* * *
Ярославль. Идут экзамены. За окном голосит петух.
– Наполеон претендует против Турции… Чернышевский написал драму "Дмитрий Калинин" …
* * *
Бывалоча…
* * *
– Всё это – пустые слова!
Лицо гладкое, холеное, шея толстая и голос тоже толстый и гладкий.
* * *
Комиссар собственной безопасности.
* * *
Литые, крупные, какие-то геральдические гуси.
* * *
Фамилия: Наумкин
(а зовут его все Недоумкин).
* * *
Девушка отвечает на вопрос билета покачиваясь, монотонным, высоким голосом, не останавливаясь, как заколдованная. Вопросы ее сбивают, она теряет нить и потом больше не может поймать ее.
* * *
Основное заболевание: здоров. Сопутствующие заболевания: наглость.
* * *
Милиционер: – Я – человек, а не буква закона.
* * *
Эренбург на встрече с Полетаевым :
– Нельзя, чтобы на Луну высадился хам.
Пишут: нельзя без Пушкина, Бетховена, но никто не написал: нельзя жить без Сталина.
Сталин не может без физики? Да.
Физики не могут без Сталина? Не верю.
По таланту нельзя ходить сапогами. Мода на оглоблю кончилась. Но теперь другая мода: на средне-арифметическое.
Я рад, что люди лучше одеваются и едят. И спокойнее спят по ночам. Но это еще не всё.
…Меня теперь называют "некоторые литераторы". Словно я размножаюсь почкованием.
Почему нужно много сортов хлеба? Почему не может быть разнообразных писателей?
Если б я разводил розы, то получил бы почетную грамоту. А нового писателя? Нет, не моги, не выводи.
У старого дерева – отруби ветви – вырастут новые. А попробуйте по саженцу прогуляться.
* * *
Удивительная книга. На ее страницах плачут, падают на колени, целуют руки и говорят: "Кристин, золото мое бесценное, не плачь так горько" .
Сейчас так уже не пишут. Но разве сейчас не плачут, не стоят на коленях? Плачут. Стоят. Но написать об этом ни у кого не повернется рука. Прочитать об этом было бы почти оскорбительно. Сдержанность. Скупость. Всё загнано глубоко внутрь. Это верно. Так и должно быть. Но, может, она так любила музыку оттого, что рыдание в ней звучало не заглушенное ничем, звучало, не стесняясь себя, бесстрашно. Тут не было запретов.
* * *
– Это то же самое, что владеть Летним садом для единоличных прогулок.
* * *
В меховом ателье. Заказчица:
– Плечи какие безобразные.
– Да не сказать, чтоб безобразные… Ну, почему безобразные? Плечи, можно сказать, как плечи. Обыкновенные плечи.
– А вы, гражданка, не лезьте, не ваше дело.
* * *
Она заведовала мной.
* * *
Мысли какие-то бледные, робкие, вялые – не кровь, а сукровица.
* * *
У Гете торжествует незаконная любовь.
У Киплинга – законная.
* * *
– Ты меня обидела.
– Чем же я тебя обидела?
– Лобиком.
(Мать хмурилась).
* * *
– Она кусается лапами (про кошку).
* * *
– Ты меня жутко утешил.
* * *
– Сейчас такое веяние…
* * *
– У меня пьеса готова. Осталось только слова проставить.
* * *
Надо было, чтоб любовь выболела. Чтоб ее не стало. Надо было ее сломать, разрушить.
* * *
– Моя болезнь, знаете, как называется? Я в медицинской энциклопедии вычитал: старость – не радость.
* * *
Выпьет, крякнет: ремонт!
* * *
– Вы гуляете в одиночестве?
Высокомерно: – О, если бы вы знали, сколько друзей сопровождает меня сейчас.
Понимать ее надо было так: они мысленно с ней, она оживляет их своим воображением.
– Ну что ж, передайте им привет.
* * *
Август в Тарусе.
Ночью падают звезды. В саду слышен стук яблок, падающих с деревьев.
Днем из-за всех заборов слышен стук – оббивают бочки для засолки огурцов и капусты. Трава усеяна молодыми гусиными перьями.
Георгины, гладиолусы, золотые шары.
* * *
"Виновные будут караться вплоть…"
* * *
Я: – После того, как Тамара пошла в партком, муж к ней вернулся и теперь, говорят, носит ее на руках.
Шура: – В партком?
* * *
Я знаю женщину, которая говорит о себе: – Я пишу такую густую прозу.
* * *
У меня советский паспорт!
– Тут у многих советские паспорта!
* * *
Мне говорят: чтоб прозвучало то, что ты хочешь сказать, надо пользоваться этой терминологией. А я считаю, все эти слова так скомпрометированы, что ни до кого не доходят. А молодежь их попросту слушать не может .
* * *
– От зависимости вашей семьи… До такой шикарности мы еще не дошли.
Надо навещать сюда. Да почаще. И там будет хорошо видно.
* * *
По природе предатель…
Убийца по природе…
* * *
– Если в бабе ничего от мужика нет, это плохо. Это значит, что она баба и только баба, и курица и больше никто. А если в мужике ничего от бабы нет, это тоже плохо. Это значит, что он звероватый и злобы в нем много.
* * *
– А ты его любишь?
Подумала и ответила: – Уважаю.
– Что значит уважаю? Я б удавилась, если бы меня уважали – пусть лучше не уважает. Плевать мне на уважение!
* * *
"Но мне понравилась веселая жизнь на колесах, легкий труд; и я стал студентом прохладной жизни и опустился на дно".
* * *
– И жил он, как сказано у Лескова, в неопределенном наклонении…
* * *
Иуда, целующий Христа. Круг, вписанный в квадратную рамку. Темное, почти неразличимое лицо Христа. И фигура Иуды, змеинообразное объятие, губы, протянутые к Христу, и взор, обращенный к римским воинам .
* * *
"Высо́ко, как Коккинаки" – Это может прокудахтать курица, но человек это произнести не может.
* * *
– Он оскорбил его по щеке.
* * *
Цветочница с лицом убийцы.
* * *
– Если ты мертв, не берись помогать.
* * *
– И во мне всё гулом пошло – в позвоночнике гул, в мозгах – гул, в руках, в ногах, во всем организме.
* * *
В эфир ворвалась злобная, решительная, очень деловитая колоратура. Она как-то мстительно выводила свои коленца.
* * *
– Стою в вене! (Медсестра делает укол).
* * *
– Моя прелесть! Сейчас сделаем укольчик! Золотце, поработайте кулачком… так, так… Где там венка? Вот она. Разожмите пальчики, моя прелесть.
* * *
– Он глазами как вцепится…
* * *
Вкрадчивый дождик.
* * *
– Извлеки мне корень поквадратнее.
* * *
И вот она гремит, и вот гремит: "Я зарабатываю… Я покупаю…" Подумаешь! Все зарабатывают, все покупают. И еще: сядет за стол и опять гремит: "Я не голодная". А остальные, что ли, голодные?
* * *
– Дети у тебя. Зачем ты пьешь?
– Подружки такие попались. Подбивают.
– Тебе что, десять лет? Какие подружки?
* * *
– Учителя говорят: язык у тебя бедный. Читай, мол, больше. Я читаю. А что толку? Иной раз скажешь какое-нибудь такое слово из книжки, ну, например, эрудированный – ну, знаете – говорят так, например, эрудированный человек, а девчонки смеются – что это ты воображаешь о себе…
* * *
А я знаю еще слово "концентрированный", но в разговор не вставляю, стесняюсь.
* * *
– Про таких у нас на Украине говорят: куда ни повернется, там верба растет.
* * *
Рыжая, быстрая, полная доброжелательства. Но ее боятся, как чумы: если уколет в ляжку, будь уверен: эта нога из строя вышла. В вену попадает с пятого примерно раза.
* * *
Генерал: – Вот, понимаешь, теперь военное дело немодно. Два сына у меня. Один в инженеры пошел, а другой по гуманитарной линии – в цирковое училище.
* * *
– Не пей, тебе же машину вести.
– "Скорую помощь" не останавливают. Я потому на "скорую" и пошел.
* * *
Детские годы, это годы настоящей, а не пустяковой жизни.
* * *
– Ты что невеселая, с людьми неласковая?
– Будешь за 300 рублей ласковая…
* * *
– Пить надо по месту жительства. (Кондуктор в автобусе.)
* * *
– Идите по направлению прямо.
* * *
– Мы не для того сюда пришли, чтобы они праздновали женский день и кидали свои посты.
* * *
– Курица. А лицо мадонны.
* * *
Голосом срывается на высоких нотах. До писка.
* * *
– Я закрою глаза и с закрытыми глазами попаду в сосну. Видишь, попал! Но ты не удивляйся: я не совсем глаза закрыл, а прижмурился только.
* * *
– Покрывал врагов. А теперь не хочет поглядеть людям в глаза. Прячет их от людей. Нет, не спрячешь, тов. Пономаренко! Не спрячешь от народа своих преступных глаз…
Так говорил один оратор, и другой, и третий. А тот, о ком говорили, всё не поднимал головы, не опускал руки. Он просто умер.
* * *
Представляли начальство, водили по комнатам. Привели в отдел очерка, а там один сотрудник говорил с женой по телефону. Он в смятении положил трубку на стол, а оттуда несся голос жены: "По бабам шляешься, дрянь такая!"
* * *
Пьяная весна. Капли прыгали с крыш, как пьяные. И птицы свистели, как пьяные. И облака неслись высокие, хмельные. И высоко в небе неслись пьяные облака.
* * *
Он был готов к смерти. И к посадке. Но когда угроза посадки стала явственной, он подумал: "Раньше бы…" Теперь он был женат, и у него был ребенок.
* * *
– Ты давно за ним замужем?
– Всю жизнь…
_______
Рассказы А.А.А. [Ахматовой]
– В Гослите при заключении договора платят 25 %. По сдаче рукописи в набор – 35 %. Когда книга выходит – остальные сорок. И вот, когда сдали книгу в набор, я попросила свою редакторшу выписать мне 35 %.
– Кажется, вам 35 % уже выплачивали.
– Если вам кажется, проверьте.
Она куда-то удалилась, а вернувшись, сказала:
– Старшему редактору тоже кажется, что мы оплатили вам 35 %.
– Если и вам, и старшему редактору так кажется, я попрошу вас проверить это обстоятельство у бухгалтера.
Редакторша удалилась, а вернувшись, сказала:
– Бухгалтеру тоже кажется…
И тут я ответила так:
– Если бухгалтеру кажется, его надо связать и тотчас вести в пробковую комнату. Казаться может лирическому поэту, а бухгалтеру ничего казаться не должно. Он должен знать.
_______
Когда мне вручали премию, за моей спиной стоял чей-то бюст – то ли Тита Ливия, то ли Нерона. Он всё время гримасничал, он был недоволен происходящим, и на лице у него было написано: "Кто это? Поэтесса? Ахматова? Первый раз слышу. Сапфо – вот это была поэтесса!.."
Министр подал мне небольшой конвертик. Я поблагодарила и положила его на стол, неподалеку от себя. Министр улыбнулся, взял мою сумочку, расстегнул ее и сам положил туда конвертик. Оказалось, что в нем было миллион лир.
Знаете, как я их потратила? Мы купили шесть чемоданов и напихали в них всякого женского барахла – кофты и прочее. Я приехала в Ленинград под самый Новый год и была как дед Мороз – всем раздавала подарки.
* * *
Я спросила Шуру: – Как ты думаешь, это много – миллион лир?
Шура: – Для человека, который всю жизнь привык обходиться одной лирой – наверно, много.
* * *
– Бог правду слышит, если доживешь.
* * *
– Поменьше рвенья (Талейран).
* * *
– Всякая вещь бывает 1-го сорта или второго (похуже) или третьего (совсем плохого), но дерьмо – не сортится.
* * *
– До 3-х часов ночи играли в бридж, чтобы нас не вытаскивали из постелей. А потом отец ложился и клал рядом с собой револьвер .
* * *
Каспий мелеет со времен Петра Первого. Но такого обмеления…
* * *
А. А. Ахматова.
– Рим… Кто построил все эти здания? Не человек же. Тогда кто же?
* * *
Когда меня подвели к старинному замку, где я должна была получать премию, я остановилась, онемев. Огромная, почти отвесная лестница. Каждая ступенька в полметра. Как же я взойду, если я даже на второй этаж поднимаюсь в лифте? Я одолею несколько ступеней – и похороны по четвертому разряду – покойник правит сам – обеспечены.
Я постояла, подумала и сказала себе: поднимись.
– И что?
– Ничего – поднялась.
* * *
В Ташкенте Нечкина пришла с визитом к Анне Андреевне. На светский вопрос "Над чем вы сейчас работаете?" Милица Васильевна ответила полуторачасовой лекцией на тему "Грибоедов и декабристы". Когда она ушла, А.А. сказала: "Я вижу, что из этого города меня без высшего образования не выпустят".
* * *
– Я хорошо веду себя только, когда я печальный (грустный). Когда я веселый, я веду себя плохо и никак не могу остановиться!
* * *
– Добрый человек любить маслины не может.
– Да никто и не любит, просто притворяются.
* * *
– Как уютненько, как интимненько. Хотите я расскажу вам свои взаимоотношения к мужу?
* * *
– Пушкин очень гладко пишет ямбами, поэтому все понятно. А Маяковский когда ямбами – тоже понятно. Но иногда он переходит на хорей – и тогда – ну, ничего не понятно.
* * *
Уму это было не в подъем.
* * *
Букинист возвращает бывшему другу эту книгу в надежде, что в следующих книгах не будет пропусков ни по вине главлита, ни по вине редактора, ни страха ради иудейска.
* * *
"Порой мне бывает грустно, и в эти минуты мне кажется, что только ты сможешь всё понять, тонко оценить сложившиеся обстоятельства и дать соответствующий совет".
* * *
– Ну, хорошо: я тебе тапочек не купил, ладно. А ты что сделала? Оставила своего мужика в лесу на платформе и ушла с чужим мужиком. Это как будет? Хорошо?
(Он одноногий, с костылем. Она востроносенькая, в платочке. Не очень молодая.)
* * *
– У тебя в душе́ не работают дворники. Они не подметают, и вот всякая мелочь застаивается, и мучает тебя, не оставляя сил для настоящего горя.
– А это горе?
– Нет, – отвечал он беспощадно. – Горе впереди.
* * *
Жизнь трудна, и никто дневников не ведет. Что-нибудь себе сказать. Реже, но на большей высоте.
* * *
– Он за две минуты внимания требует двадцати лет страсти, преданности, любви и пожизненной верности.
* * *
"Тихое оподление души человеческой ужаснее всех баррикад и расстрелов в мире" (А. Куприн).
* * *
– Во-вторых! – кричал он с трибуны. Никто не помнил, что "во-первых" и было ли оно вообще.
* * *
В больнице .
Девочка Оля: – Портки надевать не буду. А зачем мне портки?
* * *
– Ты мне на нервы не действуй! Не капрызничай!
* * *
Неслышно капает из стеклянного баллона кровь – через стеклянную трубку, которая соединяет две резиновые, видно, как по капле, по капле – без стука, неслышно: кап… кап…
* * *
Мальчик откуда-то из глубинки, 12 лет:
– Вре-е-едные… Мучают… Если эдак лечить, так уж лучше не надо… одно мученье. Никогда в больницу не поеду больше… Уеду, не вернусь…
Злобно, мне:
– И вы – мучаете.
– Мне уйти?
– Не знаю.
Стало мне скучновато.
После сонного укола, проснувшись:
– И вы спите, тетя…
– Не хочу, мне тебя жалко.
– Спасибо.
* * *
Я ведь постановила – никогда не ждать спасибо. Однако, нужно? Это плохо.
* * *
Искательно: – Где тут кипяченая вода?
– Я не из этой палаты.
(Стояла рядом с бачком.)
* * *
Ирочке Мещаниновой, которую вчера оперировали, сегодня 2 года. Муж одной больной принес ей верблюда – про верблюжью голову говорит: сяпка (шапка), про снежинки: мухи.
Рот большой, выразительный. Волосы, как лен – белые и кудрявые.
* * *
– Я запоздала с личным счастьем.
* * *
– Я в смысле гуманности хотела стать медсестрой, а в смысле развитости науки я этого представления нисколько не имела.
* * *
Тонкий, страдальческий голос:
– Можно ли откашляться?
– Можно, можно, наши нитки всё выдержат.
* * *
Ночью не так интересно. Спят.
* * *
На одну санитарку 50 человек.
* * *
Сердце, как испуганная птица – нет сравнения точнее.
* * *
Зашитое: как кривая строчка, которую поперек и вдоль перечеркнули красными чернилами.