17 апреля ее уведомили, что отъезд намечен на 19-е число. Морем Евдокию отправлять не стали, с учетом фактора времени. Чем длиннее путь, тем больше вероятности столкнуться с провокациями. Поэтому нужно было лететь – с посадками в Дарвине, Сингапуре и Женеве.
Во время путешествия ей было велено ни на шаг не отходить от дипкурьеров. В Сингапуре предстояло длительное ожидание стыковочного рейса, но размещение в гостинице исключалась. Евдокия, Жарков и Карпинский не должны были покидать зал ожидания и играть в карты, изображая из себя туристов.
Кстати, дипкурьеры, хотя внешне казались грубыми верзилами (по определению Бялогурского они смахивали на громил из третьесортного гангстерского фильма), в действительности вели себя вежливо, предупредительно и сочувствовали женщине, попавшей в незавидную ситуацию. Они проявляли к ней внимание и давали советы, как потратить оставшиеся у нее деньги, 300 фунтов. Говорили, что лучше всего это сделать во время пересадки в Швейцарии.
Лететь предстояло с Кислицыным. Им зарезервировали билеты на авиарейс компании BOAC ( British Overseas Air Company ) из аэропорта Маскот в Сиднее. Первая остановка – в Дарвине. Это небольшой город на севере Австралии, административный центр австралийской Северной территории, подчинявшейся федеральному правительству.
Австралийцы, со своей стороны, готовились саботировать отъезд Петровой и Кислицына. Мензис опасался, что в противном случае правительству станут пенять за бездействие и попустительство русским. Мужа спасли, а жену отдали на растерзание! Но снять Петрову с маршрута планировалось не на территории Австралии, а в Сингапуре (не зря советские дипломаты беспокоились), прибегнув к помощи британских спецслужб. Это избавило бы Канберру от дополнительного раздражителя в отношениях с Советским Союзом (не доводить до опасной черты) и решило бы вопрос.
Что до Кислицына, то он представлял интерес для АСИО в силу того, что в 1945–1948 годах работал шифровальщиком в референтуре посольства СССР в Лондоне и через его руки проходили телеграммы, связанные с деятельностью членов "кембриджской пятерки" – бежавших в Москву Берджеса и Маклина и находившегося под подозрением Филби. Кислицын признавался Петрову, что кое-что об этом ему известно, и австралийцам не терпелось узнать, что именно.
17 апреля Петров написал Кислицыну. Текст письма приводится с небольшими сокращениями:
"Филипп Васильевич,
Пишу, чтобы сказать, что со мной все в порядке, и я с наслаждением дышу свободным воздухом Австралии в условиях, которые, как я часто от вас слышал, вы высоко оцениваете. Почему бы вам не присоединиться ко мне, вместо того чтобы возвращаться в эту ужасную жизнь в России под гнетом режима, который нам обоим внушает страх и который предал истинный коммунизм.
Думаю, вы сознаете, что в России ваша судьба предрешена, после того, что случилось… Конечно, вас уже никогда не пошлют за границу, так что сейчас у вас последний шанс уйти. С учетом нашего тесного общения и дружбы вы все время будете находиться под подозрением. Думаете, Генералов вам поможет? Вас обвинят в отсутствии бдительности, беспечности и возложат на вас ответственность за мой поступок. Вам известно, что за это вас накажут и уничтожат.
Судя по вашему поведению, вам нравится жизнь в свободном мире за пределами России. Вас хорошо примут, предоставят полную защиту и материально обеспечат вашу будущую жизнь. Так что выбирайте – или путь к катастрофе, или дорога свободы" .
Письмо передали в посольство, но попало ли оно в руки Кислицына, неизвестно.
Его, как и жену Петрова, предполагалось "освободить" в Сингапуре. Сотрудники АСИО получили четкие и недвусмысленные инструкции – на австралийской территории не вступать в контакт с уезжавшими дипломатами, если только от них не поступит просьба о помощи . На этот случай Ричардс и сотрудник мидовской протокольной службы Стюарт дежурили в аэропорту Маскот. Петров на всякий случай передал Ричардсу записку для супруги: "Дуся, оставайся здесь. Доверься этому человеку. Он мой хороший друг. Иди с ним к машине и он привезет тебя ко мне" .
Утром 19 апреля у советского посольства собралась небольшая группа местных граждан – отчасти зевак, отчасти тех, кто сочувствовал жене перебежчика. Чтобы ввести толпу в заблуждение вначале из посольства выехала автомашина с супругой Вислых, которая была похожа на Петрову – такая же блондинка. Ее сопровождала супруга Антонова.
Обмануть собравшихся не удалось. Когда в половине второго дня показалась вторая автомашина, в которой находились Евдокия, Кислицын и дипкурьеры, люди махали руками, желали доброго пути. Никаких эксцессов не последовало.
Из советских сотрудников проводить Евдокию вышел один Антонов, остальные не рискнули.
За 13 дней, проведенных в заточении, Петрова извелась. Одни и те же мысли, одни и те же мучительные сомнения. Она еле удерживалась от слез и всего боялась. Ее пугали дипкурьеры-охранники, хотя те вели себя корректно. Но она помнила слова Генералова, что они вооружены и будут в случае чего стрелять .
Бежать Евдокия не собиралась. Для этого она были слишком измучена и подавлена. Ей хотелось одного, чтобы все как можно скорее кончилось. Если бы не ряд драматических событий, она бы улетела в Советский Союз. Это признают разные источники, в том числе британский историк Гордон Брук-Шеферд в книге "Перелетные птицы" . Но судьба распорядилась иначе.
Первое потрясение ожидало Евдокию и ее спутников в аэропорту Маскот. В то утро "Сидней морнинг геральд" вышла со статьей, в которой говорилось, что Петрову увозят в Россию против ее воли и там ее ждет суровое наказание. В результате в аэропорту собралась огромная толпа, в десятки раз больше, чем перед посольскими воротами, и настроена она была весьма воинственно. В основном, это были иммигранты – беженцы, перемещенные лица. Они были возбуждены, выкрикивали антисоветские лозунги, требовали оставить Петрову в Австралии и позволить ей воссоединиться с мужем. Их вопли сливались в оглушительный рев. Десятки людей выскочили на летное поле и окружили небольшую группу советских сотрудников, чтобы не позволить им дойти до ожидавшего их самолета "констеллейшен".
Петровой и сопровождающим пришлось буквально "идти сквозь строй", стараясь не реагировать на оскорбления и угрозы. Жарков и Карпинский держали ее так крепко, что у нее на руках долго оставались синяки. Ее буквально волокли по летному полю, но страх ей внушали не дипкурьеры, а разбушевавшаяся толпа .
Однако люди судили по их виду, воображая, что это конвойные, которые тащат невинную мученицу прямиком в ГУЛАГ. "Русские едва ли смогли бы найти для такого дела людей с более вызывающей внешностью, чем у этих двоих, – писал Бялогурский. – Только одного взгляда на Жаркова и Карпинского было достаточно, чтобы вызвать в толпе, собравшейся в аэропорту Маскот, сильное возбуждение и бешенную ярость. Внешность обоих персонажей воспринимались весьма негативно, а когда они подхватили Петрову под руки и потащили по трапу самолета, толпа сразу же решила, что они негодяи. Петрова немедленно превратилась в объект всеобщего сочувствия, в невинную жертву, попавшую во власть сил зла" .
На самом деле дипкурьеры не позволяли себе грубостей, держались мужественно и пытались защитить Евдокию.
Ее хватали за одежду, пытались оттащить от эскорта. В сутолоке она потеряла туфлю, цеплялась за провожатых и пришла в состояние, близкое к истерике. Судя по всему, она была не готова к столь решительным действиям по ее "освобождению". Вот как женщина описала свое состояние:
"От страха мне стало плохо, я чувствовала себя парализованной. Эта толпа совершенно отличалась от тех любопытствующих зевак, которые стояли у посольских ворот в Канберре. Эта толпа была взбудораженная, неконтролируемая, склонная к насилию. Шум был оглушающий. Это, в довершение ко всему, что я уже пережила, привело меня в ужас. Возможно, они действительно хотели разорвать меня на части из-за той работы, которую мы с Володей проводили в Австралии" .
Сотрудники аэродромной службы вооружились пожарными шлангами, но не решались пустить их в ход. Толпа отсекла Петрову и советских дипломатов от самолета, и женщина в испуге закричала.
В ноте, подписанной и врученной А. А. Громыко 23 апреля австралийскому временному поверенному в Москве Б. Хиллу, события на аэродроме Маскот характеризовались следующим образом:
"Группа явно подобранных лиц, действовавших в полном контакте с находившимися на аэродроме представителями австралийской полиции, пытались насильственно захватить Петрову и не дать ей возможности сесть в самолет" . Отмечалось, что толпа "набросилась" на первого секретаря А. Г. Вислых, его жену Р. В. Вислых, второго секретаря Ф. В. Кислицына и дипкурьеров. Один из полицейских ударил Вислых.
Происходящее фиксировали журналисты и фоторепортеры. Австралийская и мировая пресса (за исключением советской) порадовала читателей фотографией корпулентных, правда, слегка растерянных мужчин, которые волокли к самолету на вид хрупкую и изящную Петрову. Она попросила сопровождавших ее мужчин вернуться, чтобы подобрать туфельку, но те упорно шли вперед. Эта слетевшая туфелька придала ситуации особую пикантность. Ни у кого не должно было оставаться сомнений, что несчастная дама покидает Австралию против своего желания. Мельбурнская "Геральд" восторженно объявила, что из этой фотографии "мы больше узнали о советской системе, чем из всего, что знали до сих пор".
При помощи членов экипажа Петрова, Кислицын и дипкурьеры все же смогли подняться на борт самолета. Первый раунд схватки выиграла советская дипломатия.
События на аэродроме Маскот вызвали широчайший резонанс в австралийской, а затем и в международной прессе. Антисоветские публикации пошли бесконечной чередой. Практически все были проникнуты возмущением "тоталитарными методами", которые применили советские дипломатические сотрудники, пытаясь заставить Евдокию Петрову покинуть демократическую страну. В кинотеатрах крутили документальный ролик, запечатлевший события на Маскоте. Теперь не только иммигрантская публика, но и значительная часть всего австралийского общества сочувствовала несчастной жертве и ее супругу, переживала за них и требовала от правительства воспрепятствовать отъезду Евдокии.
Подобный поворот событий заставил Мензиса и руководство АСИО срочно пересмотреть свои планы. Если Петрову выпустить в международное воздушное пространство, общественное мнение решит, что власти спасовали перед Советами. А вдруг что-то сорвется в Сингапуре? Тогда пойдет насмарку весь политический эффект от операции по разоблачению советских "шпионов" и одновременно их освобождению. СМИ уже успели обвинить власти в попустительстве русским. Распространились слухи, что в сиднейском аэропорту Петрова якобы звала австралийцев на помощь, но никто ей не помог. Хотя это не соответствовало действительности (об этом докладывал Ричардс шефу АСИО), журналисты смаковали эту версию.
Времени на раздумье было немного. Мензис созвал экстренное заседание кабинета министров, на котором было решено сделать все возможное во время дозаправки самолета в Дарвине, чтобы предоставить Петровой возможность свободного выбора. По сути установка была дана на то, чтобы правдами и неправдами забрать к себе женщину. Любой иной вариант бил по престижу правительства. Премьер-министр дал указание АСИО и исполняющему обязанности главы администрации Северной территории Р. Лейдену выйти с Петровой на прямой контакт.
Проблема заключалась в том, что ни Владимир Петров, ни сотрудники АСИО не были уверены, что Евдокия склонна к тому, чтобы отказаться от возвращения на родину. Значит, следовало ее убедить в необходимости этого в течение тех нескольких часов, которые длился полет в Дарвин. Нелегкая задача, учитывая, что женщина летела в обществе дипкурьеров и Кислицына.
В Сиднее в самолет посадили специального агента. Мензис потом делился с прессой: "Я немедленно дал указание руководству службы безопасности, чтобы с командой самолета, в котором уже следовал один агент, согласно заранее принятым нашим мерам, поддерживалась связь во время полета, и просил выяснить у г-жи Петровой… не хочет ли она остаться в Австралии". Однако агенту было практически невозможно вступить с ней в контакт. Это сделали за него бортпроводница и командир экипажа капитан Дэвис.
Директор АСИО направил Дэвису радиограмму с просьбой выяснить:
Каково физическое состояние Петровой? Ей страшно? Она дала понять, что желает остаться в Австралии?
Евдокия сидела, откинувшись на спинку кресла, с бледным лицом и отрешенным видом. Перед взлетом разрыдалась. Макияж был смазан, на лице блестели капли пота. Она обратилась к стюардессе, попросив разрешения закурить. Получив отказ, все-таки зажгла сигарету, и никто из членов экипажа не сделал попытки напомнить ей, что курение на борту запрещено.
Рядом с Петровой сидел Кислицын, а дипкурьеры расположились позади. Она на время успокоилась и сосредоточенно смотрела в иллюминатор, как самолет набирал высоту над мигающими огнями Сиднея. Затем снова стала плакать. Несколько раз брала в руки вечерние газеты, через которые Петров обращался к ней с призывом остаться в Австралии. Читала минуту или две, затем откладывала в сторону и погружалась в раздумья.
Дэвис вспоминал:
"Она могла связаться с нами, только проходя в туалетную комнату, это был ее единственный шанс, и я попросил стюардессу дать мне знать, если она предпримет такую попытку. Я сказал не давить на нее, а помочь любым способом.
…Когда она пошла в туалет в одних чулках, стюардесса последовала за ней и предложила свою пару обуви. Петрова с благодарностью приняла эту помощь. Затем стюардесса спросила, не хочет ли она что-то сказать. Миссис Петрова сказала примерно следующее: "Что я могу? Я уже две недели не спала. Меня все время охраняют и допрашивают. Я хочу увидеть мужа. Я не знаю, что делать. Что я могу? Мне страшно. Эти два курьера вооружены и я ничего не могу сделать"".
По словам Дэвиса, она призналась, что думает, будто ее муж арестован. Перед тем, как вернуться на свое место, Петрова сказала: "Я бы хотела остаться – решайте сами".
Это сообщение было тут же доведено до сведения летевшего на самолете сотрудника АСИО и передано по радиосвязи в Дарвин. На вопросы Спрая были даны ответы: Петрова очень устала. Она напугана и хочет остаться в Австралии.
"Чего она боится? Ее желание остаться было сформулировано как ответ на вопрос или этот вывод сделан в результате наблюдения за ней?" – уточнял Спрай. "Она боится вооруженных охранников, – сказал Дэвис. – Ее просьба остаться прозвучала в ответ на прямой вопрос".
Этот эпизод получил название "туалетной дипломатии" и явился основанием для последующих действий австралийских спецслужб по "освобождению" Петровой. Сколько-нибудь четкими и ясными заявлениями и просьбами с ее стороны о том, что она хочет остаться в Австралии и рассчитывает на предоставление ей политического убежища, АСИО по-прежнему не располагала. Под эту категорию трудно было подверстать "сигнал из туалетной комнаты", дошедший до властей через летчиков, который теоретически мог быть искажен. Женщина по-прежнему находилась в состоянии смятения и мучительных колебаний, и если бы ей предоставили возможность принять решение в спокойной обстановке (встреча и беседа с супругом явилась бы обязательным условием), неизвестно, какой бы характер оно приняло. Но советская сторона не была настроена на такую цивилизованную развязку, и австралийцы тоже пошли напролом. При этом меньше всего учитывались интересы Евдокии Петровой. Она стала разменной фигурой в очередном раунде политической игры.
АСИО разработала план, состоявший из двух частей. Первая заключалась в "быстрой изоляция г-жи Петровой от двух курьеров, когда она сходила с самолета". При этом предполагалось разоружить Жаркова и Карпинского, поскольку согласно австралийскому закону о воздушном сообщении пассажирам запрещалось иметь при себе оружие в самолетах, находившихся в воздушном пространстве страны. Вторая часть плана предусматривала психологическую обработку Петровой, а также Кислицына Лейденом и сотрудниками службы безопасности.
В начале шестого утра "констеллейшен" сел в Дарвине. Дипкурьеры отказывались покидать самолет, но представители властей заставили их подчиниться под тем предлогом, что пассажиры во время дозаправки не имеют права находиться на борту. На тармаке дипкурьеров и Петрову поджидали Лейден, руководители местной полиции, советник по вопросам юстиции в администрации Северной территории Эдмундс, сотрудники АСИО и десяток констеблей.
Жаркова и Карпинского "отсекли" от Петровой, с которой начал беседовать Лейден. Эдмундс потребовал от Карпинского сказать, есть ли у него оружие. Дипкурьер оттолкнул австралийца. После этого на него набросился сержант полиции Райалл и обезоружил. Жарков сдал пистолет без сопротивления. Пистолеты были одинаковые: "вальтеры" 32 калибра.
Фотография сержанта, заламывающего руки Карпинскому, как и снимок Евдокии в одной туфельке, обошел все новостные издания.
Лейден представился Петровой, сказал, что ее муж жив, находится под защитой властей и ждет, что она присоединится к нему. Затем заявил, что он уполномочен правительством выяснить, не хочет ли она попросить политического убежища в Австралии. Евдокия застонала: "Я не знаю, не знаю". Потом сказала, что "не может выбирать", потому что боится за своих родных и будет лучше, если ей дадут яду и она отравится. Лейден сказал, что он пришел не для того, чтобы давать яд, а чтобы узнать о ее намерениях.