...
МИАЗМЫ :
1. Когда тебе очень скучно, не пытайся с этим покончить; ты рискуешь не скучать больше никогда!
2. Если у тебя завелся приятель, узнай, что ему в действительности нужно, и постарайся избавиться.
3. Жизнь наша проиграна нами до рождения. Важно сыграть красиво!
ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ. Мы считаем своим долгом сказать несколько слов о стиле "Исповеди" Кероля NN. Несмотря на все старания выглядеть оригинально и чуть ли не трагично, размышления нашего студента весьма и весьма банальны. Они привычны для любого молодого человека, не нашедшего пока своего места в жизни, не определившего четко свой жизненный путь. Заметны и стилистические огрехи нашего несчастного "исповедальца", которые мы нарочно решили не поправлять. Еще раз напоминаем, что публикация осуществляется нами из добрых христианских побуждений, чтобы установить личность погибшего.
Откровение 3
Наука любви занимала многих, начиная с Назона и Петрарки. Посмотрев один занимательный фильмец "про любовь", я решил серьезно исследовать эту проблему. Однако, как нельзя научиться плавать без воды, так нельзя всерьез узнать любовь без соответствующего… объекта /скажем так/. Моя старая теория – никогда не начинать первому, как учил сам Назон в своей поэме. Пусть заинтересовавшаяся особа сама проявит усилия, чтобы с тобой познакомиться. Тогда и реагировать легче… К тому же я страшно гордый, с женщинами это не всегда хорошо! Они тоже любят играть в гордость – до поры до времени, конечно. Я вообще-то выгляжу нормально: среднего роста, стройный, довольно длинные темные волосы, "соразмерные члены" (как сказала мне одна молодая медсестра на комиссии). Линка наша говорит, что у меня сексуальный тембр голоса. Может, смеется сучка? Или нет, вряд ли. Я не Нарцисс и подолгу себя в зеркале не разглядываю, но впечатление у меня всегда остается хорошее: нормальный парень, с таким не грех завязать романчик… Но самое страшное для меня в любви, если честно, – выглядеть смешным и нелепым. Я даже все брошу, если почувствую, что объект смотрит на меня с издевкой, потешается за глаза надо мною. К тому же перед женщиной ты всегда выступаешь как проситель, а это унизительно вдвойне. Мне, во всяком случае, так видится.
Честно признаться, в детстве, классе в 4-м или 5-м, я любил одну свою одноклассницу. Она была невысокой девочкой со светлыми волосами, принимала участие во всяких конкурсах школьной самодеятельности, ходила в Школу бальных танцев и вообще. Любил я ее самозабвенно, часто представлял, как подойду к ней на каком-нибудь классном вечере, приглашу на танец, потом отведу в сторонку и скажу ей все, а она… Мне казалось, что она, конечно, бросится мне на шее и тоже признается в своей тайной любви. В видениях это было так просто и естественно, что… Но я, увы, так ничего и не сказал ей, да! Мне почему-то казалось, что узнав об этом, она станет презирать меня; не знаю, почему я так решил. А в девятом классе… она перешла в другую школу, и моя любовь исчезла, как будто и не было. Хотя вру, я и после любил ее и темными осенними вечерами, когда уже учился в 10-м, ходил к ее дому и подолгу смотрел на светящиеся окна ее комнаты… Потом я узнал, что она "конкретно лазит" с каким-то пацаном из своего двора, и это меня, как ни странно, сразу успокоило. Спустя год она вышла замуж и быстро родила; встретив ее как-то раз на улице и, минут десять пообщавшись с ней, я уже спокойно взглянул на нее и поразился грубости ее черт и ее убожеству. Это бывает почти всегда, когда свой желаемый и обожаемый идеал мы стараемся найти в реальности. А его там нет и быть не может…
Тем не менее хорошо помню, что когда мои одноклассники хвастались своим успехом у девчонок и безбожно врали при этом, мне вдруг отчего-то становилось тоскливо. Я не хотел быть таким, как все, и проводить время впустую, шастая по дискотекам и хлеща портвейн в подъезде. Я тогда думал, что придет еще мое время, вот стану студентом и тогда развернусь… А что изменилось теперь? Ничего… Я иногда встречал в жизни женщин, которые меня сразу волновали, я хотел подойти к ним и познакомиться, но, конечно, не решался. Я лишь издали наблюдал, как это делают другие. На первом курсе я заочно влюбился в двух своих сокурсниц, но что из этого? Ничего не вышло (впрочем, Линке я говорил, но она же… сволочь, это ясно!), я лишь терял свои душевные силы и время. Я терял время, а девушками пользовались другие. Главное, как мне говорил Славян, это "телку охмурить и распечатать", а потом, сучка, сама за тобой бегать будет; у них, дескать, появляется "привычка к химическому составу спермы", они уже без нее не могут! Славяну можно верить, у него, козла длиннохренового, богатая практика.
Впрочем, я не так чист, как может показаться… У меня был романчик с одной весьма занятной дамой, пятью годами старше меня. И весьма успешный романчик. Это случилось, когда я учился уже на втором курсе, нет – в конце первого, а впрочем, неважно. Подруга была примерно моего роста, очень хорошо сложена, имела довольно полные, "зовущие" губы, темно-карие задумчивые глаза, немного вздернутый нос и модную прическу "а-ля Тони Шумахер", весьма ей шедшую. Ей было тогда года 23 или даже больше, она никогда не говорила мне точно, а меня это не слишком заботило. Сейчас меня тошнит от воспоминаний о ней, а тогда… тогда, наверное, я был счастлив. Хотя, нет… Ведь Ницше прав: "Когда идешь к женщине, возьми с собой бич!"; действительно, бич должен быть где-то рядом при общении с ними. Подруга была опытней меня в любовных делах, но влюбилась первой именно она! Почему? мне трудно на это ответить. Да и надо ли? Какое-то время нам было очень хорошо вместе, точнее, мы устраивали друг друга в полной мере. Парадокс! Страстно любя меня и постоянно говоря об этом, она продолжала жить "в гуще событий": работала в какой-то шарашке, слонялась по кабакам, встречалась с какими-то "друзьями" – весьма сомнительными субъектами. Я же, не считая ее даже своей любимой женщиной, только и делал, что думал о ней, проигрывал в сознании сцены наших последних встреч, придумывал варианты новых и ужасно томился без нее. ДА, я сильно скучал без нее… Все разговоры с окружающими в то время я упорно сводил на любовь, так что и самый тупой догадался бы о том, что меня гложет и мучит. Я снова, наверное, искал в ней тот неуловимый идеал СВОЕЙ женщины, который жил в моей душе. Не находил и обвинял ее. А она-то этого не заслуживала, точно! Впрочем, расскажу по порядку.
Познакомились мы случайно, как обычно это бывает. Один мой знакомый с филфака предложил мне съездить на Майские праздники на вылазку с его сокурсниками и сокурсницами. Я радостно согласился, так как абсолютно не знал куда себя деть в это тревожное весеннее время. Я знал о "вылазках" по рассказам других: обязательная пьянка (я их терпеть не могу), визгливое пение под гитару, обнимания и мокрые, слюнявые поцелуи в мокрых палатках… Но стоял такой жаркий конец апреля, что мне хотелось куда-нибудь вырваться из этого душного Города, тем более – с незнакомыми ребятами. Без этих осложненных отношений, глупых и плоских привычных шуток, когда, допустим, едешь с хорошо знакомыми людишками… Мы выпили в общаге какой-то дешевой наливки, потом ждали на остановке "баб-с", затем всей оравой ехали на трамвае до вокзала и спорили с пассажирами о степени своей трезвости (я сидел рядом с какой-то симпатичной особой в белом свитере, тоже из компании, и даже успел с ней познакомиться), потом больше двух часов ехали куда-то на электричке.
Вышли на станции Карагач или что-то около этого; Подруга пересчитала нас (она была как бы нашим организатором) и походя уточнила у двух полупьяных местных мужичков, где расположено то место, куда мы направлялись. Я уже тогда сразу почувствовал, что она заинтересовалась мной, не знаю, как объяснить, но почувствовал точно – эта девушка будет со мной ласкова. Белый Свитер еще в электричке переместился к двум своим подружкам и на мои шутки уже не реагировал. Мы пошли пешком, мимо какого-то небольшого озера, я нес тяжелую сумку и палатку. Вокруг стояли смех и пустые разговоры, но я шел, завороженный чудной красотой окрестностей. Я понял, почему так тоскую по ночам: места были до боли знакомые, хотя я, совершенно точно, здесь не бывал. Они напомнили мне мое детство и мое недолгое детское счастье. Подруга все время шла где-то неподалеку, она несла на плечах довольно тяжелый рюкзак, но всю дорогу весело шутила и даже поддела меня на каком-то факте из римской истории, который я спьяну перепутал. Стало темно, тропинка начала уходить от озера в лес, но Подруга была так уверена в своих познаниях местности, что никто не усомнился в направлении движения.
Через час мы вышли на довольно уютную полянку, озеро (уже другое) оказалось метрах в пятидесяти, и мы решили заночевать здесь. Быстро раскинули палатки, соорудили костер, благо сухих веток было навалом, и устроили ночной пир. Я еще немного выпил, закусил обжигающе горячей картошкой с тушенкой, немного повеселел… Я смотрел вокруг, и мне все нравилось: темный шумящий лес, прохладный сырой запах озера, блики костра и лица "друзей". Я даже пробовал подпевать под гитару, зачем? Мое сознание периодически отключалось, и я чувствовал, что нахожусь одновременно в двух мирах – здесь и сейчас, на этой вылазке, и на озере… куль – в мире своего раннего детства. Но это продолжалось недолго, минут 20 или чуть больше… Потом я вдруг заметил, что Белый Свитер вовсю обнимается с каким-то черноволосым гнусом (не помню, как его звали), что они только что выпили на брудершафт, что, скорее всего, они будут снова целоваться у меня на глазах и пойдут вместе спать. Я моментально вышел из мира грез, быстро встал и, сославшись на необходимость "отлить", тихо испарился. Почему я так поступил, даже не знаю. Ведь Белый Свитер ничего мне не обещал, да и с какой стати! К костру я больше уже не подходил, а пробрался в одну из трех наших палаток, нашел какой-то широкий спальник, залез в него и моментально заснул. Что мне снилось тогда? Черт знает, не помню…
Соблазнила меня, конечно, она. Сама залезла в мой спальник и попросила ее согреть или что-то в этом роде, потом сама первая поцеловала и сама же… Впрочем, что тут рассказывать! Не стоит и говорить, как мало стоит подобная связь, но у нас вышло по-другому: мы влюбились: она в меня, я – в весну… Потом был еще целый день вместе и еще одна ночь, я чувствовал, что чувство к Подруге затягивает меня куда сильней, чем мне того хочется. Я уже понимал, что это что-то новое для меня и что без нее мне уже будет не так хорошо. Знакомый мой, улучив момент, рассказал мне про нее довольно скверные вещи, но я не придал им ни малейшего значения. Наверное, я все же был в нее влюблен, хотя бы немного, а? Когда мы ехали на электричке назад, она предложила мне встречаться. Я согласился, но почему-то дал ей неверный номер своей комнаты в общаге, как будто это могло как-то помочь.
Я уже смутно чувствовал, что все эти наши отношения ни к чему хорошему не приведут. К тому же она была немного вульгарна, мне трудно было поначалу попадать в один тон с ней. В постели она вела себя как шлюха, и это поначалу мне тоже ужасно не нравилось, но потом, м-да – даже напротив… Тем не менее через месяц, когда началась летняя сессия, я вдруг предложил ей расстаться; это было дождливым июньским днем, я стоял возле окна своей комнатенки и смотрел на противоположную сторону улицы Белогвардейцев, а она нервно курила, сидя за столом. Она была изумлена и тихо спросила, почему? что не так? Я смешался, внутренне чувствуя, что разорвать с ней надо прямо сейчас, немедленно. Подруга заплакала и сказала, что очень привязалась ко мне, сильно любит; она просила не разрывать так резко, просила объяснить ей, что произошло. Я выдал ей целый ворох претензий, уже не помню, какой именно. Почему-то я упирал на то, что она должна бросить курить, непременно бросить. Она действительно много курила, на улице – меньше, а когда приходила ко мне, почти не переставая. Я зациклился на этом и тупо повторял одно и то же, хотя ее курение, как и ее здоровье, меня не так уж сильно волновало. Подруга, конечно, клятвенно пообещала и тут же выкинула с балкона едва начатую пачку "Аэрофлота": мы оба, как идиоты, стояли и смотрели, как эта пачка долго летела вниз и упала на зеленый газончик. После этого мы помирились, выпили вина, и я согласился, что все не так уж плохо. К тому же мое пошленькое самолюбие упрямо говорило: "Ого, Кероль, смотри, как тебя любят!". И все началось снова, а курить она, разумеется, не бросила. Да и черт с ней…
Мы стали встречаться в городе, всегда возле одного места – на перекрестке улиц Белогвардейцев и Братьев по Духу. Она ехала на это свидание из Центра – минут тридцать на автобусе, а я проходил до места всего 234 шага (я считал), если идти от двери общаги. Но чаще опаздывал все же я… Подруга целовала меня при каждом удобном и неудобном случае, а мне быстро приелись эти мокрые и грубые поцелуи… Она любила носить тогда (стоял июнь месяц) короткие узкие юбки и блузки с довольно открытым вырезом, и прохожие мужики внимательно смотрели на ее полные красивые ноги и выпирающую грудь, а это бесило меня и портило мне настроение. "Ты предпочел бы гулять с уродиной в длинных штанах? – спрашивала она меня ненароком и заливисто смеялась. Эти ноги принадлежат только тебе, милый!". Вообще-то мне было приятно, если честно. И вообще, когда вас так любят, это жутко приятно, что говорить! особенно, если вы сами не слишком увлечены. Я купался в лучах собственного величия и даже стал поучать свою взрослую подружку. Она, конечно, все слушала /точнее, внимала!/ и даже иногда поддакивала. Я выплескивал на нее весь бред своих мыслей, требовал от нее безоговорочного признания собственного величия, и она, скрепя сердце, кивала и говорила, что "очень-очень верит в меня". Я тогда в собственном воображении выглядел для нее неким богом, сошедшим к земной женщине, как Зевс к Данае. Я видел восхищенный отблеск самого себя в ее темных, насмешливых глазах и наслаждался этим отсветом. Конечно же, я был глуп и неопытен… В итоге, я достиг прямо противоположного результата – она потихоньку стала смеяться надо мной. Вот и все.
Глупая безмозглая кукла, годная только для одного дела! Вот кем она была на самом деле… Что могла она понять в моих монологах с цитатами из Ницше, Шопенгауэра и Достоевского? Зачем я все это говорил ей? Зачем опускался до этой бестолковой дряни… Дурак!
Вскоре Подруга, почувствовав некоторую мою привязанность к ее ловкому телу и полным плотоядным губам, стала посматривать на меня как на подходящую партию для замужества; дескать, после свадьбы-то дурь выйдет! Я как-то прозевал этот переход в ее отношении и оказался к нему не готовым… Тем более в июле я уехал в деревню на практику и больше месяца мы не виделись. Там, возле деревни Шпулино, были какие-то нелепые раскопки, и двадцать дней я проторчал в этой дыре, днем копаясь в песке и глине, а вечером – пытаясь заснуть в двадцатиградусную духоту, под писк комаров и пердеж соседей. Но без этой практики меня не перевели бы на следующий курс, и я вынужден был терпеть. Вернувшись домой, я даже на время забыл о ней, наслаждаясь бездельем и обильной едой (в Шпулино не было даже кафе, и мы ели то, что делали нам из консервов и овощей наши бестолковые сокурсницы), походами по старым, чуть ли не забытым местам и купанием в озере и окрестных прудах. В начале августа она позвонила и предложила приехать к ней, я сослался на дела и хотел перенести встречу на неделю позже. Но Подруга была непреклонна и требовала приехать быстрее. Я спорить не стал, но вернулся в Город, как и планировал, – ни днем раньше. Два дня я не мог ее поймать по телефону; Подруга вдруг исчезла для меня, а противный, звенящий голосок ее матери изобиловал снисходительными интонациями. Я даже стал беспокоиться, не разрубила ли она первой наш непрочный союз.
Она приехала в общагу сама, это был вечер пасмурного августовского дня (кажется, было 13-е, но я уже не уверен). Была она на редкость самоуверенной и необыкновенно привлекательной в своих коротких шортах защитного цвета и мятой ковбойке с расстегнутым воротом. Выслушав мои приветственные слова и довольно вяло поцеловав меня, она села на край постели и закурила. Она, видимо, что-то обдумывала и смотрела на меня как-то странно, будто впервые видела. Я попросил ее перестать курить в комнате и выйти на балкон, она кивнула и тихо произнесла: "Я вот что подумала, милый, а не пожениться ли нам?". Я уставился на нее с изумлением, даже не поняв сначала, шутит она или говорит всерьез. Ведь брак – это святое, а тут… размалеванная кукла, бог знает чем и с кем занимавшаяся последние полтора месяца. Я все же переспросил ее, но Подруга так же тихо повторила свое предложение и посмотрела на меня почти вызывающе: "А ты что, не считаешь меня хорошей партией?". Я почти расхохотался и сказал, что еще не созрел для брака. Она снова закурила и довольно отчетливо произнесла: "Ты для многого еще не созрел, дружок! Я помогу тебе". "А чем ты можешь помочь?" – выдохнул я, впервые поглядев на нее почти с ненавистью. "Хотя бы тем, чтобы ты от своей болтовни перешел наконец к хоть какой-то практике," – и она чуть ли не подмигнула мне своими наглеющими глазками. Я, кажется, бросился на нее, и мы сцепились; я смял ее сигарету и она, чиркнув ее по щеке, свалилась на пол. Подруга взвизгнула, и я опомнился; она, оттолкнув меня, подскочила к самым дверям и выпалила оттуда, что я ей опротивел, что я ничтожный болтун, что мои "мальчишеские бредни" не станет теперь слушать "даже молоденькая целка". Я тяжело дышал и очень жалел, что не успел залепить ей оплеуху. Но она резко открыла дверь и сказала, что уходит, уходит навсегда. И она бы ушла… Решительности ей было не занимать.