Почему именно Моро стал жертвой террористов? Ответ не сложен. Он был крупнейшим государственным и политическим деятелем своей страны, который лучше других понимал необходимость сделать шаг вперед в сторону сотрудничества с рабочим движением, способствовал созданию парламентского большинства даже с участием коммунистов. Так о Моро сказали сами итальянские коммунисты. Моро был трезвым и дальновидным политиком. Одним из первых он начал диалог с социалистами и пошел на создание правительственной коалиции с их участием. Единожды высказавшись за разрядку международной напряженности, Моро уже не сходил с твердо занятой позиции, и именно его подпись стоит под Заключительным актом общеевропейского совещания в Хельсинки. Он был сторонником всемерного расширения советско-итальянских отношений, и в том, что они в последние годы непрерывно развивались по восходящей, доля его труда… И ни для кого не секрет – ни в Италии, ни за ее пределами, – что если руководство ХДП согласилось в конце концов впервые за три десятилетия на образование в стране парламентского большинства с участием коммунистов, то это произошло в определенной степени благодаря позиции Моро, несмотря на окрик из-за океана о нежелательности участия ИКП в управлении государственными делами на Апеннинах.
Напомним, что террористы похитили Моро, убив пятерых его телохранителей, в тот день и в те часы, когда рождалось новое парламентское большинство. Подчеркнем то обстоятельство, что автомобиль с прошитым пулями телом Моро был оставлен в той точке, которая находится на примерно одинаковом расстоянии от здания ЦК Итальянской компартии и штаб-квартирой национального совета ХДП… Что это, случайность? Вряд ли. Вероятней всего, намек на нежелательность диалога между коммунистами и христианскими демократами.
Стрелять в безоружного жестоко. Убивать за убеждения – бесчеловечно. Расправа с Моро к тому же бессмысленна. Не потому, что в ней не было тайного умысла, а бессмысленна для ее авторов и исполнителей, потому что вызвала обратный эффект – не страх, не хаос, на который рассчитывали, но бурный протест итальянского народа, который еще раз воочию убедился, что какие бы "цвета" ни надевали террористы, их считают и будут считать врагами, пытающимися самыми гнусными средствами помешать Италии идти по пути демократического развития. Их деяния не имеют ничего общего с политической борьбой и тем более – с действиями революционеров, борющихся за благо людей.
Убийцы Моро оставили свою визитную карточку. Не остались безымянными и те, кто стоял за террористами. "Италия как идеальная почва для выращивания бациллы терроризма, – писал в те дни буржуазный еженедельник "Экспрессе", – как идеальная почва для развертывания "стратегии напряженности"? Италия как колония, где иностранные секретные службы действовали и действуют с необычайной развязностью, плетут заговоры, которые будут раскрыты лишь в ходе истории? Многие неясности, касающиеся прошлого, причем не столь отдаленного, нашей страны, уже выявлены. Отныне ни для кого не секрет (уже столько было написано черным по белому в докладе американского конгрессмена Пайка и в документах комиссии Конгресса США, расследовавшей деятельность ЦРУ), что, по крайней мере, до появления "левого центра", правительства, официально формировавшиеся в Риме, в действительности формировались в Вашингтоне. Более 150 миллионов долларов, предоставленных Трумэном де Гаспери, финансирование центристских и правых партий (65 миллионов долларов за 20 лет), раскол социалистов в 1948 году, раскол профсоюзного единства, – вот первые этапы этой стратегии. В те годы отделение ЦРУ в Риме было одним из самых активных."
При президенте Кеннеди, судя по всему, курс изменился, начали поговаривать о "левом центре": снят запрет с социалистической партии. Но эта операция, как свидетельствуют многочисленные документы, – всего лишь смена наряда. Ее цель все та же, но под другой этикеткой – расколоть левые силы, пытаясь перетянуть на сторону центра социалистов, чтобы еще больше изолировать коммунистическую партию.
В 1969 году, при президенте Ричарде Никсоне и Генри Киссинджере, в Рим прибыл в качестве посла США Грэхем Мартин, занимавший пост посла в Сайгоне, откуда ему пришлось бежать за несколько минут до вступления патриотических войск. Как указывается в "конфиденциальном интервью", которое Мартин дал сотруднику Канзасского университета Роберту Леонарди и сотруднику Станфордского университета Алену А. Платту, он оценивал средства вмешательства США в пользу антикоммунистических партий в таком порядке: политическое поощрение, финансовая поддержка и активная помощь. Судя по формулировкам, даже военное вмешательство в политику, включая государственный переворот, считалось вполне допустимым, если бы все остальные попытки остановить продвижение коммунистов к власти потерпели "неудачу".
Неужели вмешалось одно лишь ЦРУ?
Нет, скажем мы. Но ЦРУ было организатором, провокатором "стратегии напряженности". И еще одним активным агентом американской секретной службы, непосредственно замешанным в похищении и убийстве Альдо Моро, оказался человек, имя которого замелькало на первых полосах многих газет весной 1981 года. Это – Личо Джелли – магистр масонской ложи "Пропаганда-2" или "П-2", как для краткости назвали ее позже. Но о нем мы уже рассказали.
Мне всегда были противны политические убийства. И как разведчику, и как журналисту, и как человеку, наконец. Но однажды и я чуть было не влип в одну историю…
Глава 10
Авторучка для Каудильо
В Риме осень. Правда, в октябре ртутный столбик термометра не падает здесь так резко, как иногда в Москве. Но тем не менее – осень. Она – в первых желтых листьях на тротуарах, немного поблекших красках римского неба и запахе жареных каштанов, которые готовят на своих маленьких печурках бойкие уличные торговцы.
У меня на полдень назначена встреча с агентом – одним из итальянских политических деятелей старшего поколения. Социалист, активный участник Сопротивления. В нашей агентурной сети значится под псевдонимом (у нас в обиходе менее деликатное слово – "кличка") "Вест". Работает на советскую внешнюю разведку давно. Мне его передали, если не ошибаюсь, уже из третьих рук. Приносит довольно любопытную, иногда конфиденциальную информацию о внутриполитическом положении и межпартийных дрязгах в многочисленных группах и течениях страны. Вхож в окружение президента. В 1966 году, а именно об этом периоде пойдет речь, им был социал-демократ Джузеппе Сарагат.
"Вест" аккуратен, неплохо соблюдает правила конспирации, донесения приносит на маленьких листочках, исписанных бисерным почерком, и отдает их по всем классическим канонам разведки в конце встречи, чтобы не завалить в случае чего своего советского друга. Но мой почтенный агент уже стар и серьезно болен. Посему встречаемся мы с ним два-три раза в месяц и не в очень отдаленных уголках Вечного города, хотя он пока еще довольно уверенно сидит за рулем своей старенькой "Альфа-Ромео". Но тем не менее… Предусмотрен, правда, закодированный телефонный звонок на случай экстренной встречи, но мы к нему пока еще не прибегали. Увидеться на сей раз мы должны на ближней римской окраине, в конце улицы Номентана, если ехать от центра города.
Есть такая знаменитая улица, может быть, не очень красивая, но наверняка одна из самых зеленых и широких улиц итальянской столицы. Знаменита она тем, что здесь расположен шикарный особняк, который Бенито Муссолини в оные времена подарил своей любовнице Кларетте Петаччи, а после окончания войны в нем разместилось советское консульство. Имеется тут и небольшой скверик, великодушно названный Парком Паганини, хотя неизвестно, почему ему присвоили имя великого итальянского скрипача. Так он и называется: Парк Паганини – с большой буквы. Но наша встреча с "Вестом" не здесь, потому что на противоположной стороне Номентаны, немного наискосок, – ворота нашего консульства…
На встречу я выезжаю в десять часов. Надо провериться, хотя мой зеленый "ситроен" – "лягушка", как его ласково называют римляне, – не редкость на улицах и благодаря стараниям моих итальянских друзей ходит под обычным римским номером. Но "наружка", то бишь наружное наблюдение местной контрразведки, время от времени сопровождает меня на предмет "профилактики". Я катаюсь по городу, заезжаю в супермаркет, где покупаю какую-нибудь ерунду по заданию жены, потом еду в старую часть Рима – там много узких переулков с поворотами, и автомобиль итальянской "наружки", если он крутится за тобой, легко обнаружить. Вроде все чисто. Есть еще один мною изобретенный и любопытный способ проверки. Выбираю широкую улицу и стараюсь ехать до ближайшего светофора так, чтобы попасть под желтый свет. Когда он переключается на красный, я рву из переднего ряда на полной скорости. Если никто не устремляется за мной – это еще одно подтверждение, что я чист. Итальянцы не любят платить штрафы, ну а мне в случае чего все компенсирует любимая редакция "Известий" или резидентура. Так, без хвоста, я подъезжаю к месту встречи, оставляю "ситроен" в укромном уголке, а сам иду не спеша пешочком еще метров восемьсот, с удовольствием вдыхая не очень загаженный здесь бензиновой гарью осенний воздух.
"Вест" сидел на скамейке с газетой "Аванти" в руках. По его горестно опущенным плечам я почувствовал, что случилось что-то неладное. Мы поздоровались, он обнял меня как-то по-отечески.
– Что-нибудь случилось, онореволе? (Так называют здесь членов парламента. – Л. К.).
– Да, мой юный друг. К сожалению, случилось. Ты же знаешь, что меня одолевают всяческие хвори. Я практически не выходил из дома все это время, кроме визитов в клинику, разумеется. Посему ничего не принес тебе.
– Так чего же страшного, дорогой онореволе? Подождем, когда вы будете чувствовать себя получше, тем более что никаких экстраординарных событий на арене римского политического "Колизея" не происходит.
– Страшного вообще ничего нет в жизни, кроме смерти. А она, к сожалению, уже ходит за мной по пятам. Буду краток, мой юный друг. У меня обнаружили рак печени, и жить мне осталось от силы полгода. Это со всей откровенностью объявил старый друг, профессор-онколог. Мы всегда говорили друг другу только правду…
Я, наверное, сразу побледнел от неожиданной горестной вести. Мне так безумно жалко стало старика, что подступил комок к горлу. Агента нужно любить и беречь пуще глаза. Еще в разведшколе пенсионеры из внешней разведки, приезжавшие к нам на встречи, внушали одну и ту же заповедь: "Сам сгорай, а агента спасай". Я порывисто взял холодные тонкие руки "Веста" в свои.
– Онореволе, дорогой друг, может, это ошибка? Может, все обойдется?
– Нет, не ошибка. Подозрения существовали давно, но я все откладывал клиническое обследование. Не огорчайся, Леонида, – он грустно улыбнулся. – Надо быть философом. Еще великий Данте сказал, что "жизнь – это всего лишь быстрый бег к смерти". Да и потом, нужно ли ее бояться, старуху с косой? Кстати, еще один наш классик, но уже более современный, Джакомо Леопарди, успокоил человечество весьма кратким афоризмом: "Только два прекрасных момента существует в жизни – любовь и смерть". Любовь прошла, а вот перед смертью хотелось бы что-нибудь сделать для вас значительное…
– Простите, онореволе, – решил и я блеснуть своей эрудицией, – а вот я почему-то вспомнил старого циника Ницше. Он говорил, что "каждый день своей жизни нужно воспринимать так, как будто бы он первый и последний…"
– Ницше был гениальным философом. Так вот, слушай меня внимательно. В молодые годы я довольно долго жил в Испании и там познакомился с неким Франко Баамонде Франсиско. Он немного был постарше меня. Нас сблизили социалистические идеи, и вскоре знакомство переросло в крепкую и пылкую дружбу, ну, как у ваших Герцена с Огаревым. А потом я уехал, но дружба сохранилась. Сегодня он враг испанского народа, предатель и мой личный враг. Но он же не знает об этом, и если я появлюсь у него в гостях, он примет меня, как старого друга. Можно было бы для начала возобновить с ним переписку, где я представлюсь промышленником, ведь я на самом деле один из директоров крупной фирмы. Понимаешь, каудильо стал тормозом тех демократических процессов, которые назревают в родной и для меня Испании. Если бы не он, на Пиринеях давно бы была восстановлена республика и начался процесс борьбы за построение социализма… Короче. Я готов совершить акт возмездия. Для этого мне нужно особое оружие. Ну, например, специальная авторучка. Я тут видел по телевизору какую-то чепуху про Джеймса Бонда, ну, этого идиотского агента 007. Так вот, у него была стреляющая авторучка, понимаешь?
Моя челюсть непроизвольно упала до самого узелка галстука, который вдруг стал стягивать шею, как удавка у приговоренного к повешению. Я тупо уставился на "Веста":
– Вы серьезно, онореволе?
– Более чем. Моя смерть не будет бесполезной! Ведь понесли же наказание Гитлер, Муссолини, их коллеги-преступники, включая и японцев. Почему же Франко должен выйти сухим из воды? Ведь вы же не считаете, я надеюсь, его другом Советского Союза?
– Конечно же, нет, онореволе! Но надо все тщательно продумать, нужно время…
– Согласен, мой друг, но надо спешить, если эта идея всем подходит. Мои силы тают с каждым днем. Когда встретимся?
– Через неделю на этом же месте. В полдень.
– Договорились…
Мы расцеловались. Глаза "Веста" горели каким-то лихорадочным огнем. Он ушел первым шаркающей, старческой походкой. Бывалый конспиратор тоже прятал свою "Альфа-Ромео" где-то за углом.
…Челюсть резидента тоже наподобие моей упала на узелок галстука, когда я доложил ему о предложении "Веста".
– Мой дорогой, а старик случайно не рехнулся? Вы не заметили странностей в его поведении?
– Нет, шеф. Он вел себя спокойно, говорил логично, с большой убежденностью и верой в правоту своего дела.
– Надо срочно дать информацию в Центр. Ты когда назначил ему очередную встречу?
– Через неделю на том же месте, в то же время.
– Правильно… Хотя место встречи и время надо было изменить. Впрочем, не это самое главное. Не сочтут ли нас с тобой сумасшедшими там, в Центре?
…Ответ из Центра пришел через четыре дня. Резидент срочно вызвал меня к себе из корпункта условным телефонным звонком из нашего посольства. В своей каморке в резидентуре, защищенной от любых подслушиваний, где помещались только стол шефа и несколько стульев, он показался мне необычно серьезным и торжественным.
– Леонид Сергеевич, Центр заинтересовался нашим предложением. Пришла шифровка. – Он вынул из папки расшифрованную телеграмму и стал пересказывать мне ее своими словами. – В общем так. Нужно начать серьезную психологическую подготовку "Веста". Встречи сделать более частыми и еще более конспиративными. Не выступать ни от какого имени конкретно. Будешь говорить от себя лично, иногда употребляя слово "мы". Скажи, что все расходы по поездке ты берешь на себя. Перед отъездом в Мадрид ты вручишь ему компенсацию для семьи. Особенно следи за состоянием его нервной системы. Спроси, может быть, ему нужны какие-либо редкие лекарства. Все… Докладывать мне о дальнейшем развитии событий, связанных с делом "Перо", немедленно. Кстати, джеймсбондовская авторучка воспринята тоже положительно, поэтому и назовем операцию "Перо". Ею займутся наши технические службы. Ну, а остальное (он перевернул третью страницу шифротелеграммы) касается лично меня. Желаю успеха, Леонид Сергеевич.
…Подходя на следующей встрече к заветной скамейке, я уже издали заметил "Веста", который быстро поднялся и засеменил в мою сторону. Он был очень возбужден и, забыв поздороваться, взял меня под руку.
– Давай пройдемся, Леонида. Ты не представляешь, какая удача! Я ведь тоже не терял времени даром. Старые друзья помогли мне поговорить с Франсиско по телефону. Представляешь, он узнал меня, вспомнил и пригласил в любое время посетить его на правах друга юности. Ну, а вы-то согласны?
У меня, честно говоря, екнуло сердце. "Мать твою… – подумал я без всякого энтузиазма, – а ведь дело принимает действительно серьезный оборот". В порядке лирического отступления скажу, что я непримиримый противник убийства человека вообще, а в разведке – в частности. Хотя для разведчика заповеди "не убий" не существует. Этому нас учили в разведшколе… Я изобразил радостное удивление на своей физиономии.
– Онореволе, поздравляю! Это колоссальный успех. Что касается вашего вопроса в отношении нашей стороны, то я полностью согласен с планом операции, и мы будем готовить ее с вами вдвоем. Необходимые средства для поездки и соответствующую компенсацию вам предоставят…
– Леонида, друг мой! Какие средства и какая компенсация?! Ведь я же очень не бедный человек. Ничего не нужно, кроме необходимого устройства и небольшой тренировки с ним… Впрочем, я был бы очень рад, если бы ты слетал со мной в Мадрид и подождал финала. Как считаешь?
У меня второй раз екнуло сердце… Резиденту нужно докладывать все или почти все, что касается оперативных дел, особенно столь экстраординарных. Утаиваются лишь романы с бабами и семейные неурядицы. Я дословно воспроизвел резиденту свой разговор с "Вестом" и его "скромное" пожелание. Резидент как-то сразу погрустнел. Он, в общем-то, хорошо относился ко мне, хотя и недолюбливал немного за "пижонство", "интеллигентность" и пристрастие к похабным анекдотам, от которых его коробило, хотя рассказывал их я, по-моему, мастерски, чем снискал уважение своих коллег, любивших посмеяться в грустные минуты.
– Сообщу в Центр срочно, Леонид Сергеевич. Вообще-то, конечно, риск большой и что-то мне не нравится в этой затее. Но Родина (он перешел на шутливый тон) тебя, конечно, не забудет… Так что продолжай интенсивно работать с "Вестом" и будь предельно внимателен к динамике его психического состояния.
Ответ из Центра пришел очень быстро. Резидент опять пересказал его, заглядывая в недоступную для меня шифротелеграмму:
– Центр согласен, чтобы ты сопровождал "Веста" в Мадрид. Ксиву тебе сделают на имя итальянского репортера через наши возможности. Устроишься в той же гостинице, что и "Вест"… И будешь ждать конца. Возьмешь какое-нибудь интервью – у нас там есть человек, который тебе поможет. Короче, дорогой Леня, вся ответственность ложится на тебя. Ты автор проекта и его исполнитель, понимаешь? Да, потребуется еще немного времени, чтобы подготовить техническое снаряжение и документы. Так что ты мягко сдерживай порывы агента.
…Мои встречи с "Вестом" участились. Он пребывал постоянно в сильном нервном напряжении и таял буквально на моих глазах. Только на посеревшем лице горели лихорадочным огнем глаза. Потом меня смутило еще одно обстоятельство. Мой агент вдруг ударился в воспоминания, много рассказывал о Франко, об их юношеской дружбе, и где-то в его словах я начал улавливать нотки какой-то скрытой симпатии, перемешанной с юмором, к молодому Франсиско…
После одной из встреч, мучаясь одинокой бессонницей в своей корпунктовской спальне (жена находилась в Москве по семейным делам), я вдруг с необыкновенной ясностью представил такую вот картину.