Из доступной корреспонденции графа видно, что он не испытывал симпатий ни к Германии, ни к кайзеру Вильгельму, приписываемых ему молвой. В одном из писем к жене от сентября 1914 года, цитируемом по воспоминаниям дочери Витте, читаем: "Немцы ни к чему не приведут. По-моему, Вильгельму надо покончить с собой, чтобы положить конец этой резне. Германия долго будет расколота. Что делает мой мальчик? [Внук. – Э.С.] Когда я думаю о нем, то не могу сдержать слез! Как я несчастен, за что небо так меня карает?"
Если верить Б.Б. Глинскому, Витте подтвердил свою неприязнь к немецкому императору, назвав его "сумасшедшим нахалом": "Да, я враг нынешней войны, ее можно было бы избегнуть, и этот "сумасшедший нахал", если бы на него вовремя прицыкнуть, пошел бы на всякие уступки. Я сторонник русско-германско-французского континентального союза: только на нем одном может покоиться политическое равновесие и экономическое благополучие всего мира, но отсюда еще далеко до моей дружбы с Вильгельмом".
Витте беспрестанно предупреждал о губительном влиянии войны на экономическое положение России. В устах бывшего министра финансов эти слова должны были звучать особенно веско. Тем не менее его заявления о грядущем крахе российской экономики воспринимались как политиканство, заведомая ложь. Уже упомянутый Б.А. Татищев именно так расценил слова Витте о том, что война приведет Россию к полному банкротству: "Как только Витте произнес эти слова, для меня стало ясно, что он просто морочит мне голову, и мой интерес к беседе разом упал. Действительно, пока Витте говорил о вопросах внутренней и внешней политики, он мог ошибаться, как вообще свойственно ошибаться всем людям. Но когда он заявил, что Россия, вступив в войну и имея на своей стороне Францию и Англию, может оказаться немедленным банкротом, было ясно, что он говорит заведомую для него самого ложь".
В одном из писем от ноября 1914 года, перехваченном ДП, сообщалось: "В Москву долетают к нам много "питерских" разговоров, последний из них, который я слышал, был не очень весел – на тему о наших финансах. Правда, одним из собеседников был Витте, конечно, всем недовольный и теперь германофил".
Образ "Витте-германофила" активно эксплуатировался правыми, многие из которых сами традиционно были германофилами. В начале же войны черносотенцы, не смущаясь двойственностью своего положения, перешли на противоположные позиции. Они были особенно неистовы в своей критике Витте. Газета "День" иронизировала впоследствии: "Германофильские симпатии Витте не секрет, но не правой бы печати об этом говорить".
Суждения Витте по финансовым вопросам воспринимались правыми в штыки, трактуясь как предательство национальных интересов. Характерно, что "германофильские симпатии" Витте увязывались с его близостью к евреям. Так, 7 февраля 1915 года граф выступил на съезде золотопромышленников, где вновь затронул хорошо знакомую ему тему финансовой политики. По его словам, для увеличения расценок на золото необходимо было, чтобы война закончилась как можно скорее. 10 февраля "Русское знамя" откликнулось разгромной статьей, в которой провозглашалось: "Нет, господин добрый, – если война кончится скоро, нашей победой, конечно, "будет хорошо", но смеем заверить, что если Господь пошлет и дальнейшее испытание и война затянется – тоже будет недурно, ибо так хочет русский царь и с ним вся Россия… А "нехорошо" будет в конце концов лишь германцам и тем, от кого пахнет германским золотом сквозь чесночный запах ‹…› [намек на еврейство. – Э.С.]. Нет, господин, так выражаться в переживаемое время нельзя, потому что это преступно".
Материалы перлюстрации позволяют оспорить распространявшуюся черносотенцами оценку. На рубеже 1914–1915 годов, под воздействием военных поражений, настроения публики меняются и в обществе начинает распространяться мысль о скорейшем заключении мира. В одном из писем, перехваченном ДП, говорится: "Совсем не просты слухи о германофильских течениях наверху некоторых лиц, стремящихся ускорить мир в еще удобное для немцев время ‹…› Сейчас у всех на уме: когда кончится война". В материалах перлюстрации сведения о подобных настроениях не единичны.
В феврале 1915 года ДП перехватил письмо, адресованное Сергею Юльевичу. Автор послания, скрывшийся за псевдонимом Скептик, обращался к Витте с предложением о скорейшем заключении мира: "Не пора ли заблаговременно думать о почетном мире? ‹…› Какая цель войны "до конца"? Проливов не получим: англичане после войны покажут другое лицо, а для итальянцев появление русских на Средиземном море совсем нежелательно. ‹…› Франция – слабый союзник, а Англия – неверный. У Германии на севере есть друзья, не желающие ее разорения. Не лучше ли сговориться с Германией заранее?"
На мой взгляд, именно из-за репутации бывшего министра стали появляться слухи о скором заключении сепаратного договора с Германией при его участии. Российское общество, осознавшее гнет войны и ее затяжной характер, все чаще стало рассматривать возможности выхода из мирового конфликта. Государственный деятель, открыто заявлявший о своем неприятии войны с Германией, в прошлом умелый дипломат с международным реноме, "германофил", который неоднократно и во всеуслышание заявлял о своей позиции, – именно такой человек подходил для выполнения сложнейшей миссии. Многие в обществе доверяли слухам, будто граф строит планы того, как положить конец войне.
Реформатор действительно надеялся быть представителем империи на будущих мирных переговорах. Трудно сказать, на чем основывались ожидания графа, но известно, что с ноября 1914 года он переписывался с известным немецким банкиром Р. Мендельсоном. В его банке отставной сановник открыл счет, который с началом войны заморозили. В письме, датированном 25 января 1915 года, Витте сообщал:
Принято решение о том, чтобы, когда наступит момент мирной конференции, просить меня принять в ней участие в качестве делегата. Я не смогу принять это назначение до тех пор, пока любой и каждый будет иметь возможность критиковать мои пацифистские взгляды, говоря, что мое поведение объясняется личной заинтересованностью. Если вы считаете, что мое участие в конференции было бы полезным, вы должны действовать таким образом, чтобы устранить те условия, которые заставляют меня решиться на отказ от этого предложения.
В качестве средства для разрешения противоречий между Германией и Россией Витте предлагал начать прямые переговоры между двумя императорами, притом как можно скорее. Граф требовал перевести вклады дочери и зятя на имя своей его жены в какой-либо надежный банк Копенгагена или Стокгольма. Мендельсон переписывался с Витте с ведома статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии, фон Ягова, который лично контролировал переписку банкира с петроградским сановником.
По мнению Б.В. Ананьича и Р.Ш. Ганелина, вряд ли сановник стал бы делать столь решительное заявление, не чувствуя за собой влиятельной поддержки. Я же, напротив, считаю, что действия Витте можно объяснить и сугубо прагматическим расчетом. Граф знал, что его воспринимают в Германии как одного из сторонников мира; не была для него секретом и роль фон Ягова. Поэтому понятно желание Витте надавить на немецкое правительство, с тем чтобы вернуть свои деньги. Что же касается его слов о скором дипломатическом назначении, то по крайней мере две причины заставляют сомневаться в их истинности.
Прежде всего, во всех доступных источниках нет упоминания о том, что Витте действительно должен был заключать мирный договор с Германией. Даже Колышко, его бывший сотрудник, отличавшийся высокой степенью информированности, нигде не пишет об этом. А ведь чуть больше года спустя, в 1916-м, сам Колышко принимал активное участие в тайных переговорах России с Германией о сепаратном мире. К тому же подобное назначение Витте мог получить только с согласия императора. Учитывая непростые отношения министра с Николаем II, это следует признать невозможным. Вернее было бы утверждать, что подобная интерпретация основана на слухах, имевших широкое хождение в публике в период Первой мировой войны. Во всяком случае, в такую возможность верили многие не только в российском обществе, но и в других воюющих странах. Иногда имя отставного министра, не имевшего, казалось бы, реальной политической силы, использовалось для политического лоббирования даже министрами. Так, в начале 1915 года С.Д. Сазонов, пытаясь склонить на свою сторону М. Палеолога в вопросе о Константинополе, сообщал дипломату, что если Франция не согласится на требования российской стороны, то он, Сазонов, уйдет в отставку, а на его место царь назначит "известное лицо с германофильскими взглядами". Слова министра возымели ожидаемое действие. Распознать в этом описании опального графа не составляло труда. Витте во главе российской дипломатии был бы для Франции катастрофой. Еще недавно имевшие широкое хождение в России и Франции слухи, что Витте готовится прийти на смену Сазонову, а также масштаб личности опального сановника придавали угрозам российского министра убедительности. Скоропостижная смерть Сергея Юльевича в феврале 1915 года помешала этим планам.
3. Смерть С.Ю. Витте и российское общество
Неожиданная смерть Витте в разгар драматических событий текущей войны вызвала широкий резонанс в самых разных кругах российского общества. Его имя в течение нескольких дней не сходило со страниц столичных и провинциальных газет (см. приложения 2 и 3), а некоторые из петроградских изданий выходили с большими цензурными лакунами в статьях, посвященных памяти Сергея Юльевича. Вновь и вновь с разных идеологических платформ оценивались личность и политическая деятельность графа, перечислялись его наиболее крупные реформы.
Витте скоропостижно скончался на шестьдесят шестом году жизни в своем особняке на Каменноостровском проспекте ранним утром 28 февраля 1915 года. Консилиум из лучших столичных врачей причиной смерти признал воспаление среднего уха, которое быстро перешло на мозговую оболочку и вызвало менингит. В три часа пятнадцать минут врачи констатировали смерть. К двум часам дня на панихиду по усопшему начали съезжаться в его дом высокопоставленные сановники: председатель Совета министров И.Л. Горемыкин с супругой, министр финансов П.Л. Барк, главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин, министр торговли и промышленности князь В.Н. Шаховской, управляющий Государственным банком И.П. Шипов и многие другие. Графиню Витте посетили члены Совета министров (в полном составе) и Государственного совета. Вдова сановника получила телеграммы с соболезнованиями от членов императорской семьи, от всех представителей дипломатического корпуса и многих государственных деятелей Западной Европы, а также от частных лиц. По сведениям "Биржевых ведомостей", на имя графини пришло более полутора тысяч телеграмм.
1 марта Совет министров по инициативе Кривошеина принял решение "ввиду выдающихся заслуг покойного" похоронить Витте за счет государства. В тот же день в Императорском русском техническом обществе состоялось специальное заседание, посвященное памяти Сергея Юльевича. На нем выступили с речами один из лидеров Совета съездов представителей промышленности и торговли В.В. Жуковский, бывший товарищ министра финансов В.И. Ковалевский и др.
На похоронах Витте 2 марта присутствовали все члены Совета министров и Государственного совета, находившиеся в Петрограде, и весь дипломатический корпус. Писатель М.А. Алданов (Ландау), один из очевидцев, позднее вспоминал: "Здесь собрались все видные сановники старой России – может быть, последний раз в ее истории". За гробом в числе провожающих шли обер-гофмейстер при императрице Марии Федоровне князь Шервашидзе, чины Министерств финансов и путей сообщения и Отдельного корпуса пограничной стражи. Проводить Витте в последний путь собралось несколько тысяч человек. Траурных венков было столько, что они едва поместились на трех колесницах. Среди них были венки от Совета министров и его канцелярии, от председателя Государственного совета, Министерства путей сообщения, Императорского технического общества, Московского общества распространения коммерческого образования, правления Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), Политехнического института и т. д. Особенно выделялся роскошный серебряный венок от Министерства финансов стоимостью 700 рублей.