Шумиха постепенно затихла. Блант получил возможность спокойно заниматься своей работой. Он по-прежнему оставался известной фигурой в университетах и научных обществах, читая лекции по искусству XVII века. Его особенно интересовал французский художник Пуссен, о картинах которого Блант написал и опубликовал монументальный труд в 1966-67 годах. Для нынешних экспертов эта книга до сих пор является настольной.
Энтони Блант умер 26 марта 1983 года. Это была яркая, необщительная и бесконечно загадочная личность.
Глава восьмая
ТРИ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАНИНА
Когда Гай Бёрджесс и Дональд Маклин прибыли в Советский Союз, я еще находился в Лондоне. Я вернулся к семье в Москву в мае 1953 года, когда закончилась моя первая командировка в Великобританию.
Летом я снова встретился с Бёрджессом. Теперь его звали Джим Андреевич Элиот, в знак уважения к английской писательнице Марии-Анне Эванс, известной под псевдонимом Джордж Элиот. Гай тогда только что вернулся из Куйбышева (ныне Самары), где советские власти продержали его больше года.
Бёрджесс уверял меня, что Маклина и его убрали из Москвы, так как власти не желали его встреч с иностранцами, и был прав. Я не поехал в Самару к Дональду Маклину, во-первых, потому что не был знаком с ним, а, во-вторых, он и сам отказывался встречаться с кем-либо из сотрудников КГБ. Маклин говорил, что изучает русский язык и хочет, чтобы ему не мешали.
Вернувшись из Самары, Гай жил в небольшой деревушке на берегу реки, недалеко от Москвы по дороге к Шереметьевскому аэропорту. Сейчас это место полностью застроено домами и его не узнать. Центр разрешил мне встречаться с ним в любое время.
Обиталищем Бёрджесса был небольшой, хорошенький с виду деревянный домик в типично русском стиле. Он специально попросил, чтобы его поселили в старинном, дореволюционном доме, и его просьбу сразу же удовлетворили. Для Гая наняли домработницу и приставили к нему охранника из КГБ, чтобы он помогал ему в каждодневной жизни. Дом Бёрджессу, кажется, нравился. Он состоял из пяти хорошо меблированных комнат и полностью оборудованной кухни. Ему все подходило - настоящее уединенное убежище интеллектуала с большим, ухоженным фруктовым садом.
Гай встретил меня очень радушно и пригласил побеседовать за бутылкой вина.
Удивительное дело: в нашей профессии узнаешь человека, с которым работаешь, гораздо лучше и глубже, нежели остальных людей. Когда вы встречаетесь на работе, то неизменно напряжены и реагируете на малейший жест или выражение лица. Это позволяет вам узнать собеседника очень быстро. Ваши мышцы и нервы насторожены, и все органы чувств становятся восприимчивей.
Сразу же по приезде в СССР, в первые месяцы пребывания в Куйбышеве Гаю Бёрджессу его новая жизнь показалась нелегкой. Но у него были хорошие отношения с КГБ, проверка прошла нормально. Разговаривал он с работниками, которые приезжали к нему с Лубянки, в домашней обстановке, за обедом. Гая не подозревали в том, что он - агент-двойник, и не собирались оказывать на него никакого давления. Филби, все еще находившийся на Западе, был сейчас для Центра источником глубокой озабоченности, и наши люди часто приезжали к Бёрджессу, чтобы спросить его совета, какие меры, по его мнению, следует предпринять, чтобы помочь коллеге.
И хотя Гая нисколько не беспокоили такие визиты, он не мог понять, почему ему не разрешают вернуться домой в Англию. Бёрджесс был уверен, что у англичан нет никаких доказательств против него. Он сказал мне - будто я мог каким-то образом решить его судьбу, - что может выдержать сколько угодно допросов, не моргнув и глазом. Так что жизнь в Куйбышеве, унылом промышленном городе на Волге, почти за тысячу километров от Москвы, нисколько не показалась ему интересной. Я сразу же понял, что эксперименте его поселением здесь, Гая разобидел. Он считал, что "советы" могли бы избавить его от такой ссылки после всего, что он для них сделал. Для Бёрджесса скука и безделие стали самой страшной пыткой.
В этом провинциальном и консервативном городе оказалось очень трудно найти единомышленников в вопросах секса, а с Дональдом Маклином, хотя тот тоже находился в Куйбышеве, Гай встречался очень редко. Жили они в разных концах города. Время от времени друзья все же видели друг друга. Странно, почему они не встречались чаще, если так страдали от одиночества. Оба они не говорили по-русски, и во всем огромном городе не встречали других англичан. Но если проанализировать их поведение с психологической точки зрения, то все можно хорошо понять. Люди, прошедшие вместе через какое-то драматическое испытание - тюремное заключение в невыносимых условиях или пребывание на положении заложников - часто не хотят видеть того, с кем выстрадали все это. Они умышленно стараются забыть прошлое, потому что один только вид человека, с которым связан пережитый ужас, может разбередить старую рану.
Со дня прибытия в Куйбышев пути Бёрджесса и Маклина решительно разошлись. Гай наотрез отказался изучать русский язык, а так как ему не давали никаких заданий, то проводил время за книгами или бродил по городу. Он полюбил грузинское вино и время от времени пропускал стаканчик.
Маклина теперь звали - Марк Петрович Фрейзер, в память о шотландском антропологе Джеймсе Фрейзере. Он, в отличие от друга, решил приспособиться к новой жизни. Прежде всего занялся изучением русского языка. Продолжал он и интересоваться политикой, насколько это стало возможно в Куйбышеве. Наверное, Маклин тоже был не очень счастлив, но, в отличие от Бёрджесса, по крайней мере, не отстранялся от жизни. Из всех троих кембриджцев, приехавших в СССР, он был единственным, кто прилично выучил русский.
Я задал Бёрджессу вопрос, донимавший меня с 1951 года. Почему он не повернул назад из Праги? Ведь к тому времени Маклин оказался уже вне опасности. Гай выполнил свою миссию и легко мог вернуться в Лондон. Бёрджесс не смог дать мне внятного ответа, но у меня создалось твердое впечатление: он просто не вполне отдавал себе отчет в том, что делает. Видимо он приехал с Маклином в Москву просто поразвлечься, воображая, что в Кремле устроят в его честь пышный прием. Когда Гаю запретили вернуться в Англию, он был искренне удивлен. Ему очень не понравилось, как КГБ повел себя. Свою обиду Гай перенес и на меня, полагая, что я имел у нас больший вес, чем на самом деле.
После 1953 года я взял себе за правило навещать Гая Бёрджесса всегда, когда у меня находилось время. Всякий раз, как я его видел, мне становилось больно оттого, что он не может примириться с жизнью в СССР. Гай грезил о том, что придет день, когда он вернется в Англию. Единственным просветом для него был приезд его матери в начале 1954 года.
Что касается Дональда Маклина, с которым я тогда так и не встретился, то мне довелось увидеть его только один раз в сентябре 1953 года. Меня назначили в комиссию по организации встречи Мелинды с детьми. Мы встречали семью Дональда не в аэропорту, опасаясь, что их может узнать кто-нибудь из журналистов или иностранцев, а в гостинице "Советской" около стадиона "Динамо".
На встрече присутствовало много сотрудников КГБ, и, пока мы ожидали в вестибюле, меня наскоро представили Маклину. Мы пожали друг другу руки. Он оказался таким, каким я и представлял его себе: холодный, сдержанный, гордый и чертовски аристократичный. Ожидание его жены не позволило нам начать серьезный разговор. Наконец появилась Мелинда с детьми - младшим Дональдом, Фергусом и маленькой Мелиндой, которую Маклин еще никогда не видел. Я отошел в сторонку. Их встреча оказалась до странности неэмоциональной. Дональд оставался сдержанным даже с сыновьями, а жену едва обнял. В тот момент я подумал, что их супружество обречено. Мне незачем было здесь околачиваться, поэтому я незаметно ушел из гостиницы и вернулся на работу. Больше я никогда не видел Дональда Маклина.
Маклинов временно поселили в небольшой квартире, а в 1955 году им предоставили прекрасную шестикомнатную, на Большой Дорогомиловской улице в новом доме, построенном в обычном стиле сталинских времен. Окна квартиры выходили на гостиницу "Украина" и Москва-реку. Фергусу исполнилось тогда десять лет, Дональду-младшему - восемь. Их отдали учиться в обычную советскую школу, и вскоре оба прекрасно заговорили по-русски. Старший мальчик несколько раз побывал в пионерском лагере, а младший только что вступил в пионеры. Они без труда вписались в нашу жизнь.
В 1954 году, несмотря на разоблачения семьи Петровых, которые рассказали, что Бёрджесс и Маклин живут в Москве, КГБ по-прежнему не считал нужным ни подтверждать, ни отрицать их присутствия в СССР. Впрочем это и без того стало известно каждому.
Сталин умер, но "холодная война" не прекратилась. В Соединенных Штатах Америки термин "доктрина ограничения" - использование всех возможных средств для предотвращения советской экспансии - стал чем-то вроде пароля. В стране была в полном разгаре начатая Джозефом Маккарти "охота на ведьм"; свое острие сенатор направил теперь на американскую армию. Маккарти говорил, что он раскрыл в армии группу советских шпионов. Поэтому отношения между Советским Союзом и Западом были отнюдь не блестящими.
Советское правительство не хотело еще больше отравлять атмосферу подтверждением того факта, что "предатели" Бёрджесс и Маклин находятся у нас. Какое бы то ни было официальное заявление казалось излишним, особенно в силу того, что КГБ уже извлек максимум пользы из сложившейся ситуации. Наша агентура во всех странах мира, имевшая регулярную связь с Центром, почувствовала огромную поддержку в результате блестяще проведенной операции по спасению главных английских агентов. Наши агенты за рубежом были благодарны за то, что мы не оставили Маклина и Бёрджесса в беде, и почувствовали себя увереннее. Они понимали, что ради спасения их коллег проделана большая и очень трудная работа. На них это произвело сильное впечатление. Мы могли использовать этот момент для возвеличивания заслуг нашей разведслужбы, и я рад, что этого не произошло. Иначе мы не смогли бы сохранить в рабочем состоянии оставшуюся часть кембриджской группы еще в течение трех лет.
Таким образом пребывание Бёрджесса и Маклина в Москве стало как бы "открытым секретом" после побега Петровых и визита в Россию матери Тая. Официальная политика умолчания, тем не менее, не помешала Мелинде Маклин встретиться в 1955 году с Сэмом Расселом, корреспондентом "Дейли Уоркер" и заявить ему, что она всегда знала о разведывательной деятельности мужа. Я никогда не мог понять, какой бес попутал ее, зачем она сказала это. К счастью, очень немногие обратили внимание на статью Рассела, хотя дело Бёрджесса-Маклина окончательно еще не забылось. Как я уже говорил выше, осенью 1955 года оно вновь стало животрепещущей темой на страницах английских газет, когда член парламента Маркус Липтон назвал Кима Филби "третьим человеком", организовавшим побег первых двух агентов.
Кто именно входил в кембриджскую группу? Я прочел уйму статей о третьем агенте, об исчезновении Мелинды, о четвертом и даже о пятом шпионе из Кембриджа. Расследование этого вопроса продолжается вот уже сорок лет. Опубликованы сотни книг, статей и документов, часть которых исходила из правительственных источников. Кое-какие из них пролили свет по этому поводу, но другие, притягивая факты за уши, только мутили воду.
Интерес зарубежной прессы к кембриджской пятерке еще больше оживился, когда в 1956 году Никита Сергеевич Хрущев официально подтвердил наконец, что Бёрджесс и Маклин живут в Советском Союзе. Он объявил, что оба они обратились с просьбой предоставить им советское гражданство, и их желание было удовлетворено.
Срок английского паспорта Гая Бёрджесса истек в 1954 году, и он даже постеснялся обратиться в английское посольство в Москве с ходатайством о выдаче ему нового.
Оставалось только несколько недель до открытия XX съезда партии, которому предстояло закрепить процесс десталинизации в СССР. В работе съезда должны был и принять участие 1424 делегата. В Москву понаехало множество журналистов. КГБ отказался дать им разрешение на интервью с обоими агентами с глазу на глаз. Нужно было, чтобы прошло какое-то время. И вот наконец И февраля 1956 года в гостинице "Националь" устроили пресс-конференцию. Ричарду Хьюзу, корреспонденту газеты "Санди Таймс", и еще двум тщательно проверенным представителям иностранной прессы разрешили встретиться с Бёрджессом и Маклином. Оба наших агента, одетые в отличного покроя английские костюмы, держались раскованно, выглядели здоровыми. И тот и другой чувствовали себя совершенно уверенно.
Они смело заявили, что никогда не работали на советскую разведку. Далее сделали пространное отступление, в котором говорили о преимуществах коммунизма, и в конце концов заявили, что покинули Англию из опасения третьей мировой войны, которая, по их мнению, надвигалась в 1951 году. Тогда Китай вмешался в корейский конфликт, в Соединенных Штатах было введено чрезвычайное положение, а генерал Макартур потребовал открыть второй фронт против Китая. По словам Бёрджесса и Маклина опасность мировой конфронтации никогда не была столь явной, как в 1951 году, так что, будучи пацифистами, они решили искать убежища в СССР - единственной стране, где война не могла их настигнуть.
Сам я на этой пресс-конференции не был, так как все еще находился в Англии.
В Москве Дональд Маклин продолжал совершенствовать свой русский язык. После четырех лет изучения он писал и бегло говорил по-русски. Дональд продолжал оставаться членом Коммунистической партии и старался жить в соответствии со своими идеалами. Он наотрез отказался от служебной машины и роскошной дачи, которые обычно "полагались" аппаратчикам. Снял домик поблизости от Москвы, куда выезжал с семьей по субботам и воскресеньям. Короче говоря, предпочитал жить скромно. В определенные периоды жизни Дональд Маклин много пил, особенно во время командировки в Каире, но в Москве фактически пить бросил. Лишь изредка наливал себе немножко шотландского виски, но никогда не доводил себя до опьянения.
Маклин настаивал на том, чтобы ему дали работу. И ему предложили ее в газете, в отделе международной экономики. В политических вопросах взгляды Маклина отличались от общепринятых. Он отнюдь не был зашоренным партийцем, ни на йоту не отступавшим от правил, предписанных Центральным комитетом, дружил с несколькими диссидентами, которых часто приглашал к себе домой, отказывался скрывать свои убеждения, в любой момент был готов отстаивать их, критиковал внешнюю политику Советского Союза и говорил об этом открыто.
При всем при том Маклин оставался коммунистом. В 1956 году он начал переписываться с выдающимся английским историком Арнольдом Тойнби, которого знал еще до войны. Они обменялись несколькими письмами, но Тойнби прекратил переписку, как только Маклин выступил с оправданием советской политики в Венгрии. В то время Маклины как-то замкнулись в себе, и Дональд мало с кем виделся, кроме вездесущего Сэма Рассела из "Дейли Уоркер".
Ему так и не удалось осуществить мечту молодости - преподавать английский язык в русской начальной школе. В 1961 году он был зачислен в Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), где преподавал и занимался исследовательской работой в области внешней политики лейбористского правительства Британии. Написал несколько книг, одну из которых - "Британская политика после Суэца (1956-68 гг.)" очень хорошо приняли.
А Гая Бёрджесса переселили в квартиру, обставленную в том же духе, что и его загородный дом. В полуторачасовом документальном фильме, сделанном английской съемочной группой, его увидели в современной московской квартире. Это - неправда. Гай любил жить только в старых домах и квартирах, украшенных прекрасной антикварной мебелью.
После 1956 года он начал часто встречаться с иностранцами, от которых и не думал скрывать свое настоящее имя. Он часто разговаривал по телефону с Лондоном и дал несколько интервью журналистам и писателям. Среди них был Том Драйберг, лейбористский член парламента и журналист, который вскоре после этого написал книгу о жизни Бёрджесса в Советском Союзе.
С корнем вырванный из родной среды и не находя для себя места в нашем обществе, Гай все еще не мог примириться с жизнью в России. Поэтому он и искал общения с иностранцами. Ему не хватало родного "паба", свободы для осуществления своих наклонностей, потому что гомосексуализм у нас был запрещен законом. Но всеми правдами и неправдами он все же находил себе партнеров, потому, главным образом, что КГБ и милиция закрывали на это глаза. У него был один постоянный любовник и несколько неофициальных.
Центр делал все, что мог, чтобы облегчить жизнь Бёрджесса и Маклина. Все, что было нужно, они могли получить, оставалось только попросить. Если у Маклина просьбы были достаточно скромными, то Бёрджесс часто хватал через край. Однажды мне пришлось рыскать по всему Лондону в поисках книг для его новой библиотеки в московской квартире. Несколько раз в год он требовал, чтобы ему шили костюмы по мерке, и нам приходилось заказывать их в Сохо. А поскольку он считал, что ничего лишнего у него нет, то иногда раздобывал себе костюмы окольным путем. Однажды он встретил на улице туристку, актрису родом из Австралии, приехавшую в составе театральной труппы на экскурсию по Советскому Союзу. Звали ее Корал Браун. Она постоянно жила в Лондоне. Гай подошел к ней и предложил показать город.
- Но я не знаю, кто вы!
- О, нет! Конечно, знаете, - сказал Бёрджесс.
Корал безусловно не устояла перед его чарами и позволила проводить себя в гостиницу. По дороге они познакомились, зашли выпить рюмочку и договорились встретиться на следующий день и пообедать вместе. К концу обеда она уже все знала о Бёрджессе, но не отшатнулась от него, а даже согласилась сама снять с него мерку и передать лондонскому портному вместе с подробными пожеланиями о фасоне костюма. Уж не знаю, дал ли он для этого денег своей новой знакомой, ведь насколько мне известно, Гай не попросил у КГБ ни копейки. Может быть, его мать оплатила счет в Лондоне.
Приятельница Гая слово сдержала и пришла к портному. Тот лукаво взглянул на размеры:
- Гм, очень странно… Будьте добры, мадам, назовите мне имя этого джентльмена.
- Гай Бёрджесс.
Лицо портного просияло:
- Я так и знал, - сказал он, - мерки остались примерно такими же, но я не совсем уверен. Боюсь, что мистер Бёрджесс немного прибавил в весе с тех пор, как заходил ко мне в последний раз.
Костюм был сшит, и Корал прислала его Гаю. Этот эпизод запечатлен в пьесе Алана Бенета "Англичанин за границей".