Видимо, уже тогда Рашидов начал понимать, насколько серьезна складывающаяся ситуация и особенно чем она грозит в случае установления массовых, в огромных размерах, приписок хлопка. В конце 1983 года он решил объехать основные хлопкосеющие области. В пути его сопровождала бригада врачей, но и они не смогли спасти первого секретаря ЦК после очередного сердечного приступа. Он только и успел сказать: "Я умираю!" Похороны, как принято, были пышными. Место захоронения в центре Ташкента, откуда несколько позже Шарафа Рашидовича перезахоронили. На смену партийному руководителю, писателю и поэту пришел его верный ученик и последователь Усманходжаев. В конечном счете его партийная карьера закончилась арестом и приговором суда.
К тому времени КГБ располагал обширной информацией о том, что в Узбекистане, Азербайджане и других хлопкосеющих республиках имеют место массовые приписки хлопка. Для сокрытия приписок на заводы и фабрики страны, перерабатывающие хлопок, поставляли его отходы – линт и улюк. За прием вагона с отходами существовала такса взятки – 10 тысяч рублей. За подписанные документы по вообще пустому вагону – 20 тысяч рублей.
В начале 1984 года Управлением КГБ по Москве и Московской области была реализована часть этих материалов. В Московской, Рязанской, Воронежской областях и других регионах взяли с поличным при даче взяток директоров хлопкозаводов Джизакской и Хорезмской областей. По их месту жительства произвели обыск. К такому повороту событий махинаторы готовы не были, и поэтому результаты были ошеломляющими. У арестованных изъяли огромные ценности и деньги.
В течение десяти – пятнадцати дней были арестованы несколько директоров хлопкозаводов Джизакской области и начальник объединения "Джизакзаготхлопкопром" родственник и земляк Рашидова Каюм Шадиев. Арестовали директоров фабрик в Воронеже, Серпухове, Рязани, Чебоксарах. После этого дело передали по подследственности в Прокуратуру СССР, и его принял к производству заместитель Каракозова Алексей Васильевич Чижук.
Между тем в Узбекистане началась кадровая чистка. Прокурором республики назначили Бутурлина. Формируя будущую команду, он пригласил меня к себе:
– Владимир Иванович, как ты смотришь на то, чтобы пойти ко мне заместителем?
Я, признаться, немного растерялся и ответил, что подумаю. Рассказал о предложении Каракозову.
– Ты знаешь, я никого при выдвижении тормозить не буду. Но зачем тебе это? Ты что, собираешься туда за взятками?
– Герман Петрович, вы сами знаете, сколько возможностей для злоупотреблений допускает мое должностное положение, и для этого не нужно ехать в Узбекистан.
– Я лично тебе не советую, – отрезал он. – Сейчас там нашими руками расправятся с неугодными и теми, кто пострадает под горячую руку. Потом наступит отрезвление, и местные начнут расправляться с пришельцами. Где ты тогда будешь искать работу? Ты об этом подумал?
Каракозов, как всегда, оказался прав, и я глубоко благодарен ему за то, что не согласился тогда с предложением Алексея Васильевича.
Между тем так называемое хлопковое дело разрасталось как снежный ком. Собственно, оно расследовалось в двух направлениях. Перед следственной группой Прокуратуры СССР стояла задача выявить организаторов приписок и взяточничества в отрасли и связанных с ними работников партийных и советских органов. В распоряжение Бутурлина выделили большую группу следователей и оперативных работников из различных регионов страны, которые разбирались с приписками хлопка на местах, то есть в районах и областях республики.
Показания о даче взяток министру хлопкоочистительной промышленности Узбекистана Усманову и его заместителям предопределили их дальнейшую судьбу уже в первой половине 1984 года. Они были арестованы. Непосредственно работу на этом участке возглавил Константин Майданюк, а летом 1984 года хлопковое дело предложили принять к производству мне. В нашу группу вошли также коллеги по следственной части Анатолий Кондратов и Виктор Королевский.
Размах хищений и взяточничества поражал воображение. Взятки давали десятками и сотнями тысяч рублей. При таких объемах пересчетом денег себя не утруждали. Купюры паковали в коробки определенного вида, например из-под пива, водки, обуви и т. д. Произвольно определялись единицы условного измерения, то есть доверху наполненная коробка пачками купюр номиналом 10 рублей составляла, например, 200 тысяч рублей.
Естественно, не обходилось и без обмана. Помню, как возмущался на допросе заместитель директора Пахтакорского хлопкозавода Бабаев, получивший от директора завода Худайкулова одну из коробок. Недовложение составило три тысячи.
Взятки давались открыто, и преступные связи между собой практически не скрывали. Однажды министру Усманову понадобились для передачи наверх сто тысяч. Располагая огромными личными сбережениями, он тем не менее дал задание найти нужную сумму начальнику объединения "Хорезмзаготхлопкопром" Джуманиязову. У последнего после ареста изъяли миллионы, но он не счел нужным использовать их во исполнение поручения и осчастливил ответственным заданием директора Янгибазарского хлопкозавода Абдуллаева.
Этот настолько обрадовался, что тут же сообщил своей подчиненной – любовнице по совместительству:
– Шоира, нас осчастливил сам министр! Будем давать ему сто тысяч.
– Это большое доверие, – заверила любимая начальника, – но своих тратить не надо, дай задание классификаторам.
Сказано – сделано. Собрав нужную сумму, Абдуллаев повез деньги в Ташкент. Джуманиязова не нашел и решил деньги припрятать. Сделать это поручил своему сыну-студенту.
– Сынок, это очень важное поручение. Нам доверяет сам министр! – сказал он.
Обрадованный столь деликатным поручением молодой человек посвятил в задание хозяина дома, где квартировал, похваставшись при этом, кому предназначены деньги. Итак, взятка еще не дошла до адресата, а о ней уже знали семь человек. Никто из них не задумывался об уголовной ответственности за соучастие в даче взятки, посредничестве, недонесении о преступлении, наконец.
И вот приблизился "день икс".
– Где деньги? – раздался по телефону грозный рык Джуманиязова.
– Они в Ташкенте у моего сына. Он их вам принесет, – подобострастно ответил Абдуллаев.
– Твоего сына я не знаю, – обрезал начальник. – Пусть их доставит тот, кто знаком мне лично.
Под рукой оказался только муж сожительницы. Ему и доверили "страшную тайну". Взятку он понес вместо сына Абдуллаева, но вместе с ним, как говорят – доверяй, но проверяй. Ну наконец-то деньги дошли до взяткополучателя, подумает читатель – и ошибется.
В гостинице посредников ждал не Джуманиязов, а его брат – преподаватель одного из ташкентских вузов. Сто тысяч стали перебрасывать в портфель, уже набитый под завязку денежными знаками. И опять же портфель принял не министр, а его родной брат Анвар, ожидавший компанию на улице в автомобиле "жигули". Не правда ли, прекрасная свидетельская база для следствия? Этот эпизод прошел в суде, как говорят, на ура.
Да, суммы взяток были огромными, и уже в начале расследования перед нами встал вопрос: а вообще, они реальны или нет? Неужели приписки позволяли изымать деньги в таких размерах? Между тем в Узбекистане нарастало озлобление против работников следственных групп.
Первые ростки возмущения действиями центра стали появляться в показаниях руководителей среднего звена.
– Вот вы во всем обвиняете нас, но наберитесь смелости и порядочности, поднимите видеозаписи последнего посещения Узбекистана Брежневым, – говорили нам. – На партийном активе, обращаясь к Рашидову, генсек спросил: "Ну что, Шараф Рашидович, дадим стране шесть миллионов тонн хлопка?" – "Трудно, Леонид Ильич, но постараемся", – бодро отрапортовал Рашидов. Мы не могли потянуть такой план. Наш потенциал – не более пяти миллионов в год. Нас вынудили приписывать, нас сделали преступниками, а теперь вы же с нами расправляетесь.
Не внимать этому крику души было нельзя.
Первоначально у Каракозова и Чижука возникла идея показать на примере одного совхоза Джизакской области, как начинались приписки и как они воплощались в живые деньги, каким путем распределялись по горизонтали и вертикали.
Все было довольно просто: представитель совхоза приходил на заготпункт хлопкозавода, где ему выписывали липовую квитанцию на прием, например, 1000 тонн хлопка. Квитанция предъявлялась в банк и, в зависимости от цены хлопка за килограмм, совхозу из госбюджета перечислялись деньги, например 300 тысяч рублей.
В совхозе составляли фиктивные ведомости на заработную плату и по ним получали эту сумму. Часть ее оседала в совхозе и делилась между теми, кого посвятили в эти комбинации. Остальные деньги отдавались в распоряжение директора хлопкозавода, на котором лежала обязанность скрывать приписки.
Часть "сданного хлопка" удавалось спрятать за счет махинаций при переработке сырья. Остальное списывали за счет поставок его на хлопкоперерабатывающие фабрики под видом хлопка шестого сорта или его отходов – линта и улюка. Сам линт и улюк списывали тем же совхозам на корм скоту. Естественно, привесы и удои при такой форме хозяйствования никого не интересовали. Директор хлопкозавода с согласия лиц, стоящих у власти, делил деньги на доли райкома, обкома, ЦК, прокуратуры, МВД, КГБ, суда, райисполкома, народного контроля и т. д.
Идея моих руководителей о "ручейке" на примере одного совхоза не выдерживала никакой критики. По нашему уголовному законодательству в случае дачи-получения взятки из похищенных государственных или общественных средств виновные лица привлекались к уголовной ответственности и за взяточничество, и за хищение. Это считалось аксиомой.
Но, поскольку по нашему же закону бремя доказательства возлагается на следственные органы, размер похищенного нужно устанавливать до копейки. На деле это – объемные ревизии, изучение сотен и тысяч документов, их экспертное исследование на предмет подделок и подлогов, наконец, судебно-бухгалтерские экспертизы. Требовались месяцы и годы кропотливейшей работы.
"Зацепили" один совхоз, но размеры взяток на хлопкозаводе состоят не из одного такого "ручейка", а из многих. Вливания в объединения, министерства – это сотни тысяч таких "ручейков". В общем, цепная реакция, а в итоге – тупик, ибо расследовать все это физически невозможно. Нет стольких ревизоров, следователей, тюрем для размещения виновных.
В дурном сне не могло присниться законодателям, с чем столкнет нас жизнь. Но мы обязаны были дать ответ на вопрос: реальными ли были размеры взяток, которые нам называют? И тогда родилась идея.
Размеры посевных площадей известны, урожайность по годам, потери по нормативам тоже. Пригласили ученых.
– Можно ли подсчитать количество собранного хлопка, например, за пять лет? – спросили мы.
– Конечно, – ответили нам.
– А приписанного?
– Можем назвать условно минимальный и максимальный сбор урожая, объемы приписок, так же как и подсчитать, сколько денег из госбюджета выплатили за этот "воздух".
Так родилась идея проведения уникальной планово-экономической экспертизы. Выводы ее были ошеломляющими. Минимальный размер приписок хлопка в Узбекистане за пять лет составил пять миллионов тонн. За несуществующий хлопок из госбюджета перекачали в республику 3 миллиарда рублей. Фонд заработной платы из них составил 40 процентов. То есть минимальный размер похищенных и розданных в виде денежных взяток составил 1,4 миллиарда рублей.
Грустно было осознавать, что материалы для такого исследования не требовали возбуждения и расследования уголовного дела. Они, как говорят, лежали на поверхности, ибо были заложены в государственную отчетность.
Почему же руководители государства, Госплан, Госстат и т. д. в упор годами не хотели видеть очевидное? Да потому, что узурпация власти одним лицом при практически полном попустительстве совершению государственных преступлений устраивала многих. Жилось интересно и, главное, весело. Рассказывают, что в один из последних приездов Брежнева в Узбекистан лично опекавшему его управляющему делами ЦК Умарову генсек подарил золотые швейцарские часы. Тот долго отказывался, но вождь настоял. Перепуганный служака доложил о случившемся Рашидову и спросил, что делать.
– Болван! – ответил поэт и гуманист. – Умей крутиться. Мы должны дать в десять раз больше.
Итак, размеры взяток были вполне реальными и предполагаемый источник денег установлен. Мера наказания как за хищения, так и за взятки одинакова. Поэтому тогда решили, как и по минрыбхозовскому делу, предавать виновных суду только за взяточничество. Такое решение могло сократить сроки расследования, которое грозило затянуться на долгие годы.
Не могло быть речи и об одном "хлопковом судебном процессе", ибо следственное производство составило бы тысячи томов. Ни один дворец правосудия, которых в стране не было и нет, и заменяющие таковые в необходимых случаях дома культуры не позволили бы разместить в них подсудимых и охрану. Да и в суде такое дело слушалось бы не один год. Поэтому решили разделить дело на ряд самостоятельных производств и в Верховный суд СССР направить дела по обвинению министра Усманова и его заместителей. В Верховном суде нас полностью поддержали.
Это был интересный вариант. Сложности состояли в том, что министр и компания между собой взятками повязаны не были, а мы изобличили только Шадиева и директора Бухарского хлопкозавода Бурханова, которые давали взятки каждому из них. Выбрать нужно было одного. Вину в содеянном оба признавали полностью, изобличили тех, с кем были преступно связаны, но…
Если Бурханов вернул государству 2,5 миллиона ворованных рублей, то Шадиев ни копейки, хотя последний по занимаемому должностному положению был более предпочтителен как фигурант основного дела. После вполне откровенного разговора Шадиев заверил нас, что готов уговорить жену и сыновей внести в порядке возмещения причиненного ущерба не менее полумиллиона рублей. Однако они отказались. Выбор пал на Бурханова. Как говорится, основное дело слепили.
Вообще, на личности Шадиева стоит остановиться особо. В первый же приезд в Джизак следователи группы были поражены размерами и роскошью городской бани, построенной Шадиевым на свои собственные (читай – ворованные) миллионы. Он соорудил ее не для себя лично, а для своих земляков и очень хотел, чтобы над главным входом на арабском языке красовалось надпись "Каюм Шадиев". Это было уже слишком, и партийное руководство области согласия на подобное излишество не дало, хотя постройку бани одобрило. Так и стоит до сей поры на родине Шарафа Рашидова и его родственника Каюма Шадиева шикарная восточная баня.
До войны юный Каюм закончил школу с посредственными оценками и поступил в техникум. В первых числах июля 1941 года стал курсантом Алма-Атинского пехотного училища. Когда к осени стало ясно, что удар группы армий "Центр" фашистской Германии нацелен на Москву, училище переформировали в бригаду и бросили в бой на подступах к столице. Почти никого из бойцов этой бригады в живых не осталось. Шадиев же среди погибших не значился, потому что дезертировал – не явился в эшелон, отправлявшийся на фронт.
Через много лет, будучи арестованным, он заявил, что тогда "вышло секретное постановление ГКО о сохранении кадров для хлопковой промышленности" и на этом основании он был демобилизован. Ложь! Не было таких решений Государственного комитета обороны. На полях сражений защищали Родину и умирали не только рабочие и крестьяне, но и призванные в армию писатели, художники, крупные ученые. Среди них Шадиева не было.
В послевоенные годы он объявился студентом Ташкентского текстильного института, к началу 50-х годов умудрился получить офицерское звание. А говорят, тогда взяток не давали! Не правда ли, интересная биография у крупнейшего хозяйственного руководителя республики?
По нашим данным, он был баснословно богатым человеком. Хорошо знавшие Шадиева земляки скептически относились к нашим надеждам закрепить доказательства его вины добровольной выдачей преступно нажитого имущества.
– Видите ли, – говорили они, – первый раз он погорел на денежной реформе 1947 года, затем на второй – в 1961-м. После этого Шадиев решил не рисковать и все наличные вкладывал в золото.
Желтый металл он хранил в тайниках, и перед его семьей вставала проблема обратного превращения золота в деньги. При попытке произвести одну такую операцию из тайника (впрочем, оставшегося нам неизвестным) извлекли 80 золотых монет. Продававшего их человека, особо доверенного в семье Шадиевых, взяли с поличным. На следствии он проявил завидную стойкость и никого не выдал. Его осудили к длительному сроку лишения свободы за нарушение правил о валютных операциях.
Позже мне рассказали, что эта история отнюдь не была связана с желанием Шадиевых сдать деньги Прокуратуре СССР. Они нужны были для взяток по делу в отношении одного из сыновей Каюма – директора совхоза, арестованного за хищения.
Правда ли это? Не знаю. Но сына Шадиева в конечном счете оправдали. Видимо, на примере этой истории семья была убеждена, что рано или поздно появится возможность выкупить отца и мужа. Такая уверенность сыграла роковую роль в его судьбе. Шадиева предали суду вместе с подчиненными ему работниками по объединению "Джизакзаготхлопкопром".
Естественно, что в такой группе он играл роль организатора взяточничества – на преступном жаргоне "паровоза" – и, значит, был главной фигурой. Он получил больше всех – 15 лет лишения свободы. Окажись Шадиев судимым в деле министра и его заместителей, срок наказания был бы наверняка значительно меньшим. Тот же Бурханов был осужден всего на девять лет ИТК усиленного режима. Таковы жестокие реалии нашей работы в те годы. Венец работы следователя – обвинительный приговор. Оправдательный – провал, за которым следовало весьма суровое наказание, поэтому каждый следователь делал все возможное для того, чтобы все привлеченные к уголовной ответственности были осуждены.
Рождение дела и его завершение во многом зависели не только от тактики следствия, но и от правильно выбранной стратегии расследования. Ты постоянно должен помнить, что обладаешь только иллюзией независимости и самостоятельности. Одни с твоей помощью просто-напросто сводят счеты друг с другом, другие – наживают политический капитал, третьи – гадают, до какой степени дойдут разоблачения и чем это может грозить им лично. Стоящие у власти, не желая разрушения создаваемой годами системы, через правоохранительные структуры создавали видимость борьбы с ее пороками, практически ограждая себя от разоблачения и возможного наказания.
Думается, что камикадзе у истоков борьбы с этой системой сразу были обречены на бесславную гибель. Ни Найденов, ни Каракозов никогда ими не являлись, наоборот, они были расчетливыми и тонкими тактиками. Был ли таковым Гдлян? Пожалуй, нет. Он решил рискнуть, пошел ва-банк и в общем-то не проиграл, а насколько выиграл – показало время.