Присутствуют руководители порта и комендатуры во главе с Макаренко и Романовым. Они в ответе за рациональное размещение войск и грузов на судах. Но прежде чем попасть на суда, войска пройдут через руки присутствующих здесь комендантов посадки Северина, Ильича, Булаховича, Морозова, Похилько, Михайлова, Бондаренко, Клычникова, Шилина – главных наших распорядителей на посадке. Их работу обеспечивают блюстители порядка в порту – Барбарин, Шейнин, Волошин. С них спрос за встречу войск и соблюдение дисциплины движения по территории порта. Они подводят войска к комендантам посадки и отвечают за охрану и оборону порта.
Тут же командиры артдивизионов Денненбург и Сологуб – они прикрывают отход войск и порт с суши и воздуха.
Командование ОВРа – Давыдов, Ефимов, Лепакин отвечают за порядок на водной акватории порта, своевременный выход конвоев и подрыв военных объектов в порту. Им уходить последними. Присутствуют работники штаба, политотдела и тыла во главе со своими руководителями Вишневским, Оленевым и Федяевым. Здесь же представители дивизий. Они получат указания и доложат их комдивам.
Людей в зале много, а тихо. Если кто и говорит, то шепотом. У каждого на душе камень – оставляем город, а в нем триста тысяч советских людей. Конечно, на фоне того, что уже оставлено на оккупированной врагом территории, это не масштабно. Но то – где-то, а это нам ближе. Мы за этот город, за этих людей бились много дней. И хотя уходим из Одессы по приказу Ставки, нам от этого не легче. Утешает одно – идем на помощь крымским войскам.
С минуты на минуту должно подойти командование. Чтобы скоротать время и отвлечь людей от мрачных дум, предлагаю зарисовать вывешенную схему расстановки судов.
Прибыли Кулаков, Жуков, Петров, Кулишов, Владимирский, Воронин. Подаю команду "смирно" и направляюсь к Кулакову с рапортом. А он показывает на Жукова – дескать, командует он. Подражая ему, Жуков кивнул на Кулишова – здесь его подчиненные, он здесь главное лицо, ему предстоит принимать решения, ставить задачи, а мы послушаем.
Я изложил командиру план посадки и выхода конвоев. Кулишов был знаком с ним, но хотел довести его содержание до исполнителей. Кулаков и Жуков задали Макаренко, Романову, Барбарину, капитанам судов и командирам конвоев уточняющие вопросы.
Адмирал Кулишов при постановке задач был предельно краток:
– В связи с осложнившимся положением наших войск на Перекопе Ставка Верховного Главнокомандования приказала эвакуировать войска из Одессы на помощь Крыму. В соответствии с решением Военного совета Черноморского флота командующий Одесским оборонительным районом назначил эвакуацию на 15–16 октября. Порту и комендатуре приступить с ноля часов 15 октября к погрузке тылов и техники дивизий, а с 21.00 начать посадку войск. Транспортам, комендатуре порта и комендантам участков закончить посадку войск к 2.00 ночи 16 октября. Конвоям начать выход с главными силами из Одессы в Севастополь с 22.00 15 октября и закончить до 3.00 16 октября. Отрядам кораблей с арьергардами выйти не позже 5.00, а судам, следующим одиночным порядком, – до 6.00. Действовать согласно плану штаба базы, утвержденному мной. 42-му дивизиону береговой артиллерии прикрыть отход войск с рубежей в порт; 16-му зенитному артдивизиону прикрыть порт с воздуха. ОВРу обеспечить выход конвоев по плану и после подрыва портовых объектов командованию ОВРа начать отход не позже 7.00. С 3.00 командир ОВРа старший в порту. На переходе морем транспорты следуют каждый в отдельности в охранении малых охотников под командованием своего командира конвоя. Вражескую авиацию отражать зенитной артиллерией транспортов и "охотников"; с рассветом конвои будут прикрыты истребителями с аэродромов Тендры и Крыма и зенитной артиллерией кораблей эскадры: крейсера прикроют головные конвои, а эсминцы – концевые. Капитану 2-го ранга Барбарину своими подразделениями прикрыть порт с нагорья и обеспечить жесткий режим в порту. Мой ФКП на Барятинском переулке действует до 3.00 16 октября, но посещение его после 00 часов запрещается. С 3.00 радио– и телефонную связь поддерживать со штабом ОВРа.
Затем было проведено инструктивное занятие. Оно имело целью уяснить, как наилучшим образом выполнить задачи, поставленные командиром базы, по эвакуации Приморской армии морем. В соответствии с решением командира базы я сообщил, какой транспорт какой дивизии и какому полку предназначен и на каком причале он будет стоять. Представители дивизий были предупреждены о том, чтобы последние подразделения подошли к своим судам не позже 24.00, а арьергардные – до часу ночи. А.А. Барбарину вменялось в обязанность встречать полки на подходе к порту и коротким путем приводить их к судам, где передавать комендантам посадки. На транспортах ответственность за размещение войск возлагалась на капитанов судов, помощника коменданта порта и начальника эшелона, которым надлежало пройти на суда и вместе спланировать размещение подразделений по палубам.
По окончании посадки личного состава на судно комендант посадки обязан был доложить коменданту участка посадки дивизии, а последний – оперативному дежурному базы, который с разрешения начальника штаба базы отдавал приказание оперативному дежурному ОВРа на выход данному конвою. Одновременная съемка двух транспортов воспрещалась. Для обеспечения четкости в действиях конвоя катера охранения засветло швартовались к борту своего транспорта, командир конвоя находился с капитаном и постоянно поддерживал связь с оперативным дежурным ОВРа по телефону и радио.
С командирами кораблей и капитанами судов уточнили на картах порядок выхода конвоев из порта и правила уклонения от самолетов-торпедоносцев и сброшенных ими торпед. Начальник связи базы Баратов сообщил организацию связи на берегу и в море на период операции по эвакуации. Гидрографическая служба базы позаботилась о безопасности плавания на акватории порта и на рейде. Капитан-лейтенант Слободник показал на схеме и сообщил, что в воротах порта на месте Воронцовского маяка и на оконечностях молов будут гореть белые огни и что капитанам разрешается в случае угрозы столкновения судов включать бортовые отличительные (красный и зеленый) огни. Для ориентировки на рейде – на Большом Фонтане установлен зеленый огонь, на мысе Е – синий. Командирам и капитанам вручены описание огней и письменное разрешение на включение бортовых огней. Начальник порта Макаренко и комендант порта Романов разъяснили капитанам и армейским товарищам порядок погрузки техники и размещения людей на судах.
Пожелав друг другу успехов, мы направились по своим местам. С Макаренко и Романовым я прошел на теплоход "Грузия". На него предполагалось погрузить 4000 человек, в том числе и раненых. Но при очередной бомбежке порта была повреждена корма судна. На "Грузии" вышел из строя руль. Капитан заявил, что судно нуждается в буксировке. Решено пересадить часть людей на другие суда, а теплоход буксировать эсминцем "Шаумян", он же его и прикроет.
Ну а если будут еще попадания? На тот случай предусмотрен резерв – боевые корабли. Они примут тысяч семь личного состава.
Отдаваясь делу, люди размышляли над тем, что их ждет. Положение было сложным. Достаточно почитать переписку между Одессой и Севастополем, чтобы убедиться в этом. Шло обсуждение сроков и способов эвакуации, ее прикрытия, ускорения подачи судов, увеличения их числа… И шли жаркие споры. Это были творческие поиски лучшего варианта осуществления принятого решения.
Основная масса воинов соблюдала боевое спокойствие. Но не буду приукрашивать. С каждым днем и часом приближения срока ухода главных сил напряжение в душах человеческих нарастало. Кое-кто приуныл, а то и запаниковал. Я уже говорил, что паника появлялась не в наступлении, редко в обороне, чаще – при отходах под вражескими ударами. Ведь отходят не от хорошей жизни.
В оборону мы втянулись и уверовали, что можем стоять длительное время. Теперь все обжитое, насиженное надо было покидать и идти в порт. Противник при преследовании мог смять, сбросить в море. И достаточно ли моряки организованы, чтобы в кромешной тьме посадить за несколько часов такое большое войско? А впереди переход морем. Надежно ли моряки доставят по назначению? Иным отход сушей с прорывом через вражеский заслон казался предпочтительнее. Много неясностей и сомнений. Неспособным подавить страх становилось дурно от одной мысли, что они должны отходить последними. И они рвались скорее, вне очереди покинуть осажденный плацдарм.
По-человечески можно было понять таких людей. Враг рвется в Крым. Морские коммуникации становятся все более уязвимыми. Под Одессой с каждым днем усиливается нажим противника, а наши силы убывают, уходят в Севастополь. Оставаться в числе последних и, чего доброго, оказаться нос к носу с наседавшим врагом не каждому под силу Это большое испытание на мужество. Но оставаться надо. Кому-то надо. Обязательно. Неприятно уходить замыкающим. А надо. Не все осознавали эту жестокую необходимость. Мне приходилось не раз круто поступать с теми, кто пытался вне очереди включить себя и своих близких в план посадки именно сегодня, а не завтра.
Когда я объявил одному капитану судна, что он уйдет не сегодня, а завтра, в последнюю ночь, тот даже в лице изменился и лепетал бог весть что. Он струсил. И его пришлось отстранить от командования судном.
Да что там у других, у меня самого неприятности. В сутолоке дел, в работе с перегрузками не всегда есть время заглянуть в душу каждому рядом стоящему. На днях, ближе присмотревшись к одному штабному работнику, я заметил, что другим был человек до объявления об эвакуации. А теперь сник. В обороне он побывал во многих переплетах – ездил в Морской полк, ходил на рейд на корабли, работал в порту под вражескими ударами. И все как нужно. А теперь произошел у человека психологический срыв: руки дрожат и неуправляем. Сутки я терзался – мер не принимал и адмиралу не докладывал. Выручил он сам – слег в постель: нарушился пищеварительный режим. Перевоспитывать его некогда, крутые меры не помогут, а он – помеха, дурно действует на других. Пригласил невропатолога и терапевта. Они поставили диагноз, связанный с "острым нарушением мозговой и желудочно-кишечной деятельности". Требовалась госпитализация. Сегодня на санитарном транспорте "Белосток" отправил его в Севастополь, поручив ему с двумя матросами доставить штабной архив. Но подобные "болезни" не поощряются в трудной обстановке. Он был наказан по службе.
Вечером, когда ушли конвои с последними тылами, мы с Крыловым решили осмотреть порт. Обошли все причалы, посетили транспорты, побеседовали с комендантами посадки. Как раз при нас начала поступать артиллерия дивизий, ее начали грузить. Николая Ивановича несколько смутила сложность работы в темноте с таким грузом. Но когда он увидел сноровку крановщиков и грузчиков, успокоился: в порту большие умельцы.
– И все-таки в ночь посадки войск возможны серьезные трудности. Представляете, придет более тридцати тысяч человек на не такую уж и большую площадь в темноте? А если бомбежка и артналет? Тут за дисциплиной войск решающее слово. Надо поговорить с командирами дивизий об организации посадки, – и Крылов при свете фонарика сделал какие-то заметки в блокноте.
Приехали на наш ФКП, где я показал Крылову помещения для опергруппы штаба армии. Осмотрели их. Затем я предложил Николаю Ивановичу доложить командарму Петрову, что было бы целесообразно днем 15 октября командованию армии переехать на наш ФКП и с него управлять войсками, совместно руководить операцией по эвакуации армии. Крылов согласился. Кулишов одобрил наше предложение. Надо было утвердить его у Петрова, а затем и у Жукова. С этой целью мы и уехали на их КП.
15 октября командарм вернулся с передовой за полночь. Я доложил ему о результате проигрыша посадки войск с моряками и представителями дивизий. Но когда сказал ему, что обещанные командующим флотом три судна еще не пришли – "Украина" на подходе, "Чапаев" на переходе, а "Большевик" потерпел аварию и устраняет ее у Ак-Мечети, Петров взорвался:
– Если моряки не способны поднять все войска и есть угроза хоть одному полку, вы, моряки, можете уходить, а я останусь с армией.
Он так разволновался, что у него с переносицы свалилось пенсне. Он ловко поймал очки на лету и водворил их на место, но голова его продолжала болезненно подергиваться – результат контузии в прошлой войне. Я счел себя виновником его переживаний и начал, как мог, успокаивать Ивана Ефимовича. Петров быстро успокоился и заговорил обычным деловым тоном, как будто минуту назад ничего и не было.
Надо же такому случиться: звонит оперативный дежурный базы Квасов и докладывает, что в гавань вошла "Украина". Это было в 2.30 ночи. Я тут же Петрову. Он совсем повеселел. Спросил:
– А какие сведения о приходе "Чапаева"?
Я ответил уклончиво. Сказал о том, что последний раз его наблюдали в районе маяка Тарханкут, это у Крыма. Если он не придет, то кавдивизию посадим на крейсера.
– Это надежное дело?
– Десант у Григорьевки показал.
– Я и раньше слыхал, что моряки – обязательный народ. Положимся на них, товарищ Крылов. И давайте отужинаем, а то я еще и не обедал.
Иван Ефимович вспыльчив, но отходчив. А в беседах он просто милый человек. Прощаясь, он все-таки ввернул:
– А может, вы "Чапаева" по радио поторопите?
Я уехал на "Украину" проинструктировать капитана П.А. Половкова. Пока объезжал порт, проверял, как грузится дивизионная артиллерия, наступил рассвет. Позади уже вторая ночь без сна.
Приехал на ФКП, а там ждет Леонид Григорьевич Леут, мой бывший помощник в бытность мою командиром корабля. Он привел тральщики для эвакуации. Для воспоминаний времени не было. Я уточнил задачу его кораблей. На прощание вручил ему ящик коллекционного вина многолетней выдержки – подарок одесских виноделов. Оно для меня сейчас обуза.
В эти последние дни мы в штабе особенно строго относились к себе: никаких излишеств, максимум времени работе, подкреплялись на ходу. Себя я взбадривал курением – три пачки в сутки, папироса за папиросой.
Взошло солнце, а "Чапаева" и "Большевика" нет. Маловероятен их приход днем – вражеская авиация постоянно висит в воздухе на подходах к Одессе, и капитаны не рискнут идти почти на верную гибель. Но они наверняка знают, что наступает последняя ночь.
И вдруг в 10.00 с Тендры доносят, что наблюдают транспорт, идущий в Одессу. По расчетам, это может быть только "Чапаев". Уж не знаю, радоваться или печалиться по этому поводу. Ведь он вошел в зону действия вражеских бомбардировщиков, которую следует проходить только ночью. Его могли утопить в любую минуту. Так было уже с боевыми кораблями и грузовыми судами, пытавшимися днем прорваться в осажденную Одессу. Доложил эту ситуацию Кулишову. Он не сразу нашелся, что ответить, и спросил:
– Что будем делать с кавдивизией, если "Большевик" не придет, а "Чапаева" утопят?
– Часть дивизии отправим через Аркадию на вспомогательных судах, другую – на крейсерах.
– Поезжайте и информируйте командование армии. Успокойте их.
Как я хотел, чтобы Кулишов сам поехал "успокаивать" взрывоопасного командарма. Крылов даже не захотел принять от меня этот доклад и с ходу потащил меня к Петрову. А Ивана Ефимовича словно подменили. Он спокойно выслушал доводы и варианты отправки дивизии. А когда я добавил, что мы выслали "Чапаеву" навстречу корабли и истребители с Тендры для прикрытия и что не будем забывать и о военном счастье, Петров сказал, как отрубил:
– Давайте "Большевик" забудем. На транспорт "Чапаев" вести расчеты. Но и запасные варианты иметь в виду. А вообще-то, Николай Иванович, морякам поставлена задача доставить армию в Севастополь. А как они это сделают, им думать. Принимаю предложения и варианты командования базы, они реальные. И пусть все идет по планам базы.
Петров очаровал меня своей рассудительностью. Я возвращался на ФКП и думал о "Чапаеве". Меня волновала его судьба. Что побудило к столь дерзким действиям капитана "Чапаева" Андрея Ивановича Чиркова? Коль скоро, вопреки нашим запретам, он пошел днем в Одессу, значит, знает, что наступает последняя ночь эвакуации. Каждое судно у нас на счету, и гражданский долг подсказал ему, как действовать. Этим он подтвердил свое политическое и философское кредо советского человека: биться с гитлеровскими захватчиками не щадя жизни.
Конечно, тут было и нарушение приказов, и необоснованный риск, но было и военное счастье. Бомбардировщики рыскали вокруг, но обошли его, не заметили. Он удачно проскочил.
Я находился с работниками порта на Платоновском молу, когда люди увидели входившее с моря судно средь бела дня. Все ахнули. А капитан порта, наш милый и добрый Василий Иванович Коваль, был настолько потрясен, что громко воскликнул:
– Да после всего этого будет жестоко, несправедливо не дожить до победы!
Я радовался счастливому переходу "Чапаева" и поспешил к Чиркову. Он сильно нас выручил – можно не беспокоиться за кавдивизию. А что касается риска, то ведь война – сплошная опасность, а риск – ее постоянный спутник. Все мы до единого – от рядового до командующего – постоянно рисковали, часто сознательно принимали рискованные решения. Военная наука не исключает обоснованного риска. Но наступали моменты, когда для спасения положения приходилось не считаться с научными выкладками. Вот это и относится к нашему случаю, когда риск необоснован, но оправдан великой целью.
В нравственном отношении поступок Андрея Чиркова воспринимался как рыцарский: благородный порыв торжествует над холодным расчетом, подавляет благоразумие, и человек становится на грань допустимого в интересах общества, когда "безумству храбрых поем мы песню". Не берусь быть судьей Чиркова. Трудный в науке и практике случай. На стороне капитана закон: не ходить днем. А он во имя высокой цели нарушает его, используя малый шанс на выживание. Капитан и экипаж исполнили свой долг до конца.
Тогда не принято было изливать восторги. Поблагодарив Чиркова за отважный прорыв, я поставил ему задачу. И мы распрощались. Распрощались навсегда. Пройдет немного времени, и отважный капитан погибнет вместе с судном при прорыве в осажденный Севастополь.
На ФКП прибыл в полном составе Военный совет OOP во главе с Жуковым. Командующий был восхищен героическим прорывом "Чапаева" и высоко оценил мужество его капитана. Обращаясь к Кулишову, приказал:
– Не забудьте представить его к высокой награде. А знает Петров о "Чапаеве"?
– Начштаба ездил с последней информацией о прибывающих судах.
Я доложил.
– Наверно, чертыхался, что не все суда в сборе, – отшутился Жуков.
Заслушав доклад командира базы о ходе погрузки техники, Военный совет OOP убыл на внешний рейд, на крейсер "Червона Украина", куда с 12.00 15 октября был перемещен КП OOP.
Сегодня я часто в порту – веду контроль за погрузкой. Завернул к своему давнишнему другу капитану теплохода "Армения" Владимиру Яковлевичу Плаушевскому:
– Э, Константин Илларионович, не годится, надо побриться.