Но самое трудное началось после отказа Антона Ивановича сотрудничать с Гитлером. Немецкие оккупационные власти подвергли старого генерала жесткому прессингу. Его взяли под гласный надзор гестапо. Генеральские книги ("Брест-Литовск", "Международное положение. Россия и эмиграция", "Мировые события и русский вопрос") были запрещены и подлежали, на основании распоряжения немецких властей, изъятию из книжных складов, магазинов, библиотек.
Каждую неделю Деникиным наносил "визит" немецкий офицер из местной комендатуры, чтобы удостовериться, не покинули ли они Мимизан. Время от времени фашисты устраивали обыски в доме, пытаясь найти "подрывную литературу".
Но Антон Иванович, лишенный Отечества, прозябавший в нищете, в одиночку вел свою посильную антифашистскую борьбу.
Ежегодно 14 июля, в день взятия Бастилии, национального праздника французов, Деникин, несмотря на запрет властей, демонстративно дефилировал по центральной площади Мимизана. Он отказался регистрироваться в немецкой комендатуре. При этом генерал Деникин заявил, что, оставаясь непримиримым в отношении с большевиками и не признавая советскую власть, считает себя гражданином Российской империи. А поэтому отказывается регистрироваться по порядку, установленному оккупационными властями для лиц без гражданства - русских эмигрантов.
Вместе с тем генерал Деникин провел антифашистскую акцию, которую следует расценивать более чем символический протест против гитлеровского режима.
Руководство военного архива гитлеровской Германии письменно запросило у Антона Ивановича согласия на предоставление возможности пользоваться архивными документами и материалами, хранящимся в Русском заграничном историческом архиве в Праге, куда бывший главком ВСЮР в 1935 году в соответствии с договором с РЗИА передал на хранение имеющийся у него архив Особого совещания, генерал-квартирмейстерской части ВСЮР, а также материалы личного архива по истории русской революции и Гражданской войны (1917–1920), включающие 831 документ.
В письме уполномоченному начальника военного архива Германии от 3 февраля 1942 года по поводу данного предложения бывший белый вождь заявил: никто не имеет права быть допущенным к фонду в РЗИА без его личного разрешения; документы "не могут быть отчуждены или переданы на временное хранение кому-то".
Такая позиция генерала Деникина - не только реализация права частной собственности, не только пассивный протест против ненавистного ему гитлеровского фашизма. Архивные документы, которые хранил в РЗИА генерал Деникин, представляли историческую ценность России. Они - носители части коллективной исторической памяти россиян о трагической странице истории Отечества. И Антон Иванович, понимавший всю значимость исторической памяти, не мог допустить, чтобы данные документы исследовали те, кто вел войну с его Родиной, даже если немецкие претенденты на архив бывшего главкома ВСЮР, возможно, и преследовали только научные цели.
Последнее предположение, правда, маловероятно. Военно-политическое руководство гитлеровской Германии хотело заполучить, хотя бы в малом, согласие генерала Деникина, видного борца с большевизмом, на сотрудничество. Затея, однако, сорвалась, но Антон Иванович по-прежнему нужен был нацистам как ярый антикоммунист. И они вынуждены были его терпеть, снося его "чудачества". Только психологический прессинг изощренно усиливали. Немецкая комендатура Мимизана издала специальное распоряжение, согласно которому генерал находится под домашним арестом, не может никуда выезжать и каждую неделю должен отмечаться в немецкой комендатуре.
Между тем бывший главком ВСЮР проводил и акции, которые могли бы стоить ему жизни. Он вместе с женой переводил на русский язык и распространял среди русских эмигрантов "особенно откровенные измышления, выдаваемые немецкими деятелями в их радио и прессе". Это была уже активная форма антифашистской борьбы в условиях оккупационного режима. За подобные действия немецкие оккупационные власти расстреливали беспощадно. Можно гипотетически предположить: если немецкому оккупационному командованию стало бы известно о таких действиях Деникина, то его, с большой долей вероятности, казнили бы.
В 1999 году бывший белогвардеец Мирон Рейдель, проживающий в США, отвечая на вопросы редакции журнала "Родина" (Москва), написал следующее:
"Возвращаясь к Деникину, припоминаю, что ходили слухи о его связи с советской разведкой во время войны. Вероятно, для этого имелись основания. В середине 60-х годов во МХАТе была поставлена и тут же запрещена пьеса Льва Шейнина "Дети России" (или "Сыны России", точно не помню) - о роли русских иммигрантов в организации антифашистского Сопротивления во Франции. Лев Шейнин был допущен к соответствующему архиву. Я сам слышал от него рассказ о донесениях одного советского разведчика, которого не только приютил, но и прятал вместе с рацией у себя на квартире Деникин".
Вряд ли то, о чем пишет бывший белогвардеец, было возможно в небольшом местечке Мимизан, где каждый житель на виду, где четко работала немецкая комендатура. Думается, о таком уникальном факте, если он был в действительности, обязательно бы сообщила Марина Антоновна в своей работе "Мой отец генерал Деникин". Но она этого не сделала. А в письме мне от 7 июня 1999 года дочь генерала категорически заявила следующее:
"Конечно, никогда не было никакого сношения отца с Советами".
Да и сам М. Рейдель сообщает о сотрудничестве бывшего главкома ВСЮР с советской разведкой в годы Второй мировой войны с недостаточной долей уверенности. Он предпочитает оговориться, что в среде американских белоэмигрантов по данному поводу "ходили слухи".
Легенды появляются тогда, когда в них возникает необходимость.
В 1990 году, то есть незадолго до крушения СССР и КПСС, в советской историографии родилась новая красивая, в корне отличающаяся от всех предыдущих, легенда об Антоне Ивановиче Деникине. Ее автор - Л. Спирин, советский историк, специалист по проблемам революции и Гражданской войны, из-под пера которого вышли солидные монографии. Ученый выступил в журнале "Октябрь" со статьей "Неизвестные страницы известных исторических событий". Процитируем его:
"Деникин дважды сильно озадачил большевиков. Первый раз летом 1919 года, когда предпринял поход на Москву… Второй раз в 1943 году. В обоих случаях его действия рассматривались на заседаниях Политбюро правящей Коммунистической партии. Вначале в присутствии Ленина, затем - Сталина. В 1919 году от Деникина спасали Россию, в 1943 году Деникин спасал Россию.
В тяжелейший период войны с фашистской Германией, когда все было на строжайшем учете, от патрона до перевязочного бинта, Деникин послал на свою Родину вагон медикаментов для Красной Армии. Сталин оказался в большом затруднении: что сказать народу? Решили: медикаменты принять, народу не сообщать. Так и сделали. Тайну раскрыли архивные документы".
Но ссылки на конкретные архивные документы здесь отсутствовали. Против красивой легенды свидетельствовала и книга Д. Леховича "Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина". Между тем для большей уверенности я решил обратиться за разъяснениями к Марине Антоновне.
В письме от 3 января 1999 года она сообщила, что "уже читала в "Октябре" совершено нелепую глупость" (имеется в виду статья Л. Спирина).
Папа страдал за русских солдат, но помогать им мог только словесно!
Буду вам благодарна, если вы исправите в печати эти ложные сведения!.
Я выполнил просьбу Марины Антоновны.
Вернемся, однако, в Мимизан времен немецкой оккупации.
Против Антона Ивановича, занявшего антифашистскую позицию русского патриота, вело психологическую войну не только немецкое оккупационное командование, но и русские коллаборационистские деятели, главным образом из окружения бывшего атамана Всевеликого войска Донского генерала Краснова, активно сотрудничавшего с Гитлером. Это нашло выражение в развязанной кампании травли Деникина, генерала-патриота, в коллаборационистской прессе.
Бывший вождь Белого движения вспоминал о том, что в газете немецкой пропаганды на русском языке "Парижский вестник" появилась статья некоего полковника Феличкина, которого генерал-патриот охарактеризовал как "провокатор справа". В ней автор, отмечая роль "жидомасонов" в истории русской революции, без всякой логической увязки с текущим моментом писал:
"Ярый противник сближения России с Германией, Деникин, парализуя дальновидную политику генерала Краснова, на наших глазах уже перешел в жидомасонский лагерь".
Но Антон Иванович мужественно все это перенес.
1 ноября 1942 года, выставленные за дверь хозяином, чета Деникиных переехала в соседнюю лачугу. Отец написал 12 ноября 1942 года дочери:
"Темная, холодная, грязная, с убогой и недостаточной мебелью и т. д. и т. д. А кроме того, хозяева - прохвосты. Еще никогда нам не приходилось жить в такой обстановке.
На будущий неделе собираемся оба в Бордо к докторам, так как наш доктор Дюртени нашел у меня дефект, требующий осмотра специалистом".
Антона Ивановича ждала серьезная операция, о чем он сообщил Марине Антоновне 26 ноября 1942 года.
"Решил по ряду обстоятельств "резаться" в Бордо. Клиника - одна из лучших; хирург - известный специалист. Поступаю в клинику 1-го, во вторник. Дня два или три будут подготавливать к операции. И потому твой приезд желателен 4-го или 3-го; лучше 3-го. Надеюсь, все сойдет благополучно и тогда тебе придется пробыть в Бордо дней 5–6 после операции, пока я несколько не оправлюсь".
3 декабря генеральская дочь дежурила у постели отца, спала на диване, который "в лучшей клинике Бордо" был поставлен для нее в палате, где лежал старик генерал. С первой же ночи ее принялись терзать вши. 5 декабря отцу сделали операцию простаты. Он терпеливо, как старый солдат, перенес местную анестезию - укол в позвоночник. После того как его перевезли в палату, признался дочери:
- Укол оказался очень болезненным, потом, однако, я уже ничего не чувствовал, но видеть над собой "зеркало" хирургической лампы и то, как меня разделывали, оказалось тягостнее, чем я это мог предположить…
Операция длилась три часа. В следующие несколько дней Антон Иванович испытывал боль, затем все пришло в норму, и 12 декабря Марина Антоновна вернулась в Париж к сыну. 13 декабря она получила телеграмму, что отец умирает, а 14 декабря - что ему лучше. Он тяжело перенес операцию и вернулся в Мимизан только в начале января 1943 года.
Деникины нашли, наконец, 5 июля 1943 года приличный дом в центре города. Квартира - две комнаты и кухня. В то время у Марины Антоновны семейная жизнь дала трещину. 15 июля - в трехлетнюю годовщину ее замужества (по новым законам она могла теперь требовать развода) - дочь вернулась к своей матери и отцу, погрузившись в будни их мимизанского существования.
Ее отец колол дрова, качал воду, топил печь на кухне. Марина Антоновна ездила на велосипеде за яйцами, мукой, картошкой, салом, стирала и мыла посуду. В те редкие дни, когда мать могла присматривать за сыном Марины Антоновны, она с отцом, вооружившись удочками и запасаясь червями, брали напрокат лодку и отправлялись удить рыбу на озеро Орелан. На несколько часов между нами, как прежде, устанавливалось полное согласие.
"Я думаю, - вспоминала Марина Антоновна, - что в эти часы мы были почти счастливы. Окуни и лини шли на обед. Кот Вася лакомился лещами. Вечером, после того как засыпал сын, мы сквозь треск глушения пытались поймать Лондон. Мать продолжала вести дневник…"
Дневник этот настолько интересен, по крайней мере, с точки зрения истории повседневности, что не могу не ознакомить с ним читателей, которые выводы сделают сами.
"17 августа 1943 года.
Летний зной изнурил нас настолько, что потребовалось взятие Мессины для того, чтобы меня разбудить…"
"20 августа 1943 года.
Издохли два кролика сестры Марии. Смоловары находят в лесу мертвых или умирающих белок. Черчилль и Рузвельт проводят конференцию в Канаде. Надеюсь, там не так жарко…"
"23 августа 1943 года.
Иваныч уже восемь дней в Даксе. Он страдает ревматизмом, и доктор Шевальро рекомендует грязевые ванны. Мы собрали последние деньги и сняли за приемлемую цену приличное жилище".
"4 сентября 1943 года.
Союзники совершили воздушный налет на Париж и Берлин. Если делать выводы из того, что передает Лондон, то высадка в Италии только "отвлекающий маневр", а настоящая операция должна происходить в другом месте. Но где?"
В Мимизане генерала-изгнанника ждала удивительная встреча, которая взволновала его необычайно.
Утром, выходя за молоком, Марина Антоновна встретила солдат нового гарнизона, прибывших накануне, которые разговаривали между собой… на ее родном языке.
Когда батальон "добровольцев" прибыл в Мимизан, их удивление было столь же большим, судя по воспоминаниям генеральской дочери, как и домочадцев Деникина. Власовцев посадили в вагоны где-то в Западной Германии и выгрузили в Мимизане. Их лишили права выходить на остановках, и они не знали, в какой стране находятся. Возраст солдат и офицеров колебался от 16 до 60 лет. Они были уроженцами самых разных областей и республик, происходили из самых разных социальных слоев - от колхозников до преподавателей университетов. Некоторые были членами партии, другие беспартийными.
Опыт жизни советских граждан, а затем жизнь в плену научили их искусству камуфляжа: члены партии, перед тем как сдаться, уничтожали свои партийные билеты. Многие офицеры, боясь, что с командирами будут обращаться хуже, сорвали знаки отличия. Другие, подчиняясь противоположной логике, присваивали себе звания, которых они не имели. Зная, что в СССР семьи сдавшихся в плен преследуются, так как военнопленные считаются предателями, многие на допросах называли другие фамилии и другие адреса.
Они заполнили дом бывшего вождя Белого дела. Приходили группами, парами, поодиночке. Беседы велись обо всем: о жизни в СССР, о Красной Армии, о войне, об их судьбе. Каждый из них в той или иной форме, но задавал Антону Ивановичу один и тот же вопрос:
- Считаете ли вы, что когда-нибудь мы сможем вернуться в Россию?
Власовцы больше не верили в победу великого рейха, не скрывали своих германофобских настроений. Смотрели на карту, висевшую на стене, где Марина Антоновна булавками ежедневно отмечала неумолимое продвижение Красной Армии вперед. Она чувствовала, что русские солдаты в немецкой форме гордятся подвигами советских воинов, но одновременно испытывают тревогу за свою судьбу.
Антон Иванович узнал, что все эти русские отряды, которым пришлось надеть ненавистную немецкую форму, без боя сдавались войскам союзников. Но генерал, по его словам, не мог представить себе, что потом англичане и американцы выдадут советским властям пленных, которых ждал дома либо расстрел, либо ГУЛАГ (последнее, в лучшем случае…).
В течение всех пяти лет, проведенных в Мимизане, генерал Деникин продолжал писать, работая над автобиографической книгой "Моя жизнь". Дважды в год он обращался с посланиями к своим бывшим товарищам по оружию. Антон Иванович был бойцом…
6 июня 1944 года Ксения Васильевна отмечала в своем дневнике:
"В 2 часа утра я проснулась, разбуженная гулом самолетов. Гул не прекращался. В 6 часов я решила наконец разбудить Иваныча, спавшего сном праведника:
- Послушай! Происходит что-то серьезное.
Мы включили приемник и сразу же узнали, что союзнические бомбардировщики и корабли обстреливают "французскую" береговую охрану и что небо темно от парашютистов. Это было лишь начало. Союзники высадили десант".
Мимизан "освободили" только 24 августа, то есть в этот день последний немец покинул поселок, хотя никто из жителей не заметил ни единого партизана…
Свою мини-битву с коричневой чумой бывший белый вождь выиграл, совершив гражданский подвиг (не побоюсь упреков патетике и в тавтологии). Ему снова хотелось быстрее попасть в Париж…
ИЗ ПАРИЖА - В НОВЫЙ СВЕТ
Такое ненастье,
Что оживает
Загнанная лошадь.Кито
- Иваныч, отдохни, хватит целый день за бумагами, - укоряла супруга Ксения Васильевна.
- Подожди, Асенька, еще немного.
- Сколько можно, ты же знаешь, что говорят врачи.
- Знаю, но это очень важно!
- Да у тебя все важно. Что ты читаешь? - Ксения Васильевна заглянула в бумаги мужа через его плечо и прочитала вслух: - "Обращение главнокомандующего Добровольческой армией…". Но ты их регулярно пишешь.
- Да это было прошлой осенью. Но сегодня оно звучит очень злободневно. Вот послушай. - Антон Иванович поправил очки и с некоторым пафосом принялся читать жене: - "Двадцать седьмую годовщину основания Добровольческой армии мы вспоминаем в обстановке, весьма отличной от той, которая существовала в последние четыре года. Но не менее сложной, вызывающей целую гамму противоречивых чувств и застающую русскую эмиграцию опять на распутье. А подонки ее - вчерашние мракобесы, пораженцы, гитлеровские поклонники - уже меняют личины и славословят без меры, без зазрения совести новых господ положения…
Международная обстановка в корне изменилась. Враг изгнан из пределов Отечества. Мы - ив этой неизбежности трагизм нашего положения - не участники, а лишь свидетели событий, потрясавших нашу Родину за последние годы […]. Мы испытывали боль в дни поражений армии, хотя она и называется Красной, а не Российской, и радость - в дни ее побед. […]
Но не изменилась обстановка внутрироссийская. В дни, когда весь мир перестраивает свою жизнь на новых началах международного сотрудничества, социальной справедливости и самодеятельности от эксплуатации капиталом и государством, не могут народы русские пребывать в крепостном состоянии. Не могут жить и работать без самых, хотя бы необходимых, условий человеческого существования: основных свобод, раскрепощения труда, упразднения кровавого произвола НКВД, суда независимого, равного для всех, основанного на праве. […]
Пока этого нет, мы будем идти своим прежним путем, завещанным нам основоположниками добровольчества, какие бы тернии ни устилали нам путь.
Ибо судьбы России важнее судеб эмиграции".
Ксения Васильевна, выслушав супруга, сказала:
- Сильно написано, в твоем стиле!
- Асенька, надо действовать! Мы должны жить в Париже. Там сейчас многое решается. А мы застряли. Последний немецкий солдат покинул Мимизан 24 августа 1944 года, а сегодня уже май 1945 года. Я ничего не могу сделать!