждой Осиповной Лёвушка Пушкин. "родному брату брат", едва выйдя из пелёнок, торопился догнать старших, и бдительный нянькин дозор порою докучал ему.
Дети начали учиться. Первой их наставницей в русской грамоте и чтении была бабушка Мария Алексеевна. "Женщина замечательная, столько же по приключениям своей жизни, сколько по здравому смыслу и опытности, - писал о М. А. Ганнибал П. В. Анненков. - Барон Дельвиг ещё в Лицее приходил в восторг от её письменного слога, от её сильной, простой русской речи. К несчастью, мы не могли отыскать ни малейшего образчика того безыскусного и мужественного выражения, которым отличались её письма и разговоры". Как и Арина Родионовна, бабушка взяла за правило регулярно рассказывать детям сказки и семейные легенды.
Затем наступил черёд учителей и гувернанток "приватных", сиречь приглашаемых: русских, французов, немки и англичанки. Попадались среди этой публики и "дельные" лица, кое-чему сестра с братом от них, безусловно, научились, однако при оценке деятельности педагогов не будем забывать и позднейших пушкинских высказываний относительно "недостатков" полученного им "проклятого" образования (XIII, 121). Впоследствии Л. С. Пушкин, говоря об Александре, подчёркивал: "Вообще воспитание его мало заключало в себе русского; он слышал один французский язык…"