Говоря о письмах Кутузова к семье, хотелось бы отметить особую привязанность его к дочери Елизавете и ее детям. По словам современников, Елизавета Михайловна была чрезвычайно похожа на отца не только внешне, но и по характеру. Позднее она стала большим другом Александра Сергеевича Пушкина, была хорошо знакома с известным живописцем, автором "Последнего дня Помпеи" Карлом Петровичем Брюлловым, много сделала для облегчения участи ссыльного поэта-декабриста Федора Николаевича Глинки. Не без ее помощи Федор Николаевич оказался женат на дальней родственнице Кутузовых Авдотье Павловне Голенищевой-Кутузовой, позднее писательнице, авторе повестей и рассказов "Графиня Полина", "Катя", "Домашняя знакомая" и других. Столь же большое участие Елизавета Михайловна проявила и к брату Федора Глинки - Сергею Николаевичу, когда он, будучи цензором, пропустил в печать материал, стоивший ему отрешения от должности. С просьбой о хлопотах к ней обращался Вяземский, с которым был полностью солидарен и Пушкин.
Дочь же Елизаветы - Дарья (Долли), к которой так же часто обращался в письмах Михаил Илларионович, послужила в какой-то мере прообразом героинь пушкинских произведений "Египетские ночи", "Мы проводили вечер на даче", а также Татьяны Лариной в "Евгении Онегине".
Дочери Елизаветы Михайловны Екатерине Пушкин посвятил стихотворение "Циклоп".
Однако вернемся к петербургским делам Екатерины Ильиничны. Теперь статс-даме двора приходилось принимать бесчисленные поздравления то по поводу побед предводимых супругом войск, то с пожалованием наград, в результате чего Михаил Илларионович становится полным георгиевским кавалером, то по причине добавления к фамилии Голенищевых-Кутузовых почетной приставки Смоленские. Перед женой главнокомандующего радушно открывались двери петербургских салонов. Побывать в гостях у Кутузовых почиталось за честь. Здесь собирались лучшие литераторы столицы. Иван Крылов читал свои басни, прославляя мудрость и решительность Кутузова и высмеивая Наполеона. Друг дома поэт Гаврила Романович Державин любезно преподносил новые оды ("На парение орла" и "Гимн лироэпический на прогнание французов из Отечества"), восхваляя Кутузова-полководца.
Михаил Илларионович не только с удовольствием получал письма от петербургских друзей, но и охотно отвечал им. Тронутый вниманием Державина, он писал:
"Милостивый государь мой Гавриил Романович!
Письмо вашего высокопревосходительства имел я честь получить. Хотя не могу я принять всего помещенного в прекрасном творении вашем "На парение орла" прямо на мой счет, но произведение сие, как и прочие бессмертного вашего пера, имеет особенную цену уважения и служит новым доказательством вашей ко мне любви. Сколько же лестен и приятен для меня гимн ваш, коего один токмо экземпляр собственно для меня получил я чрез Петра Петровича Коновницына, но не более, как пишете вы, о чем сожалея, весьма бы желал присылки оных. Повторяя чувства совершенной моей благодарности на ваше ко мне расположение, имею честь быть с истинным почтением и преданностью, милостивый государь мой, вашего превосходительства всепокорный слуга".
Особенно нравилась Михаилу Илларионовичу басня Крылова "Волк на псарне" - одна из популярнейших в то время как в столице, так и в армии. По рассказам очевидцев, после сражения под Красным Кутузов читал ее перед собравшимися офицерами, при этом при словах: "Ты сер, а я, приятель, сед" - снял шапку, показывая свою седую голову.
Впрочем, к Екатерине Ильиничне шли не только за новостями, но и за помощью. По ее просьбе Михаил Илларионович хлопочет об увеличении пенсии вдове Бунина, беспокоится о положении оказавшегося в плену у французов генерала Павла Алексеевича Тучкова. Семьи Кутузовых и Тучковых были дружны с давних времен. (Илларион Кутузов и Алексей Тучков - воспитанники инженерной школы и генерал-поручики инженерных войск - были сподвижниками Румянцева.) В Отечественную войну 1812 года в действующей армии оказалось четверо генералов Тучковых. При этом в третьем пехотном корпусе Николая Алексеевича Тучкова было еще два брата - Павел и Александр.
Генерал-майор Павел Тучков, командуя отрядом арьергарда, 7 августа 1812 года задержал в трудном бою главные силы Наполеона, рвавшиеся к Большой Смоленской дороге, по которой в то время отходила 1-я Западная армия. Бой длился весь день. Несмотря на контузию, генерал не покинул поле сражения. В последней контратаке, раненный пулей в голову и штыком в бок, он потерял сознание, был поднят неприятелем и взят в плен. В Бородинском сражении смертельное ранение получил командир корпуса Тучков-старший. А тремя часами до этого, спеша на помощь Багратиону, бригада генерала Александра Тучкова с ходу атаковала врага. В трудный момент боя командир бригады "бросился в самое пекло со знаменем в руках и тут же рухнул, сраженный картечью".
Потеря трех братьев в течение трех недель войны не могла не взволновать Михаила Илларионовича и Екатерину Ильиничну, близко знавших эту семью.
Заметим, что жена Александра Тучкова - Маргарита Михайловна (урожденная Нарышкина), похоронив после войны единственного сына и простившись с братом, полковником М. М. Нарышкиным, (осужденным по делу декабристов на ссылку в Сибирь), основала на месте гибели мужа монастырь, став его настоятельницей. Глядя на сохранившийся до наших дней портрет игуменьи Марии, трудно поверить, что эта женщина ранее была известна в Петербурге "своей красотой, грацией, веселостью, удивительной музыкальностью и прекрасным голосом".
Из писем же к Екатерине Ильиничне Петербург узнал о дипломатической победе Кутузова - о подписании трактата с Пруссией, что дало "под его команду тысяч сто войску". Общее же руководство над русско-прусской группировкой войск возложено было на Кутузова.
Говоря об отношениях с прусским монархом, хотелось бы отметить любопытную деталь. Фридрих Вильгельм III, очевидно, отдавая дань уважения русскому народу - единственной нации, успешно противостоявшей Наполеону и сыгравшей решающую роль в избавлении европейских стран от французского господства, - предпочитал разговаривать с главнокомандующим союзными армиями на его родном языке. Более того, бо́льшую часть своей переписки с прусским монархом (несмотря на прекрасное знание немецкого языка) Кутузов также вел на русском. По-видимому, осведомленный о трудном финансовом положении семьи полководца король предлагал Кутузову принять от него в дар поместье и немецкое дворянство. Как истинный патриот России, Михаил Илларионович отказался от столь лестного предложения, о чем писал Екатерине Ильиничне: "Желает король иметь меня своим согражданином и утвердить за мною имение в Пруссии. Я его благодарил так учтиво, как надобно, сказав, однако же, что император Александр никогда не допустит, чтобы я или кто-либо из детей моих в чем-нибудь нуждался".
Кутузов вновь ошибся в оценке достоинств царя. Лишь через два года после смерти полководца царское правительство отпустило Екатерине Ильиничне сто пятьдесят тысяч рублей для уплаты долгов. Но поскольку денег этих не хватило, то в августе того же года имения, ранее пожалованные Кутузову, были приобретены казной. Вдова полководца осталась без достаточных средств к существованию, уповая лишь на пожалованную ей пенсию.
Между тем тяжесть огромной ответственности Кутузова давала себя знать. В письмах Михаила Илларионовича в Петербург все более чувствовалась усталость: "А я все скитаюсь, окружен дымом, который называют славою. Но к чему постороннему не сделаешься равнодушным! Я только тогда щастлив, когда думаю о своем семействе". И далее: "…Покой мне нужен, я устал, как давно мне не было покою".
В апреле 1813 года по Петербургу поползли слухи о тяжелой болезни полководца. Достигли они и дома Кутузовых. Екатерина Ильинична и дочери ее были в отчаянии.
Правда, вскоре от Михаила Илларионовича пришло письмо, но опасений за жизнь его оно не рассеяло. "Я тебе, друг мой, пишу в первый раз чужою рукою, чему ты удивишься, а может быть, и испугаешься. Болезнь такого рода, что в правой руке отнялась чувствительность перстов", - говорилось в нем.
Затем слухи пошли самые противоречивые. Одни утверждали, что жизнь Кутузова якобы оборвалась, другие уверяли, что этого не могло быть, поскольку доподлинно известно об отдаваемых главнокомандующим приказах войскам.
"Несколько дней уже другого занятия в городе нет, как с утра до вечера друг другу посылают записки, ездят, ходят, чтобы узнать, каков князь, - писала находившемуся в свите императора государственному секретарю А. С. Шишкову его жена. - Вчера я видела княгиню, она очень жалка… Надеется, страшится и, кажется, сама видит, что к пустым утешениям прибегает. Дети все плачут чрезвычайно, и особливо Толстая (дочь Михаила Илларионовича)".
Что же происходило в эти дни с Кутузовым?
Известно, что, преследуя врага, русская армия в апреле 1813 года вошла в Силезию. Авангард генерал-лейтенанта Ф. Ф. Винценгероде и гвардия 4 апреля вступили в город Бунцлау. Вместе с войсками туда же прибыли Кутузов и свита Александра I. Под штаб-квартиру главнокомандующего был выбран двухэтажный особняк майора фон дер Марка, что на углу Николаевской и Замковой улиц.
5 апреля главнокомандующий выехал на совещание русского и прусского монархов в город Гейнау. Приехав, он остановился в доме неподалеку от монаршей резиденции. Весть о появлении Кутузова моментально облетела город. Направляясь на совещание, фельдмаршал был приятно поражен огромным стечением народа, горячо приветствовавшего его. Будучи человеком отзывчивым на добрые чувства, Михаил Илларионович обратился к собравшимся с речью. По-видимому, здесь, легко одетый (несмотря на сырую с дождем и снегом погоду), он и простудился. Уже в перерыве совещания фельдмаршал почувствовал недомогание. Отправляясь в обратный путь в открытых дрожках, он еще сильнее простыл.
Вернувшись в Бунцлау, почувствовав себя нездоровым, от ужина отказался, что очень удивило приближенных: несмотря на свои лета, фельдмаршал отличался "крепостью телесных сил и присутствием духа. Способность к понесению трудов воинских и всегдашняя бодрость не покидали его".
Хотя на другой день состояние его не улучшилось, Михаил Илларионович продолжал оставаться на ногах. После приема лекарств 7 апреля он почувствовал себя несколько лучше и собирался переезжать совместно с главной квартирой в Дрезден, однако в самый последний момент решил задержаться еще на несколько дней до полного выздоровления. Но 20 апреля Кутузов почувствовал себя хуже. Болезнь настолько обострилась, что он окончательно слег.
Находясь в тяжелом состоянии, главнокомандующий продолжал руководить армией: принимал донесения, отдавал распоряжения, вел переписку с царем. Однако желаемого облегчения в болезни не наступало, и 22 апреля Кутузов пишет императору: "Я в отчаянии, что так долго хвораю и чувствую, ежедневно ослабеваю. Я никак не могу ехать дальше, даже в карете. Между тем надобно стараться сколько можно поспешнее сосредоточивать армии за Эльбою".
23 апреля Михаил Илларионович, сраженный недугом, уже не мог держать в руке перо. Именно в этот день и было отправлено в Петербург то письмо, "чужою рукою писанное" и оказавшееся последним в его жизни.
Болезнь Кутузова немало взволновала монархов. Александр I присылает к фельдмаршалу своего лейб-медика Якова Виллие. К Кутузову приезжает прусский король Фридрих Вильгельм, который также оставляет у него своего личного врача лейб-медика Гуфеланда.
У постели больного к тому времени уже находились прусский лейб-медик Вибель, местный доктор Вислиценус и врач А. Малахов.
И все же, несмотря на все усилия врачей, состояние больного ухудшалось. Кутузов с каждым днем терял силы, полностью парализовало правую руку. "В продолжение болезни, - писал адъютант полководца Скобелев, - светлейший князь, несмотря на слабость сил, час от часу оскудневавших, занимался со всей твердостью духа суждениями о делах воинских и не давал в сердце своем места унынию и страданиям, но нередко со слезами жаловался на болезнь, которая отнимает у него способы участвовать в славе предводимого им воинства. Сии жалобы были и в последние два дня, когда уже не приходил он более в память".
Поскольку болезнь главнокомандующего могла неблагоприятно отразиться на настроении в армии, тяжелое состояние Кутузова всячески скрывали. У дома, где находился фельдмаршал, выставили круглосуточный караул. Доступ к больному ограничили. Из этих же соображений и после смерти Кутузова некоторое время различные распоряжения шли в войска от имени главнокомандующего.
Вскоре о болезни полководца узнали жители Бунцлау. Они приносили солому и устилали ею улицу напротив дома, чтобы больного не беспокоил шум постоянно проходивших войск. Они же предлагали докторам, и в частности Гуфеланду, сто тысяч талеров за исцеление фельдмаршала.
Однако положение больного было уже безнадежным.
Болезнь, определенная врачами как "нервическая горячка, осложненная паралитическими явлениями", чрезвычайно обострилась. "Врачи истощили все свое искусство, чтобы вырвать Кутузова из когтей смерти. Но истерзанный ранами, боями и походной жизнью, пораженный к тому же сильной простудой организм старого фельдмаршала был уже не в состоянии справиться с болезнью".
Вечером 28 апреля в Бунцлау разразилась первая весенняя гроза. Под раскаты грома и всполохи молний - как под артиллерийскую канонаду - великий русский полководец скончался. Старинный особняк в Бунцлау оказался его последним пристанищем.
На следующий день доктор Вислиценус произвел вскрытие и бальзамирование тела покойного. Он констатировал, что "сердце в нем оказалось удивительной величины… если бы светлейший князь не имел упомянутой выше сего внутренней болезни и перенес приключившуюся ему простуду, то он жил бы до ста лет с лишним".
В тот же день часть останков покойного (внутренние органы, вынутые при бальзамировании) была помещена в небольшой оловянный гробик, изготовленный бунцлауским оловянщиком Августом Иенке, и захоронена на кладбище в Бунцлау (в трех километрах от города, у деревни Тиллендорф). Сердце же, заспиртованное в металлическом сосуде, было поставлено в изголовье гроба усопшего. Позднее на месте захоронения ближайшие из окружения фельдмаршала адъютанты Дишконец, Ефимович, Златницкий, Кожухов, Липранди, Монтрезор, Панкратов, Скобелев и врач Малахов поставили скромный памятник, выполненный бунцлауским каменотесом Бемом-младшим. На античном цоколе - обломанная колонна, увенчанная лавровым венком. Основание колонны обвивает змея (символ вечности). На столбах ограды - надписи на старославянском и немецком языках: "Генерал Кутузов-Смоленский переселился из сей жизни в лучший мир 16 апреля 1813 года".
Устанавливая памятник, близкие Кутузову люди, конечно, не могли предположить, что уже летом того же года французские войска, вновь овладев Бунцлау, разрушат его и надругаются над захоронением. Лишь через год проезжавший через Бунцлау генерал Ф. В. Остен-Сакен и оказавшаяся здесь же старшая дочь Кутузова восстановили скромное оформление могилы полководца.
Главной квартире о смерти Кутузова стало известно 30 апреля 1813 года. В "Известиях о военных действиях" сообщалось: "… сего числа получено… известие о последовавшей апреля в 16 день в городе Бунцлау кончины генерал-фельдмаршала, Главнокомандующего всеми российскими и союзными армиями, бессмертного князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова-Смоленского, коего тело… отправлено в Санкт-Петербург, дабы было погребено со всеми высокому званию его и навеки незабываемым Отечеству оказанным заслугам подобающими почестями".
Долгое время слухам о смерти Кутузова не хотели верить, "каждый истинный сын отечества укреплял себя мыслью о том, что они ложны".
Официальное сообщение о кончине главнокомандующего Петербург получил 12 мая, 13 мая горькое известие дошло до семьи полководца.
В печати же некролог появился 14 мая. Петербургские издательства, зная о сложных отношениях Кутузова с царским двором, в публикациях материалов проявили большую осторожность. Сообщение было помещено лишь в "Санкт-Петербургских ведомостях" да в "Северной почте". При этом редакции ограничились перепечаткой статьи, ранее помещенной в "Известиях о военных действиях". С сего момента весть о смерти Кутузова "с быстротой молнии распространилась по обширной территории Государства Российского". Великая скорбь охватила Россию. Особенно тяжелой утрата была для армии. "У Англии было кем заменить Нельсона, тогда как если мы и будем искать в России и во всей Европе человека, могущего заменить Кутузова, - мы такого не найдем", - вот мнение передовых людей русского офицерского корпуса.
Проявлением скорби простого люда было появление солдатской песни на смерть Кутузова:
Печаль-тоска, горе лютое
От очей, как ночь, гонит белый свет,
Ах, не солнышко закатилося,
Не светел месяц тучей кроется, -
Как от нас ли, от солдатушек,
Отошел наш батюшка Кутузов-князь,
Не за горы за высокие -
Отошел он от нас в мать сыру землю.
Ах, не темный бор завыл-зашумел -
Разрыдалося, слезно всплескало
Войско русское, христианское.
Как не плакать нам, не кручиниться?
Нет отца у нас, нет Кутузова.
9 мая 1813 года город Бунцлау провожал главнокомандующего русской армией и союзными войсками в последний путь. Впереди траурной процессии несли флаги и кресты, за ними шло духовенство, далее - траурная колесница с гробом, за нею - свита полководца. Замыкал шествие оркестр, игравший печальную музыку.
Прах великого полководца торжественно провезли по Европе от Бунцлау до Петербурга. И всюду, стекаясь навстречу шествию, народ выражал истинную скорбь: траурный колокольный звон, воинские эскорты, ружейная и пушечная пальба, транспаранты со словами соболезнования… Жители русских городов несли гроб с телом Кутузова на своих плечах. "Народ несет его на плечах своих и не допускает иностранцев, которые также рвутся воздать сию последнюю почесть праху великого мужа", - писали очевидцы.