Командующий Добровольческой армией начал после соответствующей подготовки наступление на Северный Кавказ в районе Ставрополь - Армавир - Невинномысская.
В разведывательной сводке штаба Добровольческой армии от 27 июля (9 августа) 1918 года сообщалось, что большевики предприняли наступление на ст. Новопокровскую в целях "наказать казаков за измену советской власти". На станицу без особой надобности было выпущено до 1000 снарядов, несмотря на то, что их не хватало у красных.
Подобные эксцессы подтверждаются и советскими источниками.
Советский военачальник Свечников, анализируя причины неудачи красных под Екатеринодаром, видел одну из них в следующем:…советские войска подвергали полному разгрому казачьи станицы, лежащие на дороге, совершенно не считаясь со степенью обеспеченности. А это бросило "кубанских казаков из революционного лагеря в руки Деникина и Алексеева".
Упомянутое выше разведывательное донесение имело особую ценность для генерала Деникина.
Красные, докладывали добровольческие разведчики, находятся в подавленном состоянии, считают невозможным бороться "с дисциплинированными кадетскими частями", если большинство красноармейцев до сих пор не разбежалось, то только "из страха перед беспощадными расстрелами, так часто практикуемыми среди большевистских главковерхов в последнее время".
Подтверждаются данные разведки белых и докладной запиской Ленину от народного комиссара труда А. Г. Шляпникова по положению на Северном Кавказе и в Дагестане.
В ней, в частности, отмечается, что местные советские силы "недостаточно организованы, дисциплинированы".
Серьезный удар по моральному состоянию красных нанесли и антисоветские выступления, и массовый приток казаков в Добровольческую армию, вызванный волной карательных акций против казачества.
В ходе кратковременного отдыха Добровольческая армия укомплектовывается личным составом, вооружением, техникой. После взятия Екатеринодара она имела в своем составе 12 тысяч человек, 40 орудий, 200 пулеметов. А к середине августа 1918 года, по данным советской разведки, ее численность уже достигала 20 тысяч человек.
Безымянный автор неопубликованного очерка "Об участии полка генерала Маркова во 2-м Кубанском походе" писал:
"Шаг за шагом выбывают в бесчисленных боях лучшие вожди Добровольческой армии, начальники, идейные рядовые бойцы, гибнут моральные устои армии; в ряды ее вливаются мобилизованные, среди которых, по мнению очеркиста, и "массы враждебных элементов"."
Автор подытоживает в очерке, по моему суждению, правильно, что в течение 1918 года армия "крепнет численно, но слабеет морально".
Подобное фиксируется и в сводке политотдела Южного фронта красных от 18 июля 1918 года, где отмечается, что добровольцы следят за мобилизованными.
Благодаря усилиям командующего и его штаба, мобилизациям и активизации работы вербовочных пунктов, Добровольческая армия к 1 сентября насчитывала 35–40 тысяч человек, 86 орудий, 256 пулеметов, 5 бронепоездов, 8 броневиков. Небезынтересно здесь донесение "Азиата" (агент М. В. Алексеева) от 21 июля 1918 года.
Из него явствует, что добровольцы-офицеры прибывают в армию весьма интенсивно. Много и солдат. Однако параллельно записываются в Донскую армию, так как младший офицер получает там 300 рублей, а в Добровольческой армии - 250 рублей. Можно предположить, что успех в вербовке был бы еще значительней при наличии больших финансовых возможностей.
Но армия по-прежнему не могла обеспечить своим воинам достойного материального положения (см. Приложение 16). Денежного довольствия едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду. Не случайно тогда в газетах ("Великая Россия", например) появлялись такие объявления:
"Я, офицер I-го генерала Маркова полка, три раза ранен. В настоящее время я почти здоров, но за неимением брюк и гимнастерки я не имею никакой возможности никуда выйти и посему покорно прошу отзывчивых граждан г. Екатеринодара помочь мне выйти из этого положения. Лазарет № 9".
Расширение армии выдвигало вопрос о необходимости мобилизации офицеров. После взятия Екатеринодара дежурный генерал по распоряжению командующего запросил мнение Кутепова о переименовании Добровольческой армии в Русскую. Тот ответил отрицательно, так как, по его суждению, подобная мера преждевременна: офицеры должны служить добровольно, а не по обязанности. Деникин прислушался к подчиненному. Но все-таки был вынужден ввести мобилизацию среди офицеров. Первый раз это произошло 25 октября 1918 года (приказ главнокомандующего Добровольческой армией № 246). Тогда и началась дифференциация офицеров на "старых" и "новых". Но Деникин не пресек в корне это явление, что стало его большой ошибкой.
Благоприятным условием для продолжения боевых действий стало то, что Красная Армия Северного Кавказа испытывала после сдачи Екатеринодара глубокий кризис. Суть его отражена в приказе главкома армией от 29 июля № 92: отсутствие дисциплины, наличие примазавшихся преступных элементов, анархия.
Командующий Добровольческой армией представлял глубину кризиса противника, усугубляемого еще и дезертирством. Но, оценив обстановку, он подытожил: в сентябре "процесс распада красных войск приостановился", так как антагонизм между казаками и иногородними на Кубани, все более обостряясь, принял в итоге альтернативную форму: победа казаков - порабощение иногородних, победа красных - порабощение казаков.
Однако генерал Деникин смог опереться не только на казаков, но и на крестьянство.
Оно, по оценке Орджоникидзе, было "безразличным к той или иной власти, лишь бы прекратилась война".
Но, попав под разрастающийся красный террор, потянулось к вождям белых.
По данным Орджоникидзе, из Красной Армии в Добровольческую армию "переходили целыми полками". А ведь в красных частях было много крестьян.
В такой напряженной обстановке вела Добровольческая армия упорные бои в сентябре - ноябре 1918 года. Они шли с переменным успехом. 18 сентября белые овладели Армавиром и Невиномысской, но 21 сентября красные выбивают их из Армавира силами Таманской армии (30000 штыков, 4000 сабель, 141 пулемет, 32 орудия), которая вслед за тем заняла фронт Армавир - Михайловская - Дондуковская, прикрыв армию Сорокина.
Красное командование возложило взятие Невинномысской на части армии Сорокина, что было выполнено не без трений, причем дело доходило до междоусобных стычек в 5 километрах от боевых порядков белых волонтеров. Подобное могло быть именно в русской Гражданской войне.
После армавирских боевых эпизодов на фронте обоих противников наступило временное затишье, использованное командованием противоборствующих сторон для реорганизации и приведения в порядок своих сил. Красные смогли обеспечить численное преимущество над белыми, сосредоточив в районе Ставрополь - Армавир - Невинномысская пять колонн, кавалерийский корпус и особую ставропольскую группу общей численностью 150 тысяч штыков и сабель при 200 орудиях разного калибра.
Против Таманской армии командование белых смогло выставить 10 тысяч штыков и сабель при 12 орудиях. Силы явно неравные. Однако командующий Добровольческой армией приказал, даже при таком неблагоприятном расчете сил и средств, отбить Армавир. Но добровольцев постигла неудача. В то же время красные, вместо того чтобы развивать успех, погрязли в склоках. Разногласия по оперативнотактическим вопросам между двумя красными военачальниками, Сорокиным и Матвеевым, кончились тем, что первый расстрелял второго за невыполнение боевых приказов.
С большим трудом Таманская армия сосредоточилась в конечном итоге в районе Невинномысской, изготовившись к наступлению на Ставрополь. Она была сведена в две стрелковые дивизии по 4 полка в каждой; общая численность их определялась в 15 000 штыков; кавалерия в количестве 4000 тысяч сабель была сведена в 3 кавалерийских полка; артиллерийская бригада состояла из 30 орудий различного калибра. Это в то время, когда в Добровольческой армии выделялось 150 снарядов и 70 патронов на винтовку.
В ночь на 30 октября части Таманской армии ночной атакой овладели Ставрополем, захватив в нем богатые трофеи и 2 бронепоезда с 5 дальнобойными орудиями. По занятию Ставрополя красные части вначале энергично преследовали белых. Но дальнейшего развития действия Таманской армии не получили, и она около 3 недель пассивно простояла на месте в районе Ставрополя, не получая никаких указаний от высшего командования, занятого очередной военно-политической разборкой, в ходе которой теперь был убит главком Сорокин. Части красных какое-то время остались без объединенного управления, чем сумел воспользоваться командующий Добровольческой армией.
Генерал Деникин сосредоточил мощный кавалерийский кулак, силой до 14 кавалерийских полков, под командованием полковника А. Г. Шкуро, который прорвал армавирский фронт красных и отрезал Таманскую армию от Пятигорска, откуда она получала не только распоряжения, но и снабжение, начал с юга грозить Ставрополю. Войска генерала барона Врангеля подступили к Ставрополю с запада, а части генерала Покровского - с юго-востока. Добровольческая армия вновь окружила Таманскую армию со всех сторон, и красные были вынуждены 14 ноября с боем пробиваться в восточном направлении, неся большие потери.
Теперь военное счастье улыбалось белым волонтерам. Но не всем. Отбиваясь от наступавших красных частей с перемешанными остатками своей дивизии и ведя их лично в контратаку, доблестный полковник Дороздовский был тяжело ранен в ступню ноги… Незначительное на первый взгляд ранение потребовало восьми операций: 1 (14) января 1919 года он умер в ростовской клинике профессора Напалкова. Незадолго до этого Дроздовский, всегда отказывавшийся от любых отличий, был приказом Деникина произведен в генерал-майоры. Генерала Дроздовского похоронили в кафедральном соборе Екатеринодара. Весной 1920 года, когда белые покидали Кубань, гроб вывезли в Севастополь и перезахоронили на Малаховом кургане. В спешке же новой врангелевской эвакуации могила Дроздовского была потеряна.
Характерной чертой осенних боев на Северном Кавказе стала эскалация невиданной жестокости. В Новороссийске 14 сентября 1918 года добровольцы расстреляли 400 раненых красноармейцев.
Но и красные не отличались гуманизмом.
По сведениям Орджоникидзе, в случаях волнений в казацких станицах красные высылали бронепоезд, который выпускал по домам 10–15 снарядов. Затем собирали оставшихся в живых жителей и… заставляли их платить за каждый истраченный снаряд на уничтожение мирных жителей по 5 тысяч рублей.
Ставрополь после кровопролитных боев был взят белыми. Цель 2-го Кубанского похода достигнута.
Высокую цену пришлось заплатить Деникину за победу.
Орджоникидзе доложил Ленину, что Добровольческая армия, "самая организованная, сплоченная, дисциплинированная", потеряла в боях на Северном Кавказе 30 тысяч человек.
В добровольческих полках оставалось 100–150 штыков.
Тяжелые потери навели Деникина на интересные размышления. Заслушав доклад начальника штаба армии, согласившись с оценкой Романовского, что белые волонтеры достигли блестящей победы, Антон Иванович с грустью в голосе сказал:
- Вы докладываете, Иван Павлович, что 1-я и 3-я дивизии потеряли около трети своего состава?
- Так точно, ваше превосходительство! Но потери красных еще страшнее.
- Да… Много взяли пленных?
- Нет. И с той и с другой стороны не было желающих сдаваться. Мы сражались отчаянно.
- Красные тоже. Видите ли, Иван Павлович, я никак не могу отделаться от мысли, что если бы, вместо того чтобы сражаться с нами, все эти Сорокины, Жлобы, Кальнины соединились с нами, то вместе мы бы быстро и решительно разделались с немецкими захватчиками…
Если бы…
А воздух Отчизны,
Приятный и синий,
Да тонкая пыль
Деревенских дорог.
Они за Россию
И мы за Россию,
Корнет Оболенский,
Так с кем же наш Бог?
Убивая друг друга, люди верили, что желают блага Отечеству, не понимая, что это был как раз тот случай, когда благими намерениями вымащивалась дорога в ад.
Несмотря на тяжелые потери, Добровольческая армия насчитывала после 2-го Кубанского похода 40 605 штыков и сабель. Благодаря организационно-мобилизационным мероприятиям, проведенным сразу же после окончания похода, генерал Деникин довел численность своей армии, по его личной оценке, примерно до 60000 человек. Она была сведена в 3 армии и 2 конных корпуса. Главком продолжал наращивать усилия и темпы мобилизации в Ставропольской, Кубанской областях и Черноморской губернии.
А жена Деникина, радуясь победам своего мужа, испытывала чувство горестного одиночества. Вроде бы генерал должен был прибыть с фронта в Екатеринодар - "столицу"…
Уже заметная беременность утомляла молодую женщину, делала ее нервной, подверженной частым обморокам. В день, когда пришла весть от мужа, она вышла погулять и упала на улице. Добрые люди довели ее до маленького дома на Соборной улице, где она жила с дедом и матерью.
Но даже когда муж приезжал в Екатеринодар, жена видела его редко. Вести об отступлении немцев, о подписанном перемирии, слухи о "национальном правительстве", провозглашенном в Сибири, о флоте союзников, направляющемся к берегам России, - все это ставило много проблем перед генералом и еще больше отвлекало его от семьи. Но если отбросить самолюбие, то счастье быть женой Деникина, матерью его ребенка стоило трудностей одиночества…
К концу 1918 года деникинским войскам противостояла на Северном Кавказе группировка красных, насчитывающая, по данным Орджоникидзе, не менее 150000 человек.
В директиве Главного командования командованию 8-й армии от 26 ноября 1918 года отмечалось, что за последнее время 8-я армия запятнала себя позорным беспрерывным отступлением. В частях и соединениях процветали антисемитские настроения, хулиганство, бандитизм, игра в карты.
Добровольческая армия становится сильнейшей головной болью высшего военно-политического руководства Советской России. Троцкий на праздновании 1-й годовщины прихода большевиков к власти говорил:
"Сейчас пульс Советской республики бьется на Южном фронте. Мы обратились с призывом к Советам Петрограда и Москвы. В последние дни сотни трудящихся были отправлены на юг. Отправлены машины, карабины, пушки. Нам надо овладеть Доном, Северным Кавказом, Каспийским морем. Именно на Дону нужно разрубить узел контрреволюции!"
В тот период в связи с расширением масштабов борьбы меняется и характер военной деятельности вождя белых волонтеров генерал-лейтенанта Деникина, стиль управления войсками:
"Теперь открылась более широкая стратегическая работа начальника, и вместе с тем сузилась сфера непосредственного моего влияния на войска. Раньше я вел армию, теперь командую ею".
Изменение характера военной деятельности Деникина, стиля управления войсками отнюдь не означало, что генерал перестал бывать в первой боевой линии. Вот как описывает это Ю. Власов.
"Антон Иванович, несмотря на чин, почитает за долг бывать на передовой и показывать господам офицерам, что за люди ими распоряжаются. Прямо из штаба части - на передовую. Пули - роем, а только не гнется генерал. Должность такая - быть выше поклонов и приседаний. Возьмет у офицера трехлинейку, ремень зажмет в ладонь, чтоб не болтался. Офицер с земли смотрит и от этого несколько виновато дает выражением лица понять: лежит, но не трус. И вдруг генерал зычно, вовсе не интеллигентски подаст команду - на обе стороны за версту пойдет - и зашагает вдоль цепи. Господа офицеры снизу скалятся: по душе им такой Антон. Рожи у всех обожженные солнцем, худые, но бритые, подворотнички чистые…
А он перебросит винтовку (играет в руках, с юнкерских лет выучка) - и вдруг сгорбится, соберется, прижмет приклад к бедру. Не чувствует тяжести Антон Иванович, не винтовка в руках, а что-то невесомое. Только неуловимо опустит правую руку, нашарит кобуру и расстегнет: а на всякий случай, а не помешает…
И все: с Богом…
Обернется и также зычно на всю степь рявкнет:
- Знамя, знамя ко мне!
Протопают знаменосцы, с ними - знаменный взвод, у ассистентов шашки наголо. Знаменосец чехол сдирает, руки трясутся…
И вот оно! Захлопает, заполощется на ветру российское, трехцветное: бело-сине-красное!
И уже рев по степи - теперь не унять, дело сделано: пойдут, а если надобно - все и полягут.
И опять зычно поет на всю степь Антон Иванович:
- Примкнуть штыки!
Шагает по цепи, словно и пуль нет (а не отлита еще для него - знает определенно, есть такое чувство). За ним - веером штабные, а что делать… нельзя отставать… шашки поблескивают. Антон Иванович и не оборачивается, разве что метнет взгляд: как они там… А, не отстают! Раненый охнет. И глухо, мякотно завалится срезанный наповал: захрипит, заскребет каблуками землицу - и отлетела душа. Антон Иванович и не повернется - правила такие: война. Погоны не полевые - в золоте. Бей не спеша - и завалишь первого белого генерала, первее нет…
Да только генерал плевал на это, размашисто вышагивает, в обычной жизни вроде так и не выйдет. Все перед ним: степь, люди, - а ничего не видно. Всякий раз вот так - сколько не ходи…
Однако возьмет себя в руки, отрезвеет. Расцветет в улыбке - молодец молодцом.
Угроза гибели на каждом по-разному откладывается. У одних лица - кирпично-красные в сальной пленке пота, у других - белее снега. У одних глаза - суженные, ну, щелки, а не глаза; у других - выпученные, дикие, но у всех не лица, а маски, и губы бескровные.