Труднее пришлось Красовскому и Дмитрову. Они подкрались к костру, прислушались. Говорили по-немецки, значит, возле костра гитлеровцы. Красовский до боли кусал губы. Время шло медленно. Неужели не удастся поставить мину? Сразу из Минска примчится помощь, и товарищи окажутся в опасности. От этой мысли по телу пробежала дрожь. Ползти между костров нельзя - заметят.
Подрывники напряженно ждали. Наконец гитлеровцы, подняв воротники плащей-дождевиков, отошли от костра, поднялись на полотно и быстро зашагали к станции. Медлить было нельзя. Красовский и Дмитров моментально вылезли из укрытий и, сделав две перебежки, оказались около сторожки.
- Не шевелиться и не кричать, - задыхаясь от дыма, приказали они сторожам.
Старики, сидевшие у костра, подняли руки.
- Не бойтесь, - сказал Красовский, - мы свои люди.
Дмитров быстро поставил и замаскировал мину, протянул через полотно веревку, засыпал ее гравием. Вдали на полотне замелькали огоньки папирос. Это - патрули. Но теперь они уже не страшны.
- Сидите и ни слова, а то… - и Красовский красноречиво помахал автоматом.
- Что ты, сынок, мы православные, - перекрестился один из стариков.
Красовский нырнул в темноту. Патрули, не сходя с полотна, спросили у стариков пароль. Те ответили, и немцы пошли дальше.
Опасность миновала. Красовский вернулся к старикам.
- Как только услышите взрывы, убегайте в лес, - предупредил он их.
Дождь не унимался; у партизан от холода ныли суставы.
Наконец со стороны Минска послышалось пыхтение паровоза. Тяжело нагруженный эшелон торопился на восток. Подрывники сжали веревки, бойцы из штурмующей группы взяли в руки кеглевые шашки и гранаты. Паровоз уже проскочил мимо Афиногентова и Тихонова. Пройдя две мины, он приближался к последней. Вот он достиг ее.
Оба товарища с силой, как будто желая придать взрыву большую мощность, дернули веревки.
Под колесами блеснул огонь, и раздался оглушительный взрыв. Паровоз, подхваченный взрывной волной, подскочил вверх и, как раненое животное, повалился, в предсмертных судорогах вращая колесами.
Раздался второй взрыв. Это сработала мина Постушенко и Кулеша. Эшелон в белом вихре огня на миг показался из темноты и разорвался пополам. Визжали и скрежетали ломающиеся вагоны. Раздавшийся одновременно взрыв мины Афиногентова и Тихонова поднял на воздух хвост эшелона; ему ответили взрывы с флангов: справа - Дудкина и Давыдова, слева - Красовского и Дмитрова. От этих взрывов в куски разлетелись рельсы.
Но вот все стихло, все утонуло в ночной темноте. После грохота взрывов тишина неприятным щемящим перезвоном отдавалась в ушах. Вдруг неожиданно красный свет ракеты разорвал мрак и бледным светом осветил исковерканный эшелон. В тот же момент на изуродованное тело эшелона обрушился огненный ливень свинца. Это штурмующая группа Усольцева бросилась в атаку. Каждый из партизан до мелочей знал, что ему делать. Пулеметчики и автоматчики простреливали уцелевшие вагоны. Взрывы на флангах придали партизанам уверенность: они гарантировали, что противник внезапно не нападет.
- Ура! - сквозь треск огня послышался голос Сермяжко.
Из-под разрушенных вагонов вылезали гитлеровцы.
- Гранатами! - крикнул Усольцев.
Партизаны стреляли в упор, без промаха. Мацкевич с небольшой группой поджигал термитными кеглями платформы с танками и пушками.
Афиногентов, Ларионов и Тихонов бросились к уцелевшему пульману. От воздушной волны он покосился, но не перевернулся. Когда партизаны приблизились к вагону, оттуда выше их голов просвистела автоматная очередь. Все трое залегли.
- Обождите, - крикнул Ларионов. Он быстро добрался до полотна и швырнул в окно вагона две гранаты. Затем впрыгнул в вагон и изрешетил из автомата все купе. Прибежавшие товарищи помогли ему собрать оружие и документы, из которых позже выяснилось, что этот вагон был офицерским.
Железнодорожная охрана, полагая, что партизаны, как обычно, после подрыва и обстрела эшелона немедленно покинут полотно, решила смело "напасть" на места диверсии, зная заранее, что никакого сопротивления не встретит. Выждав некоторое время, гитлеровцы выскочили из расположенного недалеко дзота и, стреляя по сторонам, побежали к месту взрыва.
Их заметил Мацкевич.
- Пусть поближе подбегут, - прошептал он.
Прибежавшие гитлеровцы были сметены залпом партизан. В другом конце эшелона еще пятерых охранников уложила вторая группа прикрытия.
Оккупанты умели быстро восстанавливать поврежденный путь. Так и на этот раз: к месту взрыва сейчас же вышли два аварийных эшелона - один из Борисова, другой из Минска, но оба вскоре остановились перед разрушенным путем, не доезжая километра до разбитого воинского состава. Фашисты вылезли из вагонов и по обеим сторонам полотна поползли к разбитому эшелону, пуская в воздух осветительные ракеты и беспорядочно стреляя.
Увидев условный сигнал - зеленую ракету, Усольцев подал команду:
- Отходить!
Партизаны, на ходу вытирая пот, группами отходили в лес.
Перед Константином Сермяжко, словно из-под земли, выросли его братья.
- Что нам делать? Примите в отряд, все равно немцы расстреляют, - торопливо говорил Гриша.
- Не расстреляют, ребята, вы еще здесь пригодитесь, - глухо отозвался Сермяжко, хотя у него от этих слов кольнуло в груди.
В то время оккупанты, опасаясь, что жители не пойдут жечь костры на железную дорогу, после диверсий сторожей из местных жителей не расстреливали.
- Так что же делать? - с унынием спросил Коля.
- Идите домой и молчите. Вся железнодорожная охрана перебита. Сам черт теперь не догадается, в каком месте вы в эту ночь были. Идите, братишки! - Константин нежно обнял их и расцеловал.
Стрельба немного стихла, но опасность не миновала. Партизаны находились в одном километре от противника.
Нужно было торопиться. Усольцев и Сермяжко проверили партизан - собрались все.
- Пошли, - коротко бросил Сермяжко, и все быстро побежали к лесу. Сзади догорал эшелон. В дождливом небе широко раскинулось зарево пожара.
В условленном месте, в двух километрах от железной дороги, партизаны нашли Дмитрова, Красовского, Дудкина и Давыдова.
- Не ранены? - спросил их Сермяжко.
- Нет, - за всех ответил Дмитров. - Только фасон у меня, проклятые, испортили. - Ему осколком мины распороло плечо у ватной куртки.
Усольцев фонариком осветил его и увидел вырванный кусок материи.
- Счастье твое, парень, ведь тебе могло голову оторвать, - сочувственно проговорил Сермяжко.
- Они так и целили, да я вовремя отвернулся, - засмеялся Дмитров.
Унося захваченное у немцев оружие, партизаны торопились уйти подальше от места налета. Они подошли к деревне Трубенки. С пригорка еще видно было пламя пожара.
- Эх, вот бы так же стукнуть и по здешним фашистам, - показал рукой на Трубенки Андрей Ларионов.
- В другой раз, - умерил его пыл Усольцев.
На опушке леса партизаны решили отдохнуть. Они сели в кружок, достали из вещевых мешков жареную баранину, размокший от дождя хлеб и с аппетитом поели.
Ветер доносил звуки разрывов мин, пулеметные очереди.
- Пусть себе палят! - усмехнулся Дмитров.
Эхо этого взрыва пролетело далеко окрест. Это был сильный удар по врагу.
Мы остались довольны, что небольшая горстка партизан нанесла такой чувствительный удар по врагу.
4
Эсэсовцы в Пудицкой Слободе становились все активнее: с противоположного берега Свислочи они обстреливали наш берег, но переправляться не решались.
К этому времени Меньшиков установил связь с командирами партизанских отрядов Иваненко и Тихомировым. Иваненко, родившийся и выросший в деревне Клинок, собрал в свой отряд около пятидесяти партизан, в большинстве жителей окружающих деревень.
Тихомиров - младший командир Красной Армии, попал в окружение, долго метался вдоль прифронтовой полосы, но нигде ему не удавалось прорваться к своим. Тогда он с группой конников остался в белорусских лесах и начал партизанскую борьбу. Подчас тяжело было кавалеристам воевать в топких лесах, но еще тяжелее было отказаться от коня.
Когда в отряд приходили новые люди, Тихомиров подводил новичков к лошади, приказывал ее оседлать и сесть, а сам внимательно наблюдал со стороны. Если новичок все выполнял хорошо, Тихомиров похлопывал его по плечу и с улыбкой говорил:
- Парень будет хорошим партизаном.
- А коня дадите? - радовался тот.
- А коня придется самому достать, - сразу охлаждал пыл новичка Тихомиров и тут же успокаивал:
- Не унывай, возьмем у оккупантов. Хотя их лошади не так быстры, но ничего.
Тихомиров вихрем налетал со своими партизанами на небольшие гарнизоны противника. Так, летом 1942 года он напал на гарнизон местечка Пуховичи. Партизаны выполнили приказ командира: беречь в бою не только свою лошадь, но и лошадь противника. После боя они увели немало коней. Толстых бесхвостых немецких лошадей Тихомиров обменивал в деревнях на местных, более легких. Его отряд быстро рос, вскоре он уже насчитывал около ста пятидесяти всадников.
Отряд уничтожил сотни оккупантов. Конные разведчики сообщали о продвижении реквизиционных отрядов врага, и Тихомиров внезапно нападал на них.
Всякий раз, узнав про подготовку оккупантов к проведению карательной экспедиции, его отряд за ночь проделывал по нескольку десятков километров, и противник терял следы; а в это время партизаны Тихомирова оставляли лошадей под прикрытием, залегали возле шоссе в засаде, ожидая подхода немцев.
Вместе с боевой славой Тихомирова распространились и неприятные слухи о его неправильном отношении ко всем, без исключения, старостам, к учителям.
Я решил проверить эти слухи и, взяв с собой Меньшикова, направился к Тихомирову. Мы шли по просеке, как вдруг услышали треск ломаемых веток. Повернувшись, увидели трех всадников. Расспросив нас, они посоветовались между собой и согласились отвести нас в свой лагерь.
В лагере застали обычную картину партизанской жизни: одни мыли лошадей и чистили оружие, другие отдыхали.
- К вам, товарищ командир, - сказал один из сопровождавших нас всадников.
Навстречу нам поднялся молодой, высокий, стройный и плечистый блондин с открытым, мужественным лицом. Заметив Меньшикова, он, улыбаясь, подошел к нему и дружески обнял.
- Сорока на хвосте принесла соседей! - смеясь, громко проговорил он.
Потом Тихомиров протянул мне мускулистую руку и назвал свою фамилию. Очень светлые глаза его приветливо блестели.
- Как хорошо, что пришли, побеседуем.
Он отвел нас в сторону. Под небольшими елями, очищенными снизу от веток, мы увидели две полевые 76-миллиметровые пушки.
Я тронул Тихомирова за руку:
- Ого! Батарея!
- На шоссе нашли, - с гордостью ответил он.
- Как нашли? - не понял я.
- Очень просто. По шоссе шли гитлеровцы и везли эти орудия. Фашистов мы списали, а пушки взяли с собой. Снаряды тоже прихватили… Если хотите, пойдемте, посмотрим технику противника, - обратился он к нам.
Мне показалось, что Тихомиров любит похвалиться, но потом я убедился, что это была его обычная манера разговаривать.
- Видел, - отказался я. Мы пошли дальше и сели под деревом.
- Слышал я про ваших партизан - мастеров подрыва немецких эшелонов, - начал Тихомиров.
- Да, мы гордимся ими, - подтвердил я. - Мы также много слышали о вас хорошего, но кое-что рассказывают и плохое.
- Как так? - встрепенулся Тихомиров.
- Говорят, вы решили со всеми старостами разделаться? - взглянул я на него в упор.
- Вот в чем дело! - Лицо Тихомирова вспыхнуло. - Они с оккупантами обнимаются, а я, выходит, должен ихние плеши целовать!..
Он было выругался, но на полуслове оборвал себя.
- Не горячитесь, - взял я его за плечо. - Разве все старосты продались оккупантам? Среди них есть много наших людей, которые помогают народу.
- Я так понимаю: или с нами или с немцами, середины быть не может, - махнул рукой Тихомиров.
- Во-первых, некоторым патриотам приходится маскироваться… А во-вторых, есть люди, которые боятся, колеблются. Таких нужно убеждать и перетягивать на свою сторону.
- Сегодня я склоню его на свою сторону, а завтра его склонят оккупанты, и он опять переметнется в другую. Так он и будет метаться, - доказывал Тихомиров.
- С теми, кто действительно продался, мы поступаем сурово. Но мы не должны в каждом старосте видеть врага. Ведь партия учит нас поправлять человека, который совершил ошибку. Да одному и трудно выявить предателя, надо прислушаться к голосу народа, и он укажет предателя.
Владимир Тихомиров задумался.
- Может быть, ошибся, - тяжело вздохнул он, - но с первых дней войны в тылу врага я насмотрелся, как оккупанты мучают народ. Поэтому и не терплю их пособников.
- Надо же различать людей, а не стричь всех под одну гребенку, - возразил я. - Я слышал, товарищ Тихомиров, что вы не только к старостам, но и к учителям так относитесь… - сказал я.
- Нет! - вскочил он. - Это уж… - он запнулся. - Это уж наврали. Учителей я не трогал. А просто… Когда мы разбили один гарнизон, то я приказал учителям школы поскорее сматываться. Куда-нибудь подальше…
- В чем же эти учителя провинились?
Тихомиров пожал плечами.
- Ну, если они учат ребят в той школе, где немецкий гарнизон стоит, то, стало быть… - Он снова запнулся. - Стало быть, они фашистам подчинились и гитлеровскую пропаганду разводят…
Мы с Меньшиковым невольно переглянулись.
- И вы, товарищ Тихомиров, полагаете, что учителя, которые двадцать лет учили нашу молодежь любить свою Родину, которые воспитали многих советских патриотов, способны служить убийцам и палачам?
- Я думал, раз они работают в эсэсовском гарнизоне… - начал было он и тотчас замолк.
Я оглянулся - вблизи никого не было.
- Да, они работали среди эсэсовцев, но выполняли задания партизан, - тихо сказал я. - А теперь их гораздо труднее устроить… Понимаете? Ведь враг и силен, и коварен, и воевать против него только пулями да гранатами мало. Надо бороться также и умным словом, и осторожной разведкой.
- Я понял, - сказал Тихомиров. - Указания партии для меня закон. Теперь буду действовать осмотрительно.
- И к людям надо относиться бережно, - добавил я.
- Постараюсь.
После беседы мы с Меньшиковым собрались уходить. Уже прощаясь, Тихомиров спохватился:
- Что вы, обождите! Для вас готова повозка. Я провожу вас… Спасибо, что навестили меня, - говорил Тихомиров доро́гой. Когда мы выехали на широкий накатанный большак, он простился. Пообещал приехать к нам и, повернув обратно, привычной кавалерийской походкой пошел к своему лагерю.
Вороные, ступив на твердую почву, с места рванули крупной рысью.
- Лихой казак, - заговорил Меньшиков, думая о Тихомирове.
- Огонь парень, - вставил я и подумал, что отряду Тихомирова нужен хороший, волевой комиссар, который имел бы авторитет у командира.
- Как ваш командир? - спросил Меньшиков у партизана-возницы.
- В бою незаменим, везде успевает и себя ничуть не щадит. Еще никогда не приходилось показывать спину фашистам, - с гордостью ответил возчик.
- И никогда не отступали? - хитро прищурился Меньшиков.
- Один раз отступили, но здесь дело другого рода: захват крупных трофеев, - бодро ответил молодой партизан. - Нас было тогда шестьдесят человек; мы лежали возле шоссе, а их подходило полтораста, да сзади еще двигались две пушки. Командир посмотрел в бинокль и опять залег. Когда колонна прошла, мы ударили из пулеметов и автоматов по пушкам, и, пока противник опомнился, пушки уже были у нас в кустах… Известно, потом нельзя было не отступить.
Это была правда. По шоссейным дорогам оккупанты меньше чем по сотне не ходили. Мелкие подразделения иногда по нескольку дней ожидали подхода более крупных частей, чтобы вместе продвигаться в нужном направлении.
Подъехали к секретам нашего отряда. Из-за небольших густых елок выросла фигура Карла Антоновича.
Попрощавшись с возчиком, пошли тропинкой в свой лагерь. Скоро потянуло дымом, и между деревьями показались шалаши.
Морозкина, Кускова и Лунькова мы нашли в штабной палатке. Я рассказал им об отряде Тихомирова.
- Эх, объединиться бы нам в бригаду! - разошелся Луньков. - Мы - подрывники, тихомировцы - кавалеристы. Так бы развернулись под Минском!
- Только под Минском? - насмешливо взглянул на него Морозкин. - А я предпочитаю меньше шуму, да чтобы и в самом Минске крепкие корни пустить.
- Я за крупное соединение стою, - рубанул рукой Луньков.
На другой день Меньшиков явился ко мне с донесениями сельских партизанских комендантов.
- А как связь с другими отрядами?
- Сегодня вернулись разведчики от Сацункевича.
- Какие новости?
- Хорошие: Сацункевич сообщил, что он поддерживает связь с новым отрядом, которым руководит Веер.
- Большой отряд? - заинтересовался я.
- Около сотни… - ответил Меньшиков и, помолчав, хмуро добавил: - В деревне Зенанполье Тихомиров вчера вечером кого-то расстрелял.
Наутро вернувшийся из Зенанполья Меньшиков доложил, что там по просьбе жителей расстрелян предатель. У нас словно камень с сердца свалился.
Сацункевич сообщил, что 14 октября из-за фронта в его районе появилась конная группа. Командир отряда передает мне привет и просит прибыть к нему на встречу около деревни Стриево.
Я задумался. Не провокация ли немцев? Нужно проверить. Взяв группу партизан, отправился к Сацункевичу.
- Иван Леонович, вы уверены, что эта группа наша, а не противника?
Сацункевич пожал плечами:
- А откуда же ихнему командиру тебя знать? Да и потом у него ордена Ленина и Красного Знамени.
- Это еще не доказательство, - ответил я Сацункевичу.
Фамилии командира Иван Леонович назвать не мог.
Мы заблаговременно отправили в район встречи разведчиков и группу прикрытия. 15 октября 1942 года под вечер мы встретились. Мои опасения отпали.
Я издалека узнал Алексея Канидьевича Флегонтова, участника гражданской войны и партизанского движения на Дальнем Востоке; мы с ним познакомились в Москве осенью 1941 года. В 1941 году Флегонтов с отрядом партизан действовал в тылу противника в Подмосковье.
Алексей Канидьевич рассказал. Во второй половине августа 1942 года ЦК Компартии Белоруссии сформировал рейдовую группу - свыше ста всадников. Партия дала Флегонтову задание: поднять население на активную борьбу с фашистскими захватчиками. В конце августа на одном из участков Калининского фронта конная группа без потерь перешла линию фронта и углубилась в оккупированную врагом Витебщину. Продвигаясь по намеченному маршруту, партизаны-конники с боями перешли железную дорогу Полоцк - Витебск.
На следующий день группа форсировала Западную Двину южнее Полоцка. Значительной части партизан пришлось добираться до противоположного берега вплавь; те же из них, которые не могли плавать, переправлялись на бревнах или держась за лошадей. Местные жители помогли переправить на плотах обоз.
В первой половине сентября группа Флегонтова достигла района Камень - Лепель, где провела боевую операцию: взорвала двенадцать нагруженных автомашин противника и уничтожила восемьдесят четыре фашиста.
- В этом крепко помогли нам партизаны бригады Дубровского, - закончил Алексей Канидьевич.