Вена в русской мемуаристике. Сборник материалов - Екатерина Суровцева 9 стр.


Прогуляв несколько времени по тенистому Лаксенбургскому саду, к вечеру вернулся я в город. Не стану распространяться в описании Лаксенбурга и его окрестностей. Какой турист, побывав в Вене, не полюбопытствовал взглянуть на Шёнбрунн и на Лаксенбург, эти две императорские загородные резиденции, и по южной железной дороге не проехался в Баден и Фёслау, служащие летним купальным притоном для значительной части венской публики? Видавшему нечего рассказывать, он сам испытал, в котором из этих мест живётся приятнее и дешевле; а кто не видал, того Бедекера красная книжечка и ряд весьма дешёвых фотографий лучше моего рассказа познакомят с Лаксенбургом, Баденом, Фёслау, Мёдлингом и прочими истинно живописными окрестностями весёлой Вены.

Благосклонный приём со стороны императора и приглашение в Лаксенбург, выходившее из ряда обычного почёта, оказываемого лицам иностранных миссий, имели полное значение дружелюбной демонстрации в угождение приславшему меня русскому государю. По обязанности моей я не замедлил донести обо всём, как было, и скоро после того имел удовольствие узнать, какое благоприятное впечатление произвёл мой рапорт. В конце сентября вернулся в Вену князь Павел Эстергази, присутствовавший в Москве на коронации государя Александра Николаевича в звании австрийского экстраординарного посла. Скоро после того мне принесли визитную карточку от князя, и вслед за тем я получил от него приглашение к обеду, на который явился, решительно не понимая, из-за какой благодати Эстергази меня жалует такою внимательностью, когда сам я ещё не успел побывать у него. Дело тут же объяснилось. Встретил меня князь Эстергази неожиданным приветствием:

– Я обязан вам благодарностью, вы оказали мне чувствительную услугу.

– В первый раз имею честь видеть вас – не понимаю, чем мог услужить вашей светлости.

– А вот чем вы мне услужили. Во время коронации, на первых порах, откровенно говоря, моё положение было далеко не завидно. Государь и вслед за ним московское общество заметно холодно относились ко мне и к моему английскому коллеге. Исключительною внимательностью пользовался один Морни; императрица ваша с ним открыла первый большой бал. Несколько дней спустя, государь подошёл ко мне на другом бале и в самых лестных выражениях высказал мне свою признательность за ласковый приём, которым вас отличили при нашем дворе. "Донесение, полученное мною по сему случаю от моего полковника, – сказал государь, – очень обрадовало меня, прошу, передайте это вашему императору". С той поры моё положение совершенно изменилось, и мне остаётся только хвалиться милостью вашего государя и гостеприимною внимательностью русского общества. Этим обязан я вашему донесению.

– В таком случае я исполнил только свой непременный долг, сообщив чистую правду.

Затем во всё время моего пребывания в Австрии я продолжал пользоваться добрым расположением князя Эстергази, и в доме у него провёл немало приятных минут. Значит, говорить правду – не всегда же приносит одни горькие плоды.

Остановился я в "Штадт Франкфурт", не самой видной, но, положительно можно сказать, лучшей венской гостинице того времени. Несмотря на небольшой размер комнат, в которые только вскользь проникали солнечные лучи поверх крыш противоположных высоких домов тесной "Шпигель-гассе", эта гостиница служила любимым пристанищем австрийских магнатов, всегда была переполнена приезжими, что и принудило меня довольствоваться очень непросторным, зато более светлым номером, на высоте третьего этажа. Позже, до приезда жены, остававшейся в России, пока успею оглядеться в новом месте, переместился я в меблированную квартиру в частном доме, откуда и повёл свои первые наблюдательные прогулки по городу и его окрестностям.

Летом в Вене, хоть шаром покати, не увидишь ни единой души высшего круга – по улицам шныряют одни мелкие чиновники, торговцы, лавочные барышни, да рабочий народ хлопочет около домов и мостовой, требующих вечной починки. Двор переезжает в Шёнбрунн или Лаксенбург, аристократические фамилии проводят лето в своих поместьях, военные в лагере, дипломатический корпус рассеян по ближайшим окрестностям, зажиточное купечество, особенно еврейского происхождения, заселяет Баден, Фёслау и Брюль, возле Мёдлинга. Поэтому мне не с кем было знакомиться; тратить время на визиты не представлялось ни малейшей нужды, и я весь свой досуг отдал изучению города и народной жизни. А тут в Вене есть к чему приглянуться. Пред всеми германскими городами, кроме Берлина, в последние годы ушедшего далеко вперёд, Вена отличается своим живым уличным движением, неугомонной гонкой за наживой и за удовольствиями. "Ein profitables Geschäft machen" – мысль, не покидающая его ни днём, ни ночью, подгоняет сына ветхого завета; "sich unterhalten" стоит на первом плане у крещёного коренного венца. Прекрасный пол идёт тем же путём, который ему указываешь мужья, отцы и братья, и грешно было бы не любоваться венками; так много встречаешь между ними красивых лиц, прелестных талий и ножек, обутых не хуже, чем в Париже и в Варшаве.

В Германии ходить всем известная поговорка: "In Sachsen, wo die schönen Mädchen wachsen".

Очень несправедливо! Северная Германия не вправе хвалиться красавицами; именно в Саксонии редко встречаются женщины стройного склада; кроме того, они сплошь и рядом наделены природой не весьма красивыми ножками. За малым исключением ноги велики, широки и плоски – от этого далеко не привлекательная утиная походка. В Австрии же повсюду встречаются замечательно красивые женщины самых разнородных типов, по причине разноплемённости её населения. Миловидные и неглубокодумные, жадные на всякую забаву, наряжаясь и кокетничая, беспечно рассевают они цвет своей молодости по гладкому паркету или по скользкой мостовой, кому как судьба указала, и тем придают всем общественным слоям мягкий оттенок мало чем возмутимого благодушия, составляющего известную австрийскую "Gemütlichkeit".

Поэтому, кажется, вернее было бы вместо Саксонии пометить Австрию поговоркой:

"Das gemüthliche Österreich, an feschen Mädchen so reich".

Среди мужского населения такое благодушие, однако, весьма обманчиво: неосторожно было бы полагаться на него без всякой оглядки. Низший класс вообще очень груб, ленив, не отличается понятливостью и пропитан злостью, доходящею до свирепости по самому малому поводу. Много тому способствует опьянение от тяжёлых пивных паров. В средине города пьяных почти не встречаешь – полиция тщательно их подбирает; зато в кабаках и в пивных, по городским окраинам, дня не проходит без драки, и редкая драка обходится без увечья и убийства. Австрийский простолюдин постоянно прячет в карман складной ножик, так называемый "Taschenfeitel", и чуть не в силах одолеть своего противника палкой или кулаком, хватается за этот инструмент и колет куда попало. И не только в минуту раздражения способен он поработать ножом, а из-за бездельного спора, из-за бранного слова готов подкараулить обидчика и всадить ему ножик из-за угла, после чего с тупоумным равнодушием отдаёт себя в руки полиции, коли не успел бежать, иной же раз отбивается, как разъярённый зверь, пока не успеют его скрутить. Более благонадёжная "гемютлихкейт" положительно начинает проявляться только в народных слоях, уже получивших лёгкий образовательный лоск, ежели притом некоторый достаток дозволяет жгучий вопрос о дневном пропитании заменить вопросом о препровождении времени, наполняя его удовольствиями, в Вене столь легко доступными каждому, у кого в кармане не царит совершенно безотрадная пустота. Тут венский уроженец раскрывает наблюдателю широкое поле для изучения своего бытового направления, имеющего главною целью уже сказанное "sich unterhalten", т. е. пожить в своё удовольствие.

Высшее венское общество, как везде, страстно предано театру и балету. В этом отношении, с небольшим, местным, едва уловимым оттенком, Вена представляет ту же яркоцветную картину великосветской жизни, какую можно видеть в Париже, Петербурге, Берлине. И знаменитый Пратер, зимой и летом служащий ежедневно местом прогулки для венского общества, мало чем отличается от прочих загородных столичных гульбищ, доставляющих удовольствие себя показать и поглазеть на публику – вся разница в том, что в Пратере более попадается красивых женщин, чем кровных лошадей, которыми Лондон и Петербург богаче Вены. Поэтому нечего рассказывать, как и где венское привилегированное общество проводит своё время.

II.

Конкордат. – Его значение для Австрии. – Его создатели. – Внутреннее состоите Австрии. – Министр Бах. – Поездка императора Франца-Иосифа в Венгрию. – Общее недовольство. – Результаты близорукой политики. – Смотр венскому гарнизону. – Несчастный случай со мной. – Придворный обед. – Австрийские войска. – Императорская свита. – Венское высшее общество. – Голландский посланник Геккерн. – Его злой язык. – Графиня Елена Эстергази. – Графиня Батиани и её похождения. – Камергер Полянский.

Австрию застал я в полном цвете "конкордата", заключённого с папой, 18-го августа 1855 года, ради утверждения за католической религией, как значилось в тексте, тех преимуществ, какими она должна пользоваться по воле Господней и по церковному закону. Первый шаг к этому договору был сделан ещё при жизни министра-президента, князя Феликса Шварценберга, отменой Иосифом II установленного "Placetum regium", которым запрещалось без воли правительства обнародовать какие бы то ни было папские постановления. За сим уничтожались конкордатом все другие, позже изданные, церковную власть стеснявшие законы. Епископам открывалось неограниченное право по всем церковным делам прямо сноситься с папой, запрещать Риму неугодный книги и газеты, авторов подвергать публичному порицанию, руководствовать преподаванием во всех учебных заведениях, не исключая университетских лекций, каждого нарушителя церковной дисциплины карать церковным наказанием, каковое, по старым австрийским законам, сверх того, сопровождалось потерею разных гражданских прав. Праву церкви учреждать новые мужские и женские монастыри и приобретать движимое и недвижимое имущество не ставилось никакого предела. Все дела, касавшиеся до брака, коли одна сторона принадлежала к римской церкви, исключительно отдавались на суд католических консисторий, имевших безапелляционное право по своему усмотрению дозволять и запрещать такого рода смешанные браки, равномерно разрешать бракосочетание католиков, состоявших в степени родства, недозволенной каноническим законом. Хотя брак католического с некатолическим лицом прямо был объявлен делом, противным воле Божией и закону природы, но допускался за положенную плату, послужившую обильным источником обогащения папской казны. В довершение всего доход с восьмидесятимиллионного фонда – "Religions und Stndienfond", – составленного Иосифом II из имущества семисот им упразднённых монастырей на содержание приходских священников, школ и разных благотворительных заведений, был отдан в полное распоряжение епископов и таким путём поступил в непосредственное ведение римской курии.

Такие постановления конкордата, отодвинувшие Австрию в отношении веротерпимости ко временам Фердинанда II, невыносимым гнётом легли на всё разноплемённое католическое и некатолическое население империи, а само правительство лишили симпатии всего просвещённого, в особенности же протестантского, мира. Сочувствовало конкордату одно высшее дворянство, иезуитским воспитанием и сословным интересом крепко прикованное к Риму, благодушно принимающему в лоно своей церковной иерархии обездоленных младших сыновей и братьев майоратами наделённых магнатов. Силою и богатством римской церкви обеспечивалось существование значительного числа непервородных потомков лучших семейств. Как же при таком порядке вещей австрийской аристократии было не сочувствовать всякому расширению духовной власти и безграничному умножению церковного богатства?

Торжествовали Рим и высшее австрийское духовенство; зато деревенские, приходские священники, эти на вечную бедность обречённые парии католической церкви, ниже прежнего понурили головы: их материальный быт остался в прежнем положении, и только, лишённые последней тени гражданской защиты, конкордатом они отдавались на безотчётный произвол своих епископов.

Главными деятелями конкордата были венский архиепископ Раумер, за такой подвиг возведённый в звание кардинала; министр граф Лео Тун, отъявленный клерикал, слепой исполнитель властолюбивых замыслов патера Бекса, генерала ордена иезуитов, и ловкий делец – министр Бах, одинаково ревностно готовый служить церкви и её противникам, лишь бы удержать в руках свой министерский портфель. Граф Буль, заступивший во главе министерства иностранных дел князя Шварценберха, умершего в 1852 году, не размышляя, шёл по дороге, проложенной своим предшественником.

Молодой император, не успевший ещё приобрести потребного опыта в государственном управлении, покоряясь влиянию своей иезуитами совершенно опутанной родительницы, эрцгерцогини Софии, настоянию министров, да и по собственному религиозному чувству, не задумываясь принял все папой предложенный условия. Успели уверить императора, будто помощью лишь усиленного могущества католической церкви может быть восстановлена твёрдым образом собственная, революцией ослабленная власть. Последствия доказали, что все сторонники конкордата, в том числе даже очень дальновидные отцы иезуиты, радикально ошиблись в своих расчётах. Конкордат не только ничего не укрепил, а напротив расшатал штыком и пушкой только что скреплённые связи австрийского государственного здания, и самому правительству стал камнем преткновения на пути гражданских преобразований, повелительно требуемых духом времени.

Государственная власть наружно казалась прочно установленной во всех частях многоязычной империи: повсюду господствовала полная тишина. Революция, Виндишгрецом подавленная в Праге и в Вене, Радецким в Италии, Гейнау в Венгрии, благодаря русской помощи, чаялось, следа не оставила; самые тягостные, самые несообразные правительственные распоряжения проводились без помехи и без сопротивления. Конституция, дарованная Францом Иосифом всем австрийским подданным, 4-го марта 1849 года, уничтожена, наравне с конституцией, обнародованною императором Фердинандом, 25-го апреля, 1848 года; венгерское королевство было обращено в австрийскую провинцию с отменой политических прав, до восстания принадлежавших венгерскому народу; итальянския области, увлечённые надеждой восстановить свою народную независимость, были усмирены силой оружия; южные славяне, в награду за кровь, пролитую ими против венгров в пользу империи, поставлены в обидно двусмысленное положение, которому они принуждены были покориться, как покорялись своей судьбе все остальные народности, подведённые один общий уровень самых тягостных полицейских мер, не давших, однако, в продолжение времени желанного результата. При этом австрийское правительство сделало ошибку, от которой продолжает страдать до настоящого времени. До 1848 года различные австрские народности, пользуясь полным равноправием, мирно прозябали одна возле другой; стараясь восстановить свою революцией потрясённую власть, правительство разбудило блогодушно дремавший племенный антогонизм: славян вооружило против венгерцев; из чехов образовало полицейсюй надзор в немецких провинциях; славян, проявивших свою силу, повело путём скрытой германизащи и пуще всего принялось косвенно теснить протестантов, составлявших в Венгрии религиозно-политический элемент, не допускавший открытого нарушения принадлежавших ему истрорических прав. Венгрию, разделённую на пять административных округов, взамен прежде существовавших комитатов, наводнил чиновниками немецкого происхождения, слова не знавшими по-венгерски, нарядив их, для придачи им местного вида, в испещрённые золотыми шнурами мундиры венгерского покроя, за что и были прозваны в народе "баховскими гусарами".

Таким же образом пражская полиция была составлена из немцев, не владевших чешским языком. Языки смешались ровно при вавилонском столпотворении: правители и управляемые, блюстители общественного порядка и публика, не понимая друг друга, становились в тупик, злились, путались, и чем больше выходило путаницы, тем сильнее возрастала их обоюдная ненависть, правительственный авторитет утопал в омуте бюрократической неурядицы, дошедшей наконец до того безотрадного положения, из которого может вывести один крутой поворот на новую дорогу. Граф Тун своею иезуитскою аргументациею, Бах своею удивительною находчивостью, не брезгавшею даже прямым обманом, постоянно вводили в заблуждение молодого императора касательно истинного положения дел. Резким примером, как Бах ловко умел пользоваться обстоятельствами, служила первая, в 1852 году им устроенная, поездка Франца-Иосифа во вновь организованную, к империи присоединённую, венгерскую провинцию. Пред императорской поездкой сам Бах съездил в Пешт, переговорил с местными начальниками и под рукой распустил слух, будто император венгерцам везёт полную горсть негаданных милостей. Знал он, что венгерцам более всего желательно восстановление королевства на прежнем основании, без чего никакая милость, никакая льгота их не примирят с австрийским царствующим домом, и знал, что этого не будет. В надежде на такую высокую милость, венгерцы восторженно приветствовали императора – и горько ошиблись в своём ожидании. Императору же Бах объяснил народный восторг пламенным выражением преданности и благодарности за новую организацию и присоединение Венгрии к могущественной Австрийской империи. А какой переворот произошёл от этого в народном чувстве, как после того даже магнаты, дотоле преданные двору, стали переходить на сторону оппозиции, нисколько не тревожило барона Баха: император остался доволен своей поездкой, сам он крепче прежнего уселся на своём месте, чего только и домогался, придумав с повязкой на глазах провезти по Венгрии своего доверчивого повелителя.

Назад Дальше