Что же, логика в их доводах была. Но чего она стоила после завершения ревизии объединения "Союзрыбпромсбыт" и тщательной проверки финансово-хозяйственной деятельности "Грузрыбсбыта"?
Я хорошо запомнил итоговый допрос Денисенко.
– Вы настаиваете на том, что за взятки в интересах взяткодателей никаких действий не совершали?
– Да, настаиваю.
– Вам предъявляются материалы ревизии, согласно которым в 1978 году "Росрыбпромсбыт" из-за недопоставок всех видов сырья сорвал выполнение государственного плана. Это так?
– Верно. С планом было туго, поскольку на Западе ввели двухсотмильные зоны, упали планы добычи и нехватка сырья стала ощутимой.
– Вам предъявляются документы, согласно которым вы, ведая распределением деликатесной рыбопродукции, в том же 1978 году отпустили в Таджикистан 200 килограммов лососевой икры, в Латвию – 300, в Литву – 250 и т. д.
– Я не помню, но, раз на документах стоит моя подпись, это так.
– Тогда поясните, что заставило вас отпустить Кохреидзе лососевой икры в количестве 30 тонн?
Денисенко краснеет, теряется, выдавливает из себя:
– Там курортная зона…
– А разве в Прибалтике курортов нет?
Молчание… Обвиняемый подавлен.
– После юбилея жены, через пять дней, вы принимали участие в совещании, которое проводилось в Ростове-на-Дону?
– Я помню это совещание.
– Что же заставило вас там подписать отпуск "Грузрыбсбыту" нескольких тонн деликатесов в ассортименте?
– В Ростове я от них денег не брал.
– Верно, вы их взяли в ресторане, за пять дней до этого.
Молчание…
– Кохреидзе и Асатиани подчинялись вам как начальнику ВРПО "Азчеррыба"?
– Верно.
– Какой производственной целесообразностью продиктовано ваше решение после перехода на работу в Москву о их прямом переподчинении снова вам же?
– Я считал, что так будет лучше.
– Что – лучше? Продолжать получать взятки из налаженных источников?
Молчание…
Денисенко осудили за получение взяток к 11 годам лишения свободы. Но проблема оценки этого состава преступления осталась. В уголовном законодательстве царской России она решалась просто. Знали два преступления: "лихоимство" – это когда чиновник берет деньги или подарки и за это что-то делает, а также "мздоимство" – когда берет подношения только потому, что занимает соответствующую должность. Первое, естественно, признавалось более тяжким преступлением.
В ситуации же тех лет соображения профессора Здравомыслова признали несостоятельными. Судебная практика пошла по пути признания взятками любых подношений, в том числе с расплывчатой формулировкой "за покровительство и поддержку в работе".
Не менее интересным было и то, что законодатель вкладывал в понятие предмета взятки. В тексте статьи Уголовного кодекса это звучало как "получение взятки в каком бы то ни было виде". Если понимать это дословно, то взяткой мог быть любой предмет, даже карандаш за 10 копеек. Такая трактовка развязывала руки правоохранительным органам. А после развернувшейся кампании по борьбе со взяточничеством и коррупцией легко позволяла манипулировать понятием взятки. Таковой признавали и два галстука по 4 рубля каждый, и бутылку водки. Суды лихо штамповали приговоры. В статистике мелькали все возраставшие цифры возбужденных уголовных дел этой категории, а также количества лиц, привлеченных к уголовной ответственности. Они должны были убедить общественное мнение в сверхактивности милиции, прокуратуры, судов в реализации решений партии об искоренении негативных явлений, чуждых социалистическому строю.
Нашли выход и из того, как обосновать подношение без совершения за это конкретных действий. Появились понятия: взятка-подкуп и взятка-благодарность. В одной из статей, опубликованной газетой "Известия" в 1985–1986 годах, профессор Здравомыслов, сменив ориентиры, теоретически обосновал эти признаки состава преступления.
Тогда-то я и решил провести один эксперимент. Читая лекцию по расследованию дел о взяточничестве перед начальниками следственных управлений областных прокуратур, я спросил, не испытывают ли они сложности в определении предмета взятки?
– Нет! – дружно ответили прокуроры.
– Бутылка коньяка взятка?
– Конечно.
– А две за 20 рублей?
– Тем более.
– Значит, исходя из стоимости предмета взятки, определенные ориентиры у вас есть. Тогда ставлю вам такой вопрос. Я – работник центрального аппарата, приехал к вам в командировку. Вы, как это принято, повезли меня на природу или пришли в номер гостиницы, и мы распили пару бутылок коньяка. Это взятка?
Прокуроры зашептались. Теперь они не были столь категоричны, ибо я был уверен: не было среди них ни одного, кто бы этого не делал. Раздались реплики: мол, есть элементарное понятие гостеприимства.
– Есть, но я-то проверяющий, и от моей итоговой справки много зависит в вашей судьбе. Хорошо. Я немного изменю условие задачи. Сославшись на плохое самочувствие, я не стал пить вместе с вами. Вы, проявляя известную деликатность, не стали уносить коньяк с собой и занесли бутылки в номер гостиницы. То есть я фактически получил от вас две бутылки коньяка.
Ответа нет, но в зале оживление. Многие переговариваются между собой. Трудно примерять на себя собственную рубашку. Я же продолжаю дальше:
– Не возникают ли у вас проблемы с практическим применением толкований взятки в виде подкупа и благодарности?
– Нет, не возникают.
– Прекрасно. – Достаю из кармана японскую шариковую ручку с электронными часами. – Эта ручка сколько стоит?
– В комиссионном рублей семьдесят.
– Правильно! В госторговле они не продаются. Но ведь это в три раза дороже, чем два коньяка. Эта ручка может быть предметом взятки? Если мне ее подарил знакомый, вернувшийся из загранкомандировки.
– Нет, конечно. Есть же дружеские отношения.
– Согласен. Прошло пять дней. Ко мне приходит тот же знакомый. "Иваныч! Вчера на Хорошевке гаишники забрали права. Помоги, ты человек авторитетный". Я помогаю. Ведь, как-никак, знакомый, да и презентом хоть и мелким, но повязаны. Если каждый из вас без колебаний признал существование взятки-подкупа, то, выполняя партийный, а может, и просто социальный заказ, легко упечете меня в тюрьму и напишете убедительное обвинительное заключение. Разве не так?
Все та же реакция аудитории. Не все так ясно и просто, как кажется. Впрочем, ясности в этой проблеме нет и сегодня.
Во время следствия Денисенко написал десятки явок с повинной, где назвал довольно широкий крут взяткодателей и среди них начальника Потийского управления океанического рыболовства Дэвиси Картозию. Каракозову обрисовали его как крупнейшего кавказского мафиози, и поэтому операция по аресту разрабатывалась в лучших традициях детективного жанра. Командировку оформили в Абхазию, потому что министром внутренних дел этой автономной республики был выходец из МВД СССР Климов. Из Сухуми на оперативной автомашине со сменными номерами двинули в Поти.
Картозию взяли на работе и только после этого поехали в прокуратуру города, где попросили выделить людей для проведения обысков. От нашей комбинации местные коллеги, мягко говоря, ошалели. Вокруг меня крутился следователь прокуратуры и все убеждал, какой Картозия хороший человек. Когда они между собой говорили по-грузински, наш так заискивал, что я подумал: он у Дэвиси на содержании. Обыск на работе и на квартире занял весь день. Голодные, мы уезжали из Поти около 22 часов. На выезде из города решили все же поужинать. Картозию я попросил вести себя пристойно, не заставляя нас прибегать к наручникам. Вышли из автомобиля и сразу привлекли внимание местных авторитетов. Они, видимо, поняли, что происходит, и двинулись к нам. Я сказал:
– Слушай, Картозия, если они сейчас начнут, первое, что сделаю, – пристрелю тебя.
Рука демонстративно опустилась в карман… Нет! Нет! Там не было пистолета, я взялся рукой за расческу. Никто из нас вообще не имел при себе оружия. Картозия что-то по-своему прокричал соплеменникам, и они, хотя и неохотно, разошлись.
Подследственным Картозия оказался сговорчивым, заявил, что расскажет обо всех, кому давал взятки. Но поставил условие, что ни при каких обстоятельствах не будет давать показаний о тех, кто давал взятки ему, и о тех, кого он "подкармливал" непосредственно в Грузии.
– Сколько бы я ни отсидел, мне там жить, – сказал он. – А вот о других – пожалуйста; в частности, об Иване (Денисенко). Не давать ему деньги было нельзя, – рассказывал Картозия на допросах. – Едем на коллегию в Севастополь. В субботу он принимает начальников объединений, директоров заводов, то есть таких же, как я. Стоим в приемной. У одного раздутая папка, у другого пиджак. Уходят "похудевшие". Каждый думает об одном, как бы коллега-соперник не нарушил договорный баланс, то есть не сунул сумму побольше, чем дают другие, и не получил преимущества в решении хозяйственных вопросов. Вот Иван вас убеждает, что брал у меня только триста рублей. Да ведь не знал он, от кого сколько получает. Вхожу я. На стол кладу сверток. "Иван Федорович, это вам на расходы". – "Спасибо, Девиси", – отвечает. Правой рукой открывает ящик стола, сбрасывает сверток, ящик задвигает. Поговорили. Следующий. И так за день человек пятнадцать – двадцать. Откуда он знает, кто из нас сколько дал? А вот Закурдаеву я делал только подарки: часы, зажигалки. Этот денег не брал.
Большой сложности для расследования дело Денисенко и Картозии не представляло. Ближе к окончанию следствия ко мне пришел один из работавших в нашей группе работников прокуратуры Грузии.
– Очень хочет жена Картозии отблагодарить тебя. Ее друзья просили узнать, пять "кусков" тебя устроят? Пока не даст, будет считать, что долг свой перед мужем не выполнила. Не обижай женщину.
Отказ воспринял с непониманием. Грустно покачал головой и позже с сожалением намекал, что деньги достанутся тому, кто будет защищать Картозию.
И вот передо мной адвокат обвиняемого Елисаветский. Как я понимаю, деньги взял. Ему за семьдесят. Оживленно рассказывает о себе, о своем участии в Великой Отечественной войне и о книге воспоминаний, которую пишет.
Началось ознакомление с материалами дела.
– Как оно идет? – спрашиваю следователей.
– Шеф, это цирк. После прочтения каждого листа протокола обращается к Картозии с одними и теми же словами: "Ну и болтун вы, Дэвиси Кириллович! Ну и болтун".
Наконец дело дочитали. И вдруг ребята меня ошарашили: адвокат пишет ходатайство. Я, конечно, догадываюсь, что пять тысяч нужно отрабатывать, но как? Все в полном признании, доказательства вины более чем убедительные.
Документом, составленным адвокатом и именуемым ходатайством, я был потрясен настолько, что оставил себе его на память как уникальный в своем роде документ и хочу процитировать:
"Изучив материалы уголовного дела по обвинению Картозии и других, пришел к выводу о необоснованном привлечении его к уголовной ответственности как взяткодателя… Нельзя не отметить, что следствие в соответствии с требованиями ст. 20 УПК РСФСР сделало немало полезного для установления истины. Это дает основание ожидать последовательность в правильном использовании собранных доказательств. Все дело в том, это в данном случае мы столкнулись с исключительными обстоятельствами. Картозия действительно делал различного рода подношения Денисенко… Созданные Денисенко условия вынуждали работников, далеких от намерения давать взятки, прибегать к подношениям. В условиях Грузии со своеобразным пониманием "об уважении", "даче подарков", "не быть белой вороной" было лучше дать какую-то сумму денег начальству, лишь бы не прослыть скрягой, жмотом и просто непорядочным человеком. Это парадокс? Согласен. А это хоть и печальный, но факт".
По мнению адвоката, в силу существующих в Грузии "национальных традиций" дело о даче взяток подлежало прекращению.
Картозия получил минимальную меру наказания – семь лет лишения свободы. Ни с ним, ни с его адвокатом мы больше не встречались. К сожалению, в день освобождения из колонии Картозия скончался в номере гостиницы.
Заложил Денисенко и начальника промыслового района "Азчеррыбы" Гиви Минадзе. Этот человек представлял интерес для следствия как близкий друг Закурдаева. Совсем молодым он приехал, решив стать рыбаком, в Мурманск. Спустя годы стал капитаном. Ходил на различных судах. Его непосредственным руководителем был начальник Мурманского управления тралового флота Закурдаев. Когда Вячеслава Ивановича послали первым заместителем к Денисенко, он перетащил за собой и Минадзе. Эти перемещения, по нашим предположениям, не могли быть бескорыстными. Но мы ошибались. Дело было в другом, в личном. Но понял я это слишком поздно.
Несколько лет Минадзе капитанствовал на траулерах типа "Атлантик". Но однажды у него произошла серьезная авария в иностранном порту. Закурдаев вынужден был согласиться с его переводом хотя бы на должность начальника промыслового района. Последнее означало, что он на несколько месяцев уходил в море для координации работы группы траулеров по добыче рыбы.
Правда, до этого (еще при Денисенко) была предпринята неудачная попытка сделать Минадзе большим начальником в Кутаиси.
– Хоть грузин ты и обрусевший, но все же грузин, – сказал ему Денисенко, – попробуй.
– Иван Федорович, – осторожничал Минадзе, – но ведь из-за такого перевода я же должен сдать квартиру в Севастополе.
– Ну и что, сдашь. Там тебе дадут шикарную полнометражную. А не справишься – вернешься назад, дадим новую.
Откочевал Гиви в родную Грузию. Осел в большом кабинете, начал руководить. Вдруг звонок. Вызывает третий секретарь горкома. Ответ однозначный: "Слушаюсь!" Только непонятно, зачем ехать в питейное заведение.
– Знакомьтесь, – радушно говорит третий в маленьком уютном зальчике за накрытым с чисто грузинским гостеприимством столом. – Это один из наших новых молодых, подающих надежды руководителей Гиви Минадзе. Садись, Гиви. За тебя!
– Да мне вообще-то нельзя, – мнется Минадзе. – У меня совещание, и люди ждут.
Легкое раздражение, разговор в другом тоне: что же, раз занят, значит, занят. Вы свободны.
Только позже узнает Минадзе, что нужно было уметь быть "бакланом", то есть приезжать на такие мероприятия и не только пить водку и коньяк, а главное – обеспечить оплату приема "гостей города". О нем же сделали вывод: неудачного подобрали начальника, не знает местных "обычаев". А тут конец года. Гиви вызывают на ковер к первому. Получает жестокий разнос: управление не выполнило план. Минадзе пытается аргументированно оправдаться. Первый сухо завершает разговор:
– Я позвонил министру. Езжайте в Москву и добейтесь корректировки плана. Это последняя проверка вашей зрелости как руководителя.
Москва. Столица. Город министерств и ведомств, откуда руководят хозяйственной деятельностью страны. Минадзе впервые в кабинете министра и видит его так близко:
– Здравствуйте, я из Грузии. Вам позавчера звонили, я насчет плана.
– Помню. – Рука на кнопке селектора. – Сергей Сергеевич, к вам сейчас зайдет… Как ваша фамилия?.. К вам зайдет Минадзе, разберитесь с ним. До свидания.
Кивок: аудиенция окончена.
– Ну, батенька! Какая корректировка плана?! План – это закон. Вы разве этого не знаете? Это азы экономики социализма. Сожалею, но ничем помочь не могу.
Сергей Сергеевич был ласково предупредителен, а Минадзе никак не мог понять, что "за так" в министерских кабинетах благословенной столицы ничего не делается. Задание первого он провалил и через несколько месяцев вынужден был сбежать из Грузии. С женой и двумя детьми пришлось поселиться в комнате одного из общежитий Севастополя.
При любой возможности он бегал к Денисенко.
– Иван Федорович, вы обещали.
– Помню, Гиви. Помню. К концу года сдаем дом, получишь квартиру.
И вот наступил так долго ожидаемый день. Стоит такой желанный дом, только… Семьи Минадзе в списках на получение ордера нет.
– Ты уж извини, Гиви. Дадим в следующем.
– Иван Федорович, но ведь это еще год.
– Что поделаешь. Извини.
В отчаянии Минадзе бросается к Закурдаеву:
– Вячеслав Иванович, Денисенко мне отказал!
– Знаю, все знаю. Но эти вопросы решает только он.
– Что же делать?
– Думай, Гиви.
– Мать, мы горим! Нас нет в списках, – с убитым видом сообщает Гиви страшную новость супруге.
– Сделай что-нибудь, Гиви, – умоляюще смотрит на него жена.
– Говорят, он берет…
– Сколько нужно?
– Тысячу.
– У нас только девятьсот…
– Давай!
Наконец Минадзе входит в кабинет Денисенко:
– Иван Федорович, можно?
– Заходи, заходи. Слушаю тебя.
– Иван Федорович, вот это вам.
Дрожащая рука кладет на стол начальника сверток.
– Ты что мне, Гиви, взятку даешь? – Голос Денисенко посуровел.
– Да что вы, Иван Федорович! – Минадзе до смерти перепуган. – Какая же это взятка? Я просто хочу вам по-человечески помочь.
– Тогда это другое дело.
Рука привычно открывает ящик, в него проваливается сверток с деньгами, и ящик закрывается.
Через четыре дня радостный Минадзе вселяется в новую трехкомнатную квартиру.
Прошло несколько лет. Минадзе находился на промысле в Индийском океане. Там и застала его телеграмма из министерства об отзыве. На душе было тревожно: к чему такая срочность? Билет на самолет взял в одной из африканских стран. В полете пытался себя успокоить, но тщетно. В Шереметьеве предъявил пограничникам паспорт. На него внимательно посмотрели.
– Вам нужно пройти вон в ту комнату.
– Зачем?
– Проходите, там объяснят.
В комнате находятся трое в гражданской одежде. Рядом пограничники, но они в происходящее не вмешиваются. Предлагают открыть сумки, чемоданы. Составляют протокол.
– Что происходит? Объясните!
– Немного позже. Пойдемте с нами.
Его подвели к "Волге" и посадили в середине на заднем сиденье. В самое страшное верить не хотелось. Все до конца понял, когда поползли в сторону металлические ворота и он увидел вывеску "Прокуратура СССР".
Как тесно и причудливо переплетаются судьбы людей, ведущие их к трагическому финалу! Так получилось и в этой истории. Мы создавали мощный океанический рыболовный флот, мы беспощадно эксплуатировали Мировой океан, считая его бездонным, но так не считали другие. Во второй половине 70-х по инициативе США почти все страны, имеющие выход в море, ввели так называемые двухсотмильные зоны, лов рыбы в которых иностранными судами категорически запрещался. В первую очередь это задело интересы нашей страны. Уловы резко упали, многим рыбозаводам не хватало сырья.
Кутаисский рыбозавод строил и пускал в эксплуатацию Анзор Асатиани, и, когда Кохреидзе забрал его в Тбилиси своим заместителем, встал вопрос о преемнике. Остановились на Гизо Беришвили. Не потому, что был одним из лучших – двадцать тысяч за должность не пожалел. Теперь надлежало компенсировать потери. Да вот незадача: сырье практически не поступает, навара нет, и в горкоме за невыполнение плана накачивают. Кохреидзе и Асатиани неумолимы:
– Крутись, брат, крутись.