В литературе ведутся дискуссии о взаимосвязи между сценой и политикой в позднеимперской России. Настоящее исследование позволяет признать, что после 1905 года степень политизации театра была довольно высокой. Ранее пьесу, в которой обсуждались бы вопросы текущей политики, а актеров гримировали бы под реальные крупные политические фигуры недавнего прошлого, невозможно было представить себе в театре. Пьеса Колышко, несмотря на долгое утверждение цензурой, с успехом шла не только в столицах, но и на провинциальных сценах. Возможно, слишком оптимистично было бы утверждать, что русский театр начала XX века способствовал формированию гражданского общества в России. Однако нельзя отрицать, что разнообразная публика, обсуждая "пьесу про Витте" в булочных и парикмахерских, вновь и вновь переживала и переосмысливала недавние масштабные реформы, вовлекаясь в политическую коммуникацию. Правительство, хоть и не приветствовало появление пьес с политическим содержанием, не чинило драматургам серьезных препятствий.
Бесспорно, именно в советское время театр превратился в политическую трибуну. Достаточно вспомнить знаменитую лениниану, когда актеров гримировали под лидера большевиков и они воспроизводили его походку и жесты. Однако первые такие попытки делались еще в Российской империи. Образ С.Ю. Витте лег в основу нового востребованного эталона, неразрывно связанного с капиталистической эпохой. Обращение к противоречивой фигуре реформатора сулило драматургам коммерческие выгоды, а публике позволяло вести политические дискуссии.
Ко времени своей отставки Витте подошел с уже сложившейся политической репутацией: существовали устойчивые штампы, которыми многие руководствовались при его оценке. Каждая общественная сила имела длинный "список претензий" к нему. После 1906 года репутация реформатора в общественном мнении не обогатилась новыми чертами: общество обращалось к тому или иному сложившемуся ранее образу, востребованному в зависимости от политической повестки дня.
С поразительным единодушием сразу же после отставки Витте, произошедшей в 1906 году, общественное мнение на все голоса стало рассуждать о скором возвращении графа в большую политику. Новости, связанные с Витте, охотно подхватывались газетами разных направлений. Придумывались те или иные возможные должности для графа и политические обстоятельства, при которых произойдет его новое возвышение, – неизменным в этих разговорах оставалось только имя Витте, хотя абсурдность многих слухов подтверждали и те, кто их передавал.
Опальный реформатор демонстрировал готовность отклониться при необходимости в оппозиционную сферу и даже казаться оппозиционером. Наиболее яркими такими моментами были смерть П.А. Столыпина в 1911 году, выборы в Государственную думу в 1912-м, период Балканских войн 1912–1913 годов, – когда он публично, посредством прессы, в том числе заграничной, критиковал лиц, стоящих у власти: Столыпина, Коковцова, Сазонова. Его позиция встречала сочувствие в обществе, причем и у противников "справа". Публичные высказывания отставного министра по наиболее злободневным вопросам текущей политики неизменно вызывали бурную общественную реакцию. Даже не будучи больше у власти, опальный реформатор сохранял за собой влияние и авторитет.
Глава III
С.Ю. Витте в обстановке первой мировой войны: реальное и символическое возвращение отставного министра
Дискуссия о том, была ли Первая мировая война причиной распада Российской империи, разделила историков на "оптимистов" и "пессимистов". Согласно сценарию "оптимистов", Россия могла бы избежать революции, если бы не разразилась война. "Пессимисты" же, тщательно исследовав социальные факторы революции, пришли к выводу о ее неизбежности независимо от вступления России в войну. Один из сильных аргументов "пессимистов" заключается в том, что не принимавшая участия в общеевропейском конфликте Испания также не избежала ни революции, ни гражданской войны.
Для С.Ю. Витте этот вопрос не был предметом отвлеченных размышлений: едва узнав о всеобщей мобилизации в империи, он стал призывать к скорейшему выходу России из войны любой ценой. Барон Р.Р. Розен, известный дипломат и участник российской делегации в Портсмуте, в эмиграции вспоминал:
Я никогда не забуду… как в первые недели войны он [Витте. – Э.С.] пришел в мою маленькую комнатку в Яхт-клубе просто излить чувство гнева и отчаяния, которые, как он знал, полностью разделялись мной. Он метался по комнате взад и вперед как лев в клетке – беспомощный свидетель некомпетентности и глупости, ввергнувшей нацию в катастрофу мировой войны, которая могла привести только к уничтожению трудов всей его жизни и обрекала страну на разрушение и погибель. Мы оба понимали, что грядет конец всего, что было нам дорого, ради чего мы жили.
Воспоминания, составленные десятилетие спустя после описываемых событий, разумеется, могут содержать умолчания и, несомненно, несут на себе отпечаток драматичного опыта революций и тягот эмиграции. Однако отношение Витте к войне и его переживания описаны точно: они подтверждаются рядом других источников.
1. Отставной реформатор против войны
Лето 1914 года Витте по обыкновению проводил на одном из немецких курортов. Журналист "Русского слова" И.М. Троцкий, встречавшийся тогда с отставным министром по заданию редакции, уделял его обществу много времени. В часы послеобеденных прогулок по "тропинке Витте", как называли дорогу местные жители, они беседовали о накалявшейся международной обстановке, политических событиях в России. Спустя десять лет в одном из эмигрантских изданий Троцкий опубликовал статью с воспоминаниями об этих беседах. "Сергей Юльевич, – отмечал журналист, – следил с беспокойством за событиями, темп которых развивался с молниеносной быстротой. Он прочитывал груды русских и иностранных газет, жертвуя им лечение своей подагры". По свидетельству Троцкого, с ростом международной напряженности к Витте стали проявлять интерес в Министерстве иностранных дел Германии. Одной из причин такого внимания к отставному реформатору были его взгляды на международную политику.
Всякий министр финансов, очевидно, выступает против войны, потому что лучше многих понимает "цену" внешнеполитических амбиций. Витте не был исключением: его мемуары полны антивоенных пассажей. Убежденным противником милитаризма граф хотел предстать и перед читателями российских и зарубежных периодических изданий. "Это величайшее несчастье нашей истории, – говорил Витте в интервью одному из близких к нему иностранных публицистов в 1907 году, – что, начиная с Петра Великого, мы были не в состоянии прожить без войны и сорока лет. Каждая война отбрасывала нас в экономическом развитии назад".
Граф полагал, что интенсивный рост милитаризма приведет к усилению международной напряженности и повлечет за собой масштабный европейский военный конфликт. Главной гарантией сохранения мира в Европе Витте считал континентальный союз между Россией, Францией и Германией. Еще в 1897 году Сергей Юльевич говорил об этом императору Вильгельму, побывав у него в гостях на пути из Портсмута в Россию. По словам сановника, немецкий император с сочувствием отнесся к этой мысли, выразив готовность уступить Франции Лотарингию, но оставив за Германией Эльзас. Николай II эту идею не поддержал. Сановник относился с большим предубеждением к Англии и полагал, что англо-русское соглашение, подписанное в 1907 году, России невыгодно. Вместе с тем он был противником разжигания войны между Россией и Германией. Поэтому не случайно владелец крупнейшей пароходной компании в Бремене, сенатор Ф. Хейнекен, просил И. Троцкого устроить ему встречу с Витте. Знакомство вскоре состоялось, и сенатор не скрывал от Сергея Юльевича, что об их встрече известно немецкому правительству.
В своем мнении о губительности для России войны с Германией Витте был не одинок. В феврале 1914 года бывший министр внутренних дел в правительстве Витте, член Государственного совета П.Н. Дурново представил Николаю II известную записку, в которой предостерегал императора от опасности втягивания России в большую войну. Однако этот документ, хотя и существовал в нескольких списках, предназначался в основном для императора, тогда как многие высказывания Витте были рассчитаны на внимание общества. Чтобы заявить о своих взглядах, отставной сановник воспользовался испытанным оружием – прессой.
В марте того же года в "Новом времени" были опубликованы беседы о международном положении с неким "высокоавторитетным русским сановником". Статьи были подписаны псевдонимом И. М-в, под которым, надо полагать, скрывался известный публицист И.Ф. Манасевич-Мануйлов (в 1905–1906 годах – чиновник по особым поручениям при премьер-министре Витте). В беседах настойчиво проводилась мысль о необходимости принять "новую политическую программу", основой которой стал бы союз России, Франции и Германии. При этом утверждалось, что "новая группировка держав ‹…› уже не раз служила предметом обсуждения [для] многих влиятельных лиц" не только в Германии и Франции, но и в "высоких сферах Петербурга". Англо-русское соглашение признавалось "ошибкой, связавшей России руки". По словам анонимного сановника, приводившимся на страницах "Нового времени", этот план ему довелось обсудить на нескольких личных встречах с кайзером Вильгельмом. Публика без труда угадала в герое названных статей опального графа. Если верить английскому послу Дж. Бьюкенену, Николай II в разговоре с ним 3 апреля 1914 года "высмеял мысль Витте о перегруппировке держав". Союз с Германией был невозможен, по мысли царя, из-за претензий немецкого правительства на черноморские проливы, контроль над которыми был необходим России. Вынашиваемый графом проект континентального союза считал утопическим и А.П. Извольский, бывший министр иностранных дел (1906–1910). В том же апреле Сергей Юльевич дал интервью известной немецкой газете "Vossische Zeitung", в котором говорил о возрастающем влиянии Распутина, одобряя его попытки в свое время предотвратить Балканскую войну 1912 года. Одна из столичных газет передала отклик "старца" на слова бывшего министра: "Он говорил разумно, потому что сам он разумный".
В статье уже упомянутого И.М. Троцкого позиция Витте описана так:
[Граф]…не столько не верил в возможность войны, сколько ее не хотел. Он болел душою за Россию и предсказывал ее поражение: "Война – смерть для России. ‹…› Попомните мои слова: Россия первая очутится под колесом истории. Она расплатится своей территорией за эту войну. Она станет ареною чужеземного нашествия и внутренней братоубийственной войны… Сомневаюсь, чтобы уцелела и династия! Россия не может и не должна воевать".
Российскому дипломату во Франции Б.А. Татищеву Витте говорил: "Я считаю войну возможной, но только при одном условии: что у нас в России все, повторяю – все, без всякого исключения, и притом все одновременно, сошли с ума. Вы, я надеюсь, согласитесь, что эта возможность маловероятна".
В июле 1914 года, когда в России была объявлена мобилизация, Витте, как я уже отмечала, находился в Германии – лечился на немецком курорте Наугейме. По настоянию жены он тайно и поспешно уехал на свою виллу в Биарриц. В тот же вечер в дом Витте в Наугейме явились полицейские с ордером на арест русского сановника. Только расторопность графини позволила Витте избежать участи М.М. Ковалевского, задержанного в Германии до 1915 года. Из Биаррица граф писал Колышко: "Случилось самое худшее, что можно было ожидать для России, Германии и всего мира. Всю свою жизнь я посвятил тому, чтобы избежать этой катастрофы. Не удалось. Если бы его величество назначил меня послом в Берлин, как обещал, этого не случилось бы. Я бы уцепился за штаны кайзера, но войны не допустил".
Между тем, пока все мысли Сергея Юльевича занимала разразившаяся война, в России с тревогой следили за ним самим. Заведующий заграничной агентурой в Париже А.А. Красильников получил телеграмму из Петербурга, от директора ДП, с требованием установить за Витте слежку, поручив ее исключительно надежным агентам. Цель наблюдения – "выяснить его отношение к текущим военным событиям, равно знакомства". О результатах необходимо было еженедельно доносить; переписка графа подвергалась перлюстрации.
До границы с Италией Витте ехал в автомобиле своего зятя, В.Л. Нарышкина. В трудной и изнурительной поездке граф не мог отвлечься от мыслей о начавшейся войне. Согласно воспоминаниям Н.Д. Жевахова, Витте в Италии в частном разговоре затронул тему "немецких зверств":
"Этого не может быть… Это клевета на немцев! Война с немцами бессмысленна… Уничтожить Германию, как мечтают юнкера, невозможно… Это не лампа, какую можно бросить на пол и она разобьется… Народ с вековою культурою, впитавший в свою толщу наиболее высокие начала, не может погибнуть… Достояние культуры принадлежит всем, а не отдельным народам, и нельзя безнаказанно посягать на него… Да поймите же, что нам невыгоден разгром Германии, если бы он даже удался. Результатом этого разгрома будет революция – сначала в Германии, а затем у нас". И, сказав эти слова, граф С.Ю. Витте расплакался, как ребенок.
Это мемуарное свидетельство не противоречит данным И. Троцкого, однако заметно, что здесь Витте отзывается о Германии и немцах с неким пиететом. По-видимому, такие сочувственные отклики графа о народе, превратившемся в военного противника, укрепляли публику в ее подозрениях об особом расположении сановника к немцам.