Это дерьмо не проходило с моей мамой, но Ола-старшая была настолько рада меня видеть, что Оле-младшей пришлось спустить мне эту мою шалость. По правде сказать, в итоге всё вышло настолько хорошо, что через несколько недель я переехал в эту самую квартиру, и именно с того момента мои "спортивные" подвиги (junior varsity exploits)* в Голливуде пошли на убыль. Но к этому мы перейдём очень скоро.
* * *
Я не собираюсь пристально анализировать то, что стало моим новым увлечением – клептоманию, кроме как скажу, что я был разозлённым, рано повзрослевшим подростком. Я воровал то, что мне было нужно, но я не мог себе это позволить. Я воровал то, что могло, по моему мнению, сделать меня счастливым, и иногда я воровал просто, чтобы украсть.
Я украл много книг, потому что всегда любил читать. Я украл тонну кассет, потому что всегда обожал музыку. Кассеты – скажу для тех, кто слишком мал, чтобы знать об этом, – имели свои недостатки: качество звучания со временем ухудшалось, плёнка запутывалась в лентопротяжном механизме, и они расплавлялись под прямыми солнечными лучами. Но украсть кассету – дела легче не придумаешь. Кассеты, как пачка сигарет, только ещё тоньше, поэтому честолюбивый магазинный вор может набить свою одежду кассетами с полной дискографией какой-либо группы и выйти из магазина незамеченным.
К своему стыду, я воровал столько, сколько вещей могла укрыть моя одежда, затем сваливал свой груз в кустах и возвращался, чтобы украсть ещё, зачастую в тот же самый магазин. Однажды днём я украл пару змей в "Aquarium Stock Company", зоомагазине, в котором я проводил столько времени, что его персонал привык к моему присутствию. Я не думаю, что они могли даже предположить, что я ворую у них. Они не были полными лопухами, ведь я торчал в их магазине, потому что по-настоящему любил животных, которых они там держали. Я просто относился к ним не настолько почтительно, чтобы не захватить с собой домой парочку змей. Обычно я воровал змей, оборачивая их вокруг запястья, а затем надевая поверх куртку, убедившись в том, что змеи устроились достаточно высоко на моём предплечье. Однажды я по-настоящему разошёлся и украл у них целую уйму змей, которых я припрятал где-то снаружи, пока возвращался в магазин, чтобы украсть книгу, которая рассказала бы мне, как ухаживать за редкими змеями, которых я только что украл.
В другой раз я стащил хамелеона Джексона (Jackson’s chameleon), что само по себе нельзя назвать незаметной кражей: хамелеоны Джексона рогатые, достигают в длину десяти футов и едят мух; по размеру они как небольшие игуаны, и у них удивительные вытянутые, пирамидальные глаза. Сколько смелости у меня было, когда я был мальчишкой, – я просто вышел из магазина с этим хамелеоном, а это был достаточно дорогой и экзотический представитель джунглей зоомагазина. Когда я вернулся с маленьким другом домой, я не смог придумать историю, которая адекватно бы объяснила моей маме, как он попал ко мне в комнату. Я решил, что моим единственным выходом было поселить хамелеона снаружи, на увитом виноградной лозой сетчатом заборе на нашем дворе позади мусорных баков. До этого я украл книгу о хамелеонах Джексона и знал, что обожают мух, поэтому я не смог придумать для Старины Джека (Old Jack) места, где он мог бы ловить мух, лучшего, чем забор позади мусорных баков, – мух там было хоть отбавляй. Для меня было приключением каждый день искать его, потому что он – чем и знамениты все хамелеоны – весьма мастерски растворялся в окружавшей его среде. Мне всегда требовалось какое-то время, чтобы определить, где он находился, и я обожал это испытание. Приспосабливание хамелеона продолжалось около пяти месяцев: со временем он стал прятаться среди виноградной лозы всё лучше и лучше, пока однажды я не смог его найти вовсе. На протяжении двух месяцев каждый полдень я искал его во дворе, но всё было бесполезно. Я не имел ни малейшего представления, что случилось со Стариной Джеком, но, учитывая бессчётное число возможностей того, что могло с ним приключиться, я всё же надеюсь, что он кончил хорошо.
Мне очень повезло, что за большинство моих магазинных проделок я не был пойман, а они порой заходили довольно далеко. Это было так глупо: на спор я украл надувной плот из магазина спортивных товаров. Это потребовало разработки некоторого плана, но я всё провернул, и каким-то образом меня не поймали.
В этом не было ничего особенного. Я открою вам свои "методы", такие, как, например, следующий. Плот висел на стене у двери запасного выхода рядом с проходом, который вёл прямо в переулок. Как только мне удалось открыть дверь запасного выхода, не вызывая подозрения, стащить плот со стены было проще простого. И как только плот переместился со стены на пол, скрытый от общего вида каким-то выставленным оборудованием для кемпинга или чем-то в том же духе, я просто дождался подходящего момента, чтобы вытащить его наружу и занести за угол, где меня ждали мои друзья. Я даже не оставил себе тот плот. Как только я доказал, что смог провернуть это дело на спор, я бросил плот перед чьим-то домом на лужайке в соседнем квартале.
Я не горжусь этим, но, в конце концов, когда я оказался за десять миль от дома без денег и со спущенной велосипедной шиной, я рад, что для меня оказалось простым делом стащить велосипедную камеру из магазина "Toys "R" Us". В противном случае я мог оказаться на улице, добираясь до дома на попутных машинах и, только Господь знает, в какую ситуацию я мог попасть. Тем не менее, как и любой другой человек, не раз искушавший судьбу, я должен признать, что чем чаще ты убеждаешь себя в том, что твои поступки оправданны, когда ты знаешь, что они не вполне правомерны, они, в конце концов, тебя настигнут.
Что до меня, то, если мы с вами говорим о магазинных кражах, в итоге я попался в "Tower Records" на бульваре Сансет (Sunset Boulevard), в музыкальном магазине, обожаемом моими родителями. Я помню тот день до мельчайших подробностей: это был один из тех моментов, когда я знал, что что-то идёт не так, но, тем не менее, начинал свою авантюру. Думаю, мне было пятнадцать, и я помню, как думал, когда припарковал свой велосипед перед магазином, о том, что в будущем мне бы лучше вести себя в этом магазине поосторожнее. Это откровение не помогло мне в том, что последовало вскоре. Я с жадностью распихал кассеты по куртке и штанам; я так туго набил свою одежду, что подумал о том, что мне, возможно, следовало бы купить несколько альбомов, просто чтобы сбить с толку кассира. Думаю, что я подошёл к прилавку с альбомами "Dream Police" группы "Cheap Trick" и "Houses of the Holy" – "Led Zeppelin" и после того, как мне пробили чек, я считал, что я дома и я свободен.
Я был снаружи, сидя верхом на своём велосипеде, готовый нажать на педали, когда меня сзади за плечо меня схватила чья-то рука. Я отрицал всё, но меня задержали; меня отвели в комнату над магазином, откуда они смотрели через маленькое зеркальное окно, как я воровал, и мне показали видеосъёмку. Они позвонили моей маме. Я вытащил из штанов все кассеты, и они разложили их на столе, чтобы показать моей маме, когда она приехала. Мне многое сходило с рук, когда я был мальчишкой, но попасться за кражу кассет в магазине, в котором на протяжении стольких лет мои родители имели репутацию постоянных клиентов, было оскорблением, которое в нашей семье значило большее, чем с точки зрения буквы закона. Она много не говорила, да ей и не нужно было; для меня было ясно, что она больше не думает о том, что её сын не может сделать ничего дурного.
В конце концов, "Tower Records" не стали выдвигать против меня обвинения, поскольку все товары были возвращены. Они отпустили меня при условии, что никогда моя нога не ступит в их магазин, вполне вероятно, потому, что какой-то менеджер в магазине узнал в моей маме добропорядочного постоянного покупателя.
Конечно, когда через шесть лет меня пригласили в этот самый магазин в отдел видеозаписей, в каждую свою смену на протяжении первых шести месяцев я убеждал себя, что кто-нибудь вспомнит, как я попался за воровство, и меня уволят. Я считал, что теперь в любой момент кто-нибудь мог разгадать, что я нагло врал в анкете и приуменьшал то, что было правдой, а именно: то, что мне действительно удалось украсть до того, как меня поймали, стоило гораздо больше, чем мой доход за несколько месяцев.
Все эти изменения должны были произойти во мне в течение последующих восьми лет, когда я обрёл постоянную "семью" собственного творения.
В пустоте, которая образовалась после развала моей семьи, я создал свой собственный мир. Мне крупно повезло в том, что, несмотря на свой возраст, когда я познавал, на что я способен, я приобрёл одного друга, который всегда был со мной рядом даже тогда, когда нас разделяли океаны. Он по-прежнему один из самых близких мне друзей, что по прошествии тридцати лет говорит, мать твою, о многом.
Его зовут Марк Кантер (Marc Canter), его семья владеет известным в Лос-Анджелесе заведением "Деликатесы Кантера" ("Canter’s Deli") в районе Северного Ферфакса (North Fairfax). Семья Кантеров переехала в Лос-Анджелес из Нью-Джерси и открыла тут в сороковых годах ресторан, который с тех пор стал центром для деятелей шоу-бизнеса из-за особой еды, которую в нём подают, а также того, что он открыт 24 часа в сутки. Он расположен в полумиле от Сансет-Стрип (Sunset Strip)* , в шестидесятых был пристанищем для музыкантов и остаётся таковым и поныне. В восьмидесятых группы вроде "Guns N’ Roses" часто приходили глубоко за полночь поужинать в этом ресторане. Сколько концертов замечательных музыкантов помнит "Зал "суфлёров"" ("The Kibbitz Room "), который считается баром, а также местом для выступления музыкантов. Кантеры всегда для меня были приятными людьми, они дали мне работу, они дали мне крышу над головой, и я не могу найти слов, чтобы их отблагодарить за это.
Я познакомился с Марком в начальной школе на Третьей улице (Third Street Elementary School), но друзьями мы стали не сразу, пока в пятом классе я почти не украл его велосипед.
Наша дружба стала крепкой с самого начала. Мы с Марком вместе проводили время в Хэнкок-Парк (Hancock Park), который располагался рядом с богатым районом, в котором жил Марк. Мы, бывало, наведывались на руины Театра Пан-Пасифик (Pan Pacific Theater, Pan Pacific Auditorium), на месте которого сегодня находится торгово-развлекательный центр "The Grove". Пан-Пасифик был изумительным реликтом – в сороковых годах он представлял собой ослепительный по красоте кинотеатр со сводчатыми потолками и огромным экраном, на котором показывали ролики новостей, и значил многое в кинематографической культуре целого поколения людей. В моё время он всё ещё был прекрасен: зелёные своды в стиле "Ар-Деко" были нетронуты, хотя остальная часть здания превратилась в гору булыжников. Рядом с кинотеатром находилась публичная библиотека и парк с баскетбольной площадкой и бассейном. Как и в Лорелской начальной школе, здесь собирались подростки от двенадцати до девятнадцати, кто – каждый по своей причине – находил сюда ночью свою дорогу.
Мы с моими друзьями были младшими в компании; среди нас были девчонки, настолько выделявшиеся на общем фоне, что мы даже не могли предположить, чем они могли зарабатывать себе на жизнь, – хотя мы пытались. В той компании были неудачливые или бросившие учёбу подростки, многие из которых жили на развалинах кинотеатра и кормились тем, что воровали продукты на сельскохозяйственной ярмарке, которая проводилась по соседству два раза в неделю. Нам с Марком льстило, что среди этих людей мы получили признание, потому что обычно у нас была "травка", которая толпа всегда была в удовольствие. Знакомство с Марком произвело во мне изменения; он был первым моим лучшим другом, был первым, кто понимал меня, когда я чувствовал, что меня не понимал никто. Ни у меня, ни у него никогда не было жизни, которую можно было бы назвать нормальной, но я горд, оттого что могу сказать, что мы сегодня с ним близки так же, как были в те дни. Таково моё определение семьи. Друг по-прежнему будет знать тебя настолько хорошо, насколько знал раньше, даже если вы и не виделись друг с другом на протяжении долгих лет. Настоящий друг – там, где он нужен тебе; настоящие друзья не просто компания на праздники или уик-энд.
Я понял это на собственном опыте спустя несколько лет. Когда у меня едва хватало денег на еду, мне было плевать, поскольку у меня было достаточно денег, чтобы вкладывать их в рекламу "Guns N’ Roses". Но когда у меня не стало денег, чтобы печатать флаеры или, ещё хуже, купить гитарные струны, на помощь пришёл Марк Кантер. Он всегда одалживал мне наличность, чтобы уладить необходимые дела. Я вернул ему деньги, едва смог это сделать, когда "Guns N’ Roses" подписали контракт, но я никогда не забуду, что Марк приходил мне на помощь, когда я был на дне.
Глава 3
Как играть на гитаре рок-н-ролл?
Ощущение того, что ты вырван из контекста, лишён своих привычных взглядов, искажает твоё представление о будущем, это будто слушать собственный голос на автоответчике. Это почти как встреча с неизвестным или открытие в себе таланта, о котором ты никогда и не подозревал. Что-то вроде этого я и почувствовал, когда в первый раз извлёк на гитаре мелодию, звучавшую так же как и оригинал. Чем больше я учился играть на гитаре, тем больше находил себя кем-то сродни чревовещателю: я распознал собственный созидающий голос, пропущенный через шесть струн, но было в этом что-то ещё. Ноты и аккорды составили мой второй словарный запас, и к этому языку я прибегал, чтобы выразить то, что чувствовал, когда мой основной язык меня подводил. Гитара – это также и моё совесть: когда бы я ни сбивался с пути, она всегда возвращает меня к центру дороги; когда бы я ни забывал, она напоминает мне о том, зачем я здесь.
* * *
Всем я обязан Стивену Адлеру, это всё он. Он был причиной, по которой я играю на гитаре. Мы познакомились с ним как-то вечером на школьной площадке в Лорелской начальной школе, когда нам обоим было по тринадцать. Я помню, что он плачевно катался на скейтборде. После одного особенно сильного падения я подъехал к нему на своём велосипеде, помог ему подняться, и мы тотчас стали неразлучны.
Стивен вырос в Долине, где он жил вместе со своими мамой, отчимом и двумя братьями до тех пор, пока его мать не смогла больше выносить его плохое поведение и не отправила его жить к деду и бабке в Голливуд. Там он прожил до конца девятого класса, провёл летние каникулы, пока его не отправили на автобусе назад к матери, чтобы он мог ходить в среднюю школу. Стивен – особенный, он вроде "пятого колеса" – бабушка хоть и любила своего внука, но жить с ним не могла.
Мы познакомились со Стивеном летом в конце седьмого класса и общались вместе до десятого класса, так как незадолго до этого я переехал из маминой новой квартиры в Хэнкок-Парк в бабушкину новую квартиру в голливудском кондоминиуме. Мы оба были новичками в своей младшей средней школе Бэнкрофт, такими же, как и в своём районе. Насколько хорошо я его знал, Стивен никогда не ходил в школу каждый день, какой бы месяц мы ни взяли. Для меня школа была обычным делом, потому что мой средний балл по изобразительному искусству и музыке был настолько высоким, насколько это было необходимо для того, чтобы сдать экзамены. Я получал пятёрки на занятиях по изобразительному искусству, английскому и музыке, потому что это были единственные предметы, которые меня интересовали. За исключением этих предметов, остальные меня не волновали, и поэтому я сбегал с занятий всё время. Поскольку ранее я стащил из кабинета руководства блокнот с листками освобождения от занятий и при необходимости подделывал подпись своей мамы, то теперь, по мнению школьной администрации, я бывал на занятиях ещё реже. Но единственная причина, по которой я вообще закончил девятый класс, была забастовка учителей, которая произошла в последний год моей учёбы. На место наших постоянных учителей пришли заменяющие учителя, которым мне было настолько легко вешать лапшу на уши и очаровывать. Я не хочу останавливаться на этом, но я припоминаю не один случай, когда я перед целым классом исполнял на гитаре любимую песню моего учителя. Сказано более чем предостаточно.
Если честно, школа не была таким уж плохим местом: у меня был большой круг друзей, включая подругу (о которой я расскажу совсем скоро), и я без оглядки участвовал в каждом событии, которое делает школу приятным местом курильщиков конопли. Наша команда собиралась рано утром каждого дня перед дверями классной комнаты, чтобы занюхнуть "дури из раздевалки", брендового товара из хэдшопа – нитрита амила, химического соединения, пары которого расширяют кровеносные сосуды и понижают давление, отчего у тебя в процессе возникает непродолжительный прилив эйфории. После нескольких "приходов" мы, бывало, выкуривали несколько сигарет, а в обед вновь собирались на школьном дворе, чтобы выкурить косяк… Мы делали всё, что было в наших силах, чтобы школьный день был приятным.
Когда я не ходил на занятия, мы со Стивеном проводили день, слоняясь по Большому Голливуду (Greater Hollywood), витая в облаках, болтая о музыке и выманивая деньги. Мы промышляли кое-каким бесцеремонным попрошайничеством и непостоянными заработками, вроде тех, когда мы выносили мебель для каких-то случайных знакомых. Голливуд всегда был странным местом, которое влекло странный люд, но в конце семидесятых, когда культура уже приняла странные формы – от разочарования, которую принесла сексуальная революция шестидесятых, до повального употребления наркотиков и сексуальной распущенности – здесь всегда околачивались какие-то странные типы.
Я не помню, как мы познакомились с тем парнем, постарше нас, но он постоянно давал нам деньги "за просто так". Мы просто проводили у него время и разговаривали; думаю, он попросил нас пару раз сходить в магазин. Тогда я находил это всё несомненно странным, но от того парня не исходило угрозы быть вовлечённым в нечто такое, чего парочка тринадцатилетних не смогла бы вынести. Кроме того, лишние карманные наличные того стоили.
У Стивена не было каких бы то ни было комплексов, поэтому он разными способами умудрялся на постоянной основе доставать деньги. Одним из способов была Кларисса (Clarissa), моя соседка в возрасте около 25 лет, которая жила вниз по улице. Как-то мы увидели её сидящей на крыльце, когда проходили мимо, и Стивен захотел сказать ей привет. Они принялись разговаривать, и она пригласила нас зайти. Мы провели у неё какое-то время, а потом я решил свалить, но Стивен заявил, что собирается задержаться у неё ещё немного. Вышло так, что той ночью он переспал с ней и получил от неё деньги в придачу. Я не имею ни малейшего представления, каким образом ему это удалось, но я знаю наверняка, что он был у неё раза четыре или пять, и всякий раз без исключения получал деньги. Для меня это было невероятно, как же я ему завидовал!
Но с другой стороны, Стивен всегда попадал в ситуации, подобные той, и они часто заканчивались не весело, как и в тот раз. Их утехи с Клариссой были в самом разгаре, когда в комнату вошёл друг-гей Клариссы, её сосед по комнате, и застал их в неудобном положении. Она сбросила с себя Стивена, и тот приземлился на пол её спальни прямо своим членом, и на этом всё кончилось.