Первое время я поминала Лидию на всех молебнах, а с годами стала её забывать. Но недавно прочла в книге неообновленческого священника, что православные храмы устроены негуманно - люди устают стоять на службах, и надо бы на манер костёлов заполнить всё пространство церкви скамейками, чтобы молиться и отдыхать. И сразу вспыхнуло имя - Лидия. Заставьте Лидию не уставать! И снова вспомнились будни Васкнарвы, как Лидия, не шелохнувшись, выстаивает долгие церковные службы, не позволяя себе присесть даже на кафизмах, и всё ищет ношу потяжелее, надеясь в тяжких трудах покаяния облегчить участь своих детей.
Не грех, конечно, молиться и сидя, но в церкви кающихся не сидят.
ДИТЯ ПОСЛУШАНИЯ
Однажды в Васкнарве после всенощной протоиерей Василий Борин беседовал с нами о Царствии Божием, что дороже всех земных сокровищ и превыше всего. Слова старого священника обжигали с такой силой, что душа уже устремлялась в горняя, но тут одна женщина сказала:
- Батюшка, в горняя, конечно, хочется, но и кушать хочется. А цены как бешеные растут. Колбаса втридорога, не укупишь, а кушать что?
- Эх вы, навоз едите и на навоз надеетесь, - сказал отец Василий, оборвав беседу.
- Вот и я такая же, - посетовала я незнакомке, выходившей со мною из храма, - не о Царствии Божием думаю, а о том, где денег достать.
- Вам денег дать? - достала кошелёк незнакомка.
- Да нет, тут другое. Благословили меня купить дом возле Оптиной, а денег не хватает.
- Давайте адрес, я пришлю. Сможете - отдадите, а нет - берите так.
- А вы что, богатенький Буратино? - обернулась я к ней, с интересом рассматривая красивую незнакомку в скромненьком платье от Версаче.
- Муж богатый. Но я вам из своих денег дам.
Так я познакомилась с будущей монахиней N., не догадываясь о том, что она уже втайне готовится к постригу и через девять лет уйдёт в монастырь, уладив наконец-то свои мирские дела. Дела же моей подруги с Кавказа (назову её так - люди ведь все живые) были настолько запутанными, что я не могла ничего понять. Как так - у её мужа есть уже двое младенцев на стороне и фактически другая семья, а он с ревностью собственника требует от жены раболепного повиновения, и она уважительно слушается его? А через девять лет я наблюдала завершение той кавказской истории, когда бывший муж целовал землю у ног этой кроткой женщины и благодарил Господа, пославшего ему ангела, благоустроившего его грешную жизнь.
По-разному люди уходят в монастырь, но эта женщина приняла постриг лишь после того, как воцерковилась вся её прежде неверующая семья. Дети уже имели профессии и работали, а бывший муж, обвенчавшись с матерью своих детей, усердствовал в восстановлении храма и с упоением чадолюбивого отца показывал всем фотографии малышей, родившихся в новом браке.
Многого я не знаю о моей подруге, всегда улыбчивой и, казалось, безмятежной. Твёрдо знаю одно - своей веры она никому не навязывала, но лишь молилась за ближних и жила в беспрекословном послушании своему старцу схиархимандриту Илию (Ноздрёву). Мне тоже очень хотелось научиться жить в послушании. Хотелось, а не получалось. И Господь послал мне в помощь подругу.
То, что послушание - бесов ослушание, я знала не хуже подруги. Но "буквоедское" понимание послушания вызывало во мне протест, а подруга была "буквоедкой".
Вот конкретный пример. Приехала подруженька ко мне погостить, а я уже купила дом возле Оптиной. У подруги был обратный билет на самолёт, а поскольку мне тоже надо было съездить в Москву, то решили мы ехать вместе. Я узнала расписание автобусов, а подруженька, признающая одно расписание - "как батюшка благословит", пошла в монастырь за благословением к старцу Илию. Возвращается и говорит от порога:
- Ну всё, поехали. Батюшка благословил и сказал: "Сразу же бери вещи, и уезжайте".
Интересуюсь: а на чём мы поедем? Ближайший рейс на Москву только в полдень, а сейчас, кстати, утро и на улице дождь. Но подруга моя - дитя послушания: для неё сразу - значит сразу. Подхватила наши вещи и спешит на остановку. Я за ней - пререкаемся, не замечая, как рядом с нами притормозил "Мерседес".
- Пойми, - говорю, - автобуса на Москву полдня ещё не будет!
А тут хозяин "Мерседеса" окликает нас:
- Вам в Москву? Садитесь.
Юркнули мы в тёплое нутро "Мерседеса", блаженно отогреваясь после стылого дождя со снегом. А хорошо всё-таки ездить по благословению старца - тут и "Мерседес" тебе подают. Но сколько же стоит такое удовольствие? Таксу до Калуги знаю, а до Москвы? Денег же у меня было в обрез. Но когда в Москве мы достали кошельки, водитель даже обиделся:
- Да вы что? Не возьму. Я во славу Христа.
Вот она, радость благословенного послушания, когда всё ладится и все славят Христа.
Благословение старца ехать сразу же имело для моей подруги особое значение - на следующее утро у неё был билет на самолёт, а старец велел непременно съездить в Троице-Сергиеву Лавру и разузнать об условиях поступления на регентское отделение семинарии. Рейсовый автобус прибывал в Москву уже вечером, в семинарию было бы не попасть. А так она успела съездить, всё разузнать и запастись необходимой литературой для своей дочери Елены, заканчивавшей школу в этом году.
О том, что Елена готовится поступать на регентское отделение, дома старались не говорить, зная гневливость неверующего отца.
- Не будет этого, запомни! - властно сказал он жене. - Хватит того, что ты меня опозорила на весь Кавказ, а дочку позорить не дам.
"Позор" же заключался в том, что подруга давно перестала носить бриллианты и богатые ювелирные украшения, подаренные ей мужем. Словом, она оказалась отступницей в той языческой среде, где на всё свои табу и предписания: в чём прилично и престижно появляться на приёмах и какие нынче в моде меха и духи. Муж подруги даже радовался, что жена не ходит с ним на светские приёмы, страшась увидеть рядом с собою "нищенку".
Между тем Елена уже окончила школу и теперь то готовилась поступать в семинарию, то бросала учебники, повторяя уныло:
- Папа всё равно ни за что не разрешит!
- А ты готовься, доченька, за послушание, - убеждала мать. - Так батюшка благословил.
Сколько же они молились тогда преподобному Сергию Радонежскому, выучив акафист святому почти наизусть!
До начала приёмных экзаменов оставалось четырнадцать дней, когда Елене приснился преподобный Сергий и сказал: "Иди ко мне". Снам Елена не доверяла и потому выкинула сон из головы. А 18 июля, на день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, в их город вошла кавказская война. Возле их дома разорвался снаряд, застрочили автоматы, и люди в панике хлынули в аэропорт. Самолёты брали штурмом, швыряя пачки долларов. И отец Елены заплатил немыслимые деньги, чтобы мать с дочкой улетели в Москву.
- Увози дочку, - кричал он жене срывающимся голосом, - хоть в семинарию, хоть на край света, лишь бы дочка осталась живой.
Елена улетела в Москву, в чём выбежала из дома - в одном сарафанчике. Других вещей у неё не было. И уже в самолёте она простудилась так сильно, что слегла с температурой под сорок. Готовиться к экзаменам она была не в силах, благо, что за послушание старцу изучила учебный материал заранее. Но к главному экзамену по пению она была фактически не готова. То есть музыкой Елена занималась с детства, могла пропеть с листа любую вещь и даже объехала пол-Европы, солируя в детском хоре. Но православную музыкальную культуру не усвоишь вне храма, а в церковь отец запрещал ей ходить.
Помню, как возмущали меня эти запреты и я убеждала подругу, что ребёнок всё же должен ходить в храм, пускай и тайком от отца.
- Ты совсем как моя Еленка, - возражала она. - Та тоже мне говорит: "Папа ничего не узнает. Я ему с три короба навру - на дискотеку пошла, то-сё". А зачем мне такой ребёнок, который врёт, не стесняясь, в глаза? Я ведь спрашивала батюшку, как поступить, а он велел жить по заповеди "Чти отца своего…"
И мать учила дочь почитать отца:
- Давай лучше, доченька, дома помолимся, а то папа расстроится из-за нас.
И от этой кротости домашних умягчалось сердце отца. Нет-нет, да и уступит просьбам дочери: "Ну уж ладно, сходи". И Елена тут же бежала на клирос, желая единственного - петь для Бога и славить Его всю жизнь.
К экзаменам она успела разучить с регентом женского монастыря только одну вещь - "Разбойника благоразумного". И когда Елена спела её на приёмной комиссии, все притихли: голос - дар Божий, воистину талант.
- Пойте, пойте ещё, - попросили её.
- А я больше ничего не знаю.
- Как не знаете? А "Богородице, Дево, радуйся", "Достойно есть"? Вы ведь в церковь ходите?
- Редко, - заплакала Елена. - Не выгоняйте меня. Возьмите в семинарию уборщицей. Я полы буду мыть, всё, что скажете, вымою, а то папа второй раз не отпустит меня.
О дальнейшем мне рассказывала уже подруга:
- Ушла моя Еленка на экзамен и пропала, а я с утра у раки преподобного Сергия с колен не встаю. Плачу, молюсь, а время уже к вечеру. Смотрю, идёт моя Еленка и от слёз говорить не может. Только показывает мне один палец - это значит, что её приняли в первый класс.
***
Настоящая кавказская война началась много позже того времени, когда Елена поступила в семинарию. А тогда жизнь в городе моей подруги опять вошла в мирную колею. События прошлого теперь уже расценивали как мелкую заварушку или дворцовый переворот под канонаду. И совет старца уезжать с Кавказа муж моей подруги отверг как чепуху. А зачем уезжать, если жизнь налаживается? На Кавказе, наконец, было дело его жизни - фирма, вилла, много недвижимости, а большие деньги давали чувство неуязвимости. Между тем моя подруга, уже оформившая развод с мужем, получила от старца новое послушание - купить два дома: один возле Оптиной пустыни, а другой на Ставрополье, откуда они с мужем были родом. Зачем два дома одному человеку, я не понимала, но у подруги на всё был один ответ: "Так батюшка благословил".
Как раз в это время подруга получила родительское наследство и тут же истратила всё до копейки, купив хороший дом в родных краях. С покупкой же дома возле Оптиной ничего не вышло. То есть дом мы нашли, и бывший муж обещал выделить деньги не только на его приобретение, но и многажды больше, считая себя обязанным обеспечить достойную жизнь матери своих детей. Но когда этот человек, охотно вкладывавший деньги в недвижимость на Кавказе, осмотрел наш сельский объект недвижимости, то изрёк:
- Хижина дяди Тома. Нет, на эти фазенды с удобствами на грядках я денег никогда не дам.
Итогом поездки стал ультиматум - пусть моя подруга выбирает любой дом или виллу из его кавказских владений и возвращается с дочкой домой, а иначе ни она, ни дочь не получат даже копейки на хлеб.
Предприимчивая Еленка, не собираясь бросать учёбу, тут же устроилась в семинарии уборщицей. А подруга поселилась в доме на Ставрополье, чтобы, как благословил старец, перед уходом в монастырь отремонтировать его. В письмах подруги теперь сообщалось, как по великой милости Божией печник из храма, где она пела на клиросе, сложил ей бесплатно печь с камином, а ещё нашёлся покупатель на её шубу и теперь можно начать ремонт. Из писем угадывалось, что подруга бедствует, распродавая с себя последнее. И я досадовала, жалея её: да что за прихоть - благоустраивать дом, в котором не собираешься жить? Но подруженька у меня, повторю, дитя послушания, и сокрушалась она лишь о том, что никак не может выполнить благословения старца и вывезти с Кавказа свои и дочкины вещи - муж, мол, сразу заболевает при мысли, что дочка уже не вернётся домой. "Значит, надо терпеть и молиться, - писала она в письмах, - чтобы Господь даровал душе его мир".
Дом в станице на Ставрополье был наконец благоустроен. На окнах уже висели нарядные занавески, а в камине весело потрескивали дрова, когда грянула большая кавказская война. Город, где жил муж моей подруги, пылал в кольце огня, и очевидцы рассказывали потом - это был залитый кровью ад. Никакие самолёты и поезда оттуда уже не ходили. Телефоны молчали, а подруга с батюшкой снова и снова пытались дозвониться в пылающий город. Неожиданно ответила бабушка-соседка, оставшаяся умирать в этом аду.
- По-моему, ваши живы, - сказала она спокойно. - Я видела в окно, как ваш сын, муж и эта новая жена с малышами садились в машину. Правда, у подъезда их обстреляли - даже стёкла брызнули, но крови, кажется, не было.
А потом, уже из приграничного селенья, позвонил сын:
- Мама, мы живы и едем к тебе. Правда, машина у нас подбита, но едет пока. Мама, не волнуйся, у папы есть план, как пробиться… Мама, молись! - вдруг закричал сын. - Мы погиба…
Связь прервалась. Батюшка взял у помертвевшей матери гудящую трубку и, ничего более не услышав, велел пройти по станице, собирая людей на молебен.
Много людей пришло тогда в храм. Граница здесь рядом, почти в каждом доме беженцы. И станичникам не надо было объяснять, что это такое, когда машина с детьми пытается прорваться под обстрелом через линию фронта. Молебны служили весь день - святителю Николаю Чудотворцу с акафистом, Божией Матери с акафистом в честь иконы "Взыскание погибших", а потом Всем Святым, в земле Российской просиявшим. Когда же по времени стало ясно - они не доехали, начали читать акафист святой великомученице Варваре, умоляя если не о жизни, то о "христианской кончине живота". Уже дочитывали акафист, когда кто-то крикнул: "Едут!"
И все бросились из храма навстречу покорёженной машине без стёкол, вихлявшей подбитым колесом. Люди целовали и обнимали приехавших:
- Родные, вы живы! Мы молились за вас!
А те уже входили в храм, плача и целуя иконы. Бывший муж положил земной поклон перед Распятием и сказал:
- Это чудо - мы живы! Батюшка, отслужи благодарственный молебен Спасителю. Будут деньги - отстрою храм.
Так появилась на приходе новая семья, уверовавшая во Христа, по их признанию, за миг до смерти. А дом на Ставрополье, как уточнил старец, благоустраивался, оказывается, для них. И надо быть беженцем, лишившимся не только всех своих сбережений, но и крыши над головой, чтобы понять, что это такое - у тебя есть дом, где в камине весело пылает огонь, а твоим детям приготовлена чистая постель.
***
Настоящей беженкой в этой войне, потерявшей дом и всё до копейки, оказалась, по сути, моя подруга, поселившаяся теперь возле Оптиной пустыни в чужом углу.
- Ну что, теперь в монастырь? - спрашивал её старец. - Все дела уже уладила?
- Батюшка, дочку бы ещё замуж выдать. Вы же сами благословили.
А дело было так. Когда старец благословил мать на монашество, а дочь на замужество, семнадцатилетняя Еленка сказала строго:
- Батюшка, только мне нужен такой муж, как мой папа, чтобы я слушалась его. Обещаете молиться?
- Помолюсь, - улыбнулся старец.
Женихи же попадались до того несерьёзные,
что девица обидчиво говорила старцу:
- Батюшка, вы же обещали молиться.
- Я молюсь, - отвечал старец. - Подрасти сперва.
- Молитесь, молитесь… Может, мало молитесь?
А потом женихов не стало. На отдалённом
сельском приходе, где Елена работала регентом после семинарии, женихи были единственные - пять беззубых дедов. Храм был ветхий, холодный, и единственная печь не согревала его зимой. Но Елена была влюблена в свою работу и рассказывала с упоением:
- Ой, мамуля, какой у меня старичок в хоре - Паваротти! Правда, фальшивит слегка. А бабульки мои! Знаешь, какой у меня скоро будет хор?
Здесь, среди своих любимых бабулек, дедулек и высоких российских снегов, она постепенно смирилась с мыслью, что коротать ей свой век в одиночестве, уговаривая мать:
- Что ты ждёшь моей свадьбы, мама? Уходи в монастырь. Я для себя уже твёрдо решила - лучше состариться старой девой, чем плохую семью заводить.
Подруге уже шили подрясник для пострига, когда произошёл такой разговор.
- Как твои огурцы? - спрашиваю подругу, тоже имевшую свой огород.
- А что, пора сажать?
- Да мы уже первые огурцы едим.
- Ох, сегодня же посажу! - спохватилась выросшая на асфальте моя подруженька-горожанка.
Кто-то сказал ей, что надо читать акафист святым равноапостольным Константину и Елене, чтобы огурцы быстрее росли. Подруга к старцу с вопросом: читать или не читать?
- Читай, - благословил он, улыбаясь.
И вот читает она ежедневно акафист святым Константину и Елене и любуется на огурцы - растут. Вдруг приходит телеграмма: "Мама, благослови. Выхожу замуж за Константина. Твоя Елена". Оказывается, иконой святых равноапостольных царей Константина и Елены преподобный Оптинский старец Анатолий (Потапов) благословлял молодых идти под венец.
Теперь наша Лена - матушка Елена, жена священника. Когда это свершилось, подруга попросила у меня молока и съела тарелку творога.
- Как - ты же говорила, что молочного не ешь? - изумилась я, твёрдо усвоив за эти годы, что у подруги какой-то особенный желудок, не принимающий ничего, кроме хлеба и овощей.
- Всё я ем, - улыбнулась она, - и молочное люблю. Но, думаешь, это просто, когда ни дети, ни муж не веруют в Бога да ещё двое младенцев на стороне? Вот и считай - по году поста за каждого.
- Ты что, и за этих младенцев постилась?
- А как же? У меня сердце изболелось за них.
Трудно улаживаются мирские дела. Но когда они уладились, эта боголюбивая раба Божия приняла монашеский постриг, навсегда умерев для мира сего.
ЧАСТЬ 3. "БОГОМОЛЫ ПРИЕХАЛИ"
ГОСТИ БОЖИЕЙ МАТЕРИ
(Вместо предисловия)
Это небольшая повесть, а точнее, - несколько рассказов о тех временах, когда ещё только начинали восстанавливать Оптину пустынь, и была у нас тогда при монастыре православная община мирян. Начинать здесь, вероятно, следует с самого начала - дождливый ноябрь 1988 года, и автобус везёт нас из Москвы в монастырь.
Вскоре после Москвы цивилизация кончается. Дороги - девятый вал, и мы не столько едем, сколько толкаем сзади буксующий автобус, вызволяя его из вязкой грязи. В общем, выехали из Москвы в шесть вечера и только в полночь проехали Калугу, хотя езды здесь на два с небольшим часа.
После Калуги в автобусе остаётся лишь пятеро православных паломников. Шофёр с тоскою смотрит на нас и изрекает:
- Заночевал бы я без вас у тёщи в Калуге, а теперь вези богомолов в монастырь. Нет, не поеду - автобус сломатый!