В резерве у них оставалась еще одна мина, ее тоже нужно было использовать. И они, посоветовавшись, повернули к железной дороге Минск - Бобруйск, перешли ее, так как с той стороны были лучшие подходы для минирования, меньше гарнизонов и местность не такая открытая.
Небо затянуло тяжелыми тучами, стало совсем темно. Подрывники сбились с пути. Напрасно Сермяжко смотрел на компас - он был испорчен.
Неожиданно вышли на прогалину, и неподалеку раздалась немецкая команда:
- Хальт! Хальт!
Партизаны залегли, в тот же миг над их головами засвистели пули.
- Не стрелять! Отойти назад! - подал команду Сермяжко. И вся группа молча поползла назад, сделала большой круг и вышла к дороге.
- Теперь я сориентировался, - обрадовался Сермяжко, - до рассвета будем в Кайковском лесу.
Лес оказался небольшой, редкий, оккупанты большую часть его вырубили.
Рассвело. Послышался стук топора и немецкий говор. Подрывникам пришлось весь день просидеть в мелких мокрых кустах, и только вечером они тронулись в путь. Поздней ночью добрались до деревни Кохановичи. Она находилась в двенадцати километрах от Минска. Здесь было много гитлеровцев; поблизости от города они чувствовали себя спокойно.
Идти, не зная обстановки, нельзя. Сермяжко подозвал к себе Мацкевича:
- Гавриил, сходи в деревню, осмотрись и, если возможно, достань проводника.
Мацкевич исчез в ночной тьме, вслед за ним медленно пошли товарищи, чтобы в случае опасности быть как можно ближе к нему.
Мацкевич осторожно подкрался к крайнему дому, прислушался и тихо постучал в окно.
- Это ты, Петр? - раздался глухой голос из дома. Мацкевич насторожился. Было ясно, что хозяева кого-то ждут. Медлить нельзя.
- Неужели не узнал? - тихо проговорил Мацкевич.
Открылась дверь, и Мацкевич, приготовив автомат, ощупью вошел в комнату, зажег карманный фонарик.
Маленький полный старик, поняв, что ошибся, бормотал дрожащим голосом:
- Кто вы?.. Кто вы?
- Успокойся, отец, я свой. В деревне немцы есть? - в свою очередь спросил Мацкевич. - Только не ври, а то… - и Мацкевич выразительно поднял автомат.
- Есть, - пробормотал старик.
- Где?
- В школе… около двадцати…
В это время во дворе послышались шаги, и кто-то постучал в окно.
- Кто? - Мацкевич схватил старика за руку.
- Мой сын, - испугался старик.
- Полицейский?
- Нет…
В окно опять постучали. Старик пошел открывать, а Гавриил стал за дверью, держа в одной руке автомат, в другой - фонарик.
В сенях раздались шаги. Мацкевич нажал кнопку, и узкий яркий луч скользнул по лицу пришедшего парня. Он был очень похож на старика, только выше ростом и шире в плечах. Парень от неожиданности растерялся, отскочил в сторону.
- Стой! - строго приказал Гавриил. - Я партизан.
Парень остановился, щурясь от яркого света.
- Нам нужен проводник, - продолжал Гавриил, - возьми еды и пойдем.
- Куда идти?.. Не могу я… - застонал парень.
- Поторопись, сопротивляться нет смысла - дом окружен, - предупредил Мацкевич.
- Иди, сынок, они вооружены, - сказал старик и, вынув из шкафчика кусок хлеба, подал сыну.
Мацкевич привел проводника к товарищам. Сермяжко сказал парню, чтобы он коротким и безопасным путем вывел их к железной дороге.
До рассвета подрывники благополучно прошли шоссе Минск - Слуцк. Уже совсем близко был Минск, а в нескольких километрах находилась железная дорога.
Начало светать. Усталость одолевала партизан. Их проводник воспользовался этим и незаметно исчез. Подрывники оказались в тяжелом положении. Было неясно: просто ли трус парень или пособник оккупантов? Если пособник, надо ожидать преследования и усиления охраны железной дороги.
Сермяжко решил отвести группу подальше от места, где от них удрал проводник. Переменили направление и вскоре приблизились к небольшой речушке, благополучно перешли ее.
Уже окончательно рассвело. Идти дальше было опасно.
Партизаны подготовили гранаты, залегли в кустах у большака и повели наблюдение за дорогой.
День прошел спокойно. Никто их не разыскивал и не преследовал.
С наступлением темноты партизаны двинулись дальше и через два часа достигли полотна железной дороги.
На участке, куда они вышли, еще ни разу не появлялись подрывники. Немцы чувствовали себя спокойно, не веря, что партизаны могут осмелиться так близко подойти к Минску. Но в том-то и преимущество тактики партизан, что они появлялись именно там, где их не ждали.
Сермяжко, Мацкевич и Пастушенко, убедившись, что охраны поблизости нет, подползли к полотну; они действовали быстро и осторожно.
Мина заложена.
Недолго пришлось ждать эшелона.
Сильный взрыв был слышен даже в Минске, и это еще раз напомнило оккупантам, что на белорусской земле для них не будет спокойного уголка. Взрывом уничтожено двадцать пять платформ с танками и пушками, на двое суток была выведена из строя железная дорога.
А подрывники, обойдя вражеские гарнизоны, благополучно вернулись в лагерь. Константин Сермяжко коротко отрапортовал:
- Два эшелона спущены под откос. Группа потерь не имеет.
После десятидневного пребывания в Минске возвратились Гуринович и Воронков. Пришли довольные. В штабном шалаше они рассказали о проделанной работе.
…После двух дней пути Гуринович и Воронков достигли Минска. В город вошли ночью: по дороге им не удалось узнать о положении в Минске, и поэтому решили идти прямо к сестре Воронкова - Анне.
У них с Анной было условлено, что, если опасности нет, окно в ее комнате будет приоткрыто. Воронков первым делом подошел к окну, попробовал его распахнуть. Оно слегка подалось. Тогда Воронков спокойно отодвинул горшок с цветами, нащупал ключ от квартиры. Это означало, что сестра дома.
Он тихо открыл дверь, по-хозяйски вошел в комнату, разбудил сестру и позвал Гуриновича.
Только теперь друзья почувствовали, как сильно они устали. Отказавшись от ужина, они залезли на чердак и быстро уснули. Анна не спала - оберегала партизанский сон.
Утром она рассказала, что в городе спокойно и что она по-прежнему вне подозрения. Затем Анна привела жену Гуриновича, а около полудня и Матузова.
Он рассказал, что организовал подпольную группу.
- Фашисты тебя не подозревают? - прежде всего спросил Гуринович.
- Кажется, нет, - ответил Матузов - В группе мои старые знакомые. Ефрем Федорович Исаев, он сейчас работает управляющим имения Сенница. Иван Воронич - работник этого имения, Николай Прокофьевич Прохорчик, Мария Францевна Герциг, Антон Семенович Личко, Андрей Людвигович Касперович, Бронислав Андреевич Касперович, Елена Николаевна Устинович, Платон Самуилович Колейник, Алексей Николаевич Болбут, Нина Ивановна Чумакова, Мария Самуиловна Квитковская и Софья Адамовна Пуцикович.
- Люди проверенные? - спросил Воронков.
- Надежные. Будем еще проверять на деле… В группу также входит моя жена, Дарья Николаевна.
- Члены группы знакомы между собой?
- Знакомы, - кивнул головой Матузов.
- Это плохо… Если кто-нибудь один провалится, может выдать всю группу, - заволновался Воронков. - В дальнейшем учти: каждый член должен знать только тебя.
- Я не мог поступить иначе, - тихо сказал Матузов. - Исаев, Воронин и моя жена - старые друзья, и так уже вышло, что все вместе поклялись мстить оккупантам.
Гуринович дал Матузову несколько свежих номеров газеты "Правда".
- За это спасибо, но мы хотим действовать не только агитацией. Дайте нам мины, - с жаром проговорил Матузов.
- Пока еще рано, - возразил Гуринович, - сначала нужно закрепиться, всесторонне изучить свои возможности, а потом уже действовать.
Вечером Матузов, спрятав под рубашку литературу, оставил домик Анны Воронковой. Вскоре ушли и Вера с Михаилом. В этот вечер Гуринович решил встретиться также с Красницким.
Часа полтора спустя Вера привела к себе в дом Красницкого. На этот раз Гуринович и Красницкий встретились как старые друзья. Вера подала чай и горький хлеб местной выпечки. При тусклом свете керосиновой лампы Красницкий негромко рассказывал о положении на заводе.
- Много работы? - спросил Гуринович.
- Насколько я понимаю, это вы нам ее добавляете, - засмеялся Красницкий. - Вся территория завода заставлена разбитыми паровозами. Раньше привозили и вагоны, а сейчас нет места… Славно работают партизаны, но и мы кое-чем помогаем: отремонтированные нами паровозы долго не проездят. Рабочие и мастера работают спустя рукава, а где можно - вредят.
- Как же именно? - наклонился к нему Гуринович.
- А вот слушай… Около двух месяцев назад на заводе ремонтировался паровоз - заменяли цилиндры. Один токарь вкладывал втулку в кольцо, я в это время проходил мимо и остановился посмотреть. Я успел заметить, что кольцо внутри подпилено. Это место токарь быстро закрыл рукой, но я, как бы желая полюбоваться работой, убрал его руку. Токарь с ненавистью посмотрел на меня. - "Хорошо, хорошо, делай дальше", - сказал я, сделав вид, что ничего не обнаружил, и отошел. Токарь, это был Григорий Подобед, понял меня; через два дня он подошел ко мне и заговорил откровенно… Примерно так же я познакомился с мастером Глинским и токарем Вислоухим. Они тоже делают, что могут, - закончил Красницкий.
- Оккупанты не подозревают?
- Нет, мы так путаем распределение работы, что немцам трудно установить, кто чем занимался.
- В первое время затрудняются, а потом присмотрятся, - сказал Гуринович. - Так что ищите и другие формы конспирации. Нужно, чтобы вы как можно дольше удержались на этом заводе. Необходимо вывести из строя наиболее важные станки.
- Тяжело будет, ведь до войны за эти станки мы иностранным капиталистам платили золотом, себе отказывали, а платили, - вслух рассуждал Красницкий.
Гуринович перебил его:
- Теперь эти станки работают на немцев, их необходимо уничтожить.
- Я понимаю, - вздохнул Георгий и, помолчав, продолжал: - Вам, должно быть, нелегко проходить в город? Ведь у вас нет документов, а когда мы начнем действовать, вам будет еще тяжелее проникать сюда… Мне кажется, надо подумать о связных. У меня на примете есть один человек. Это моя соседка, Галина Киричек. Ее мужа взяли в армию в начале войны, и она осталась с грудным ребенком. Часто вечерами мы с ней беседуем. Оккупантов она ненавидит и, я думаю, согласится… Женщина с маленьким ребенком не вызовет подозрения у немцев.
- Она где-либо работает? - спросил Гуринович.
- Биржа труда дала ей освобождение от работы из-за ребенка.
- Пока осторожно намекни, чем она могла бы помочь партизанам, - сказал Михаил. - А завтра расскажешь мне.
Гуринович и Красницкий условились о новой встрече и распрощались.
Весь следующий день Гуринович сидел дома и читал газеты белорусских националистов. Пропаганда Геббельса надрывно кричала о победах гитлеровской армии.
А Вера бегала по городу, выполняя поручения мужа.
Днем пришел Красницкий и сказал, что Галина Киричек с радостью согласилась выполнять поручения партизан или подпольщиков. Тогда Гуринович сообщил Красницкому фамилию нашего связного, проживающего в Червенском районе, и пароль, по которому Галина Киричек свяжется с этим человеком.
Итак, две подпольные группы в Минске созданы. Связь с ними решили поддерживать через Галину Киричек и Анну Воронкову. Не найдена была только квартира для конспиративных встреч и хранения взрывчатки. Посоветовавшись, Гуринович и Воронков сошлись на том, что в данный момент самым безопасным местом для этой цели был дом Гуриновича. Во дворе этого дома находился небольшой сарайчик, в котором партизаны сделали тайник.
На второй день утром Гуринович и Воронков оставили город.
3
В начале сентября по ночам были уже легкие заморозки. Стали желтеть и осыпаться листья. С каждым днем все труднее укрываться в лесу.
По данным разведки, противник не собирался проводить против нас крупных операций. Партизаны, как обычно, выходили на железнодорожные коммуникации, взрывали пути, пускали под откос воинские эшелоны, нападали на мелкие гарнизоны и реквизиционные отряды.
Сейчас уже не было необходимости оставаться в болотах, и мы перебрались в более сухое место. Это был лесной массив около Красного Берега Червенского района. В стороне протекала река Волма, впадавшая в двух километрах от нашего нового лагеря в Свислочь. На прилегающих дорогах еще с весны были взорваны все мосты, и оккупанты не могли напасть на нас внезапно. Ближайший крупный гарнизон противника находился в районном центре Пуховичи. Мы всегда были в курсе деятельности гарнизона.
Другой карательный отряд противника численностью в 150 человек стоял за рекой Свислочь в Пудицкой Слободе. Мост через реку был сожжен, и, чтобы приблизиться к нам, немцам пришлось бы проехать восемьдесят километров через Червенский район. Правда, у карателей имелась хорошо замаскированная переправа, но разведчики вовремя обнаружили ее, и теперь она круглосуточно находилась под нашим наблюдением.
В середине сентября мы получили радиограмму с Большой земли:
"Сообщите обстановку и ваши возможности приема с воздуха группы литовских товарищей во главе с известным вам Береза".
Долго думал, кто может быть "Береза", но вспомнить так и не мог, хотя знал многих своих земляков, вынужденных эвакуироваться в глубь страны.
Подозвав к себе начальника штаба Лунькова и Кускова, показал им радиограмму.
- Примем?
- Еще бы! - весело отозвался Кусков. - Только нужно подобрать подходящую приемочную площадку, чтобы твои земляки не поломали себе ноги.
Мы пошли искать площадку. Излазив большой участок леса, мы оказались близ деревни Клинок. Раньше в этой деревне было более ста хозяйств, сейчас она была стерта оккупантами с лица земли и оставалась только на топографической карте. Большинство жителей погибло; те же, которые спаслись, ушли к родным или знакомым, а молодежь - в партизаны к своему земляку Иваненко ("Лихому").
Угрюмо глядели обожженные деревья, торчащие между развалинами домов с высоко поднимающимися голыми трубами. Возле деревни раскинулись богатые луга. Их никто не косил, среди пожелтевшей травы мелькали поздние полевые цветы. Везде было ровно и сухо, только на одном краю, который упирался в запущенную теперь рыбную плотину, виднелись кусты.
Место подходящее. Однако в трех километрах находится Пудицкая Слобода. Правда, нас разделяет топкая Свислочь, мосты через нее сожжены, и это гарантирует от внезапного налета карателей. Руководство не разрешало принимать самолеты, если противник или его зенитные точки находятся ближе семи километров от приемочной площадки. Но откладывать прием тоже было нельзя.
- Все будет хорошо, - видя мое беспокойство, проговорил Тимофей Иванович Кусков.
Искать новую приемочную площадку - значит потерять много времени, а заставлять ждать командование мы не хотели. "Поставим всех на охрану, а товарищей примем", - подумал я и написал телеграмму, что, хотя противник близко, условия местности и принятые нами меры позволяют принять груз и людей.
- Правильно! - взглянув через мое плечо, воскликнул Кусков. - Где в другом месте найдешь такую площадку?
Через некоторое время наша радиограмма уже летела в Москву, а через два дня был получен ответ:
"Завтра с 22.00 до 3.00 жгите костры. Сообщите о приеме".
Рано утром выступил Кусков. Партизаны нашего отряда перекрыли дороги, идущие к площадке с Пухович и Червеня. Во второй половине дня мы с Луньковым отправились на приемочную площадку. Там уже были разложены кучи хвороста, возле них, покуривая, лежали партизаны. Темнело. На западе догорала вечерняя заря, вскоре показались звезды.
В 23.00 с востока послышался гул самолета. Мгновенно запылали пять костров. Весело потрескивали облитые бензином сухие ветки. Над головами пророкотал самолет. Мы привыкли принимать грузы с транспортных самолетов, а тут был слышен мотор военного самолета. Кое-кто из партизан шарахнулся в сторону от костров. Начали сомневаться: не фашистский ли?
Сделав разворот, самолет снизился до четырехсот - четырехсот пятидесяти метров и, плавно покачивая крыльями, стал подавать световые сигналы, означавшие, что экипаж самолета передает партизанам привет с Большой земли.
- Свой, свой! - закричали партизаны.
Вдруг позади самолета раскрылись три парашюта. Самолет снова пролетел над кострами, покачал крыльями и, набрав высоту, повернул на восток; еще мгновение - и его не стало видно.
Видимо, управляемый опытной рукой, один парашют опустился прямо у костра. Я подошел к парашютисту, только что успевшему освободиться от лямок, не в это время партизаны потушили костры, и в темноте я не мог разглядеть его лица.
- Где найти командира отряда подполковника Градова? - спросил он у меня.
- Он перед вами, - ответил я и осветил карманным фонарем выпуклый лоб и тонкий нос с горбинкой. - Так это ты и есть Береза?..
Мы радостно обнялись.
С Ионасом Вильджюнасом мы впервые встретились под Москвой, защищая столицу от фашистских захватчиков, и подружились.
- Не знал, что тебя встречу здесь, - радовался Вильджюнас, - думал, кто такой Градов, и вот тебе…
- Да я, признаться, тоже не думал, что "Береза" - это ты.
- Вас только трое? - спросил я.
- Нет двое. Больше не могли поместить в военный самолет. Со мной радист и груз.
Вскоре партизаны привели радиста, принесли груз и сложенные парашюты. Пошли в лагерь.
Сзади нас, обступив плотным кольцом радиста, шли партизаны. Взяв у него все вещи, они расспрашивали о Москве, о Красной Армии. В лагере возле костра послушать рассказы прибывших собрались все партизаны. Мы впервые принимали людей с Большой земли. Кругом царило оживление. Ведь прилетевшие еще сегодня были в Москве, говорили с москвичами. Пригласили "Березу" поужинать. Угощали его картошкой и тушеной капустой с бараниной, он же выложил на плащ-палатку консервы, налил всем по стопке спирта.
- За дружбу народов! - поднял тост Морозкин.
- За свободу Советской Литвы! - сказал Луньков.
- За Коммунистическую партию! За быстрейший разгром гитлеровских захватчиков! - поднял алюминиевую кружку Вильджюнас.
Незаметно летело время. Мы с гостем вспоминали свою родину. Он рассказал про долгие годы, проведенные им в тюрьме при буржуазном правительстве, про короткую, но счастливую жизнь в Советской Литве. Я в свою очередь рассказал, как в восемнадцатом - двадцатом годах боролся с буржуазными националистами, задушившими тогда молодую Советскую власть в Прибалтике, как потом по указанию ЦК Компартии Литвы работал в подполье в Жемайтии. Там мне пришлось столкнуться с палачом литовского народа Плехавичюсом, который свирепствовал в Жемайтии, расстреливая без всякой вины мирных граждан. И хоть прошло много лет, я снова с досадой вспоминал о своей неудаче.