Освоение Сибири в XVII веке - Никитин Николай Николаевич 15 стр.


Коренные обитатели Северной Азии интересовали царское правительство прежде всего как поставщики драгоценной пушнины. Страх потерпеть ущерб от ясачных недоборов наряду со слабостью своих собственных позиций в малолюдной Сибири побуждал центральную власть относиться внимательно к жалобам местных жителей, бороться с их закабалением воеводами и гарнизонной верхушкой, наказывать уличенных в жестоком обращении с ясачными людьми, снабжать голодающих "иноземцев" продовольствием и т. д. По этой же причине в Сибири не могло возникнуть и земледельческих плантаций, на которых бы использовался подневольный труд коренного населения.

С ясачных людей (в отличие от русских) запрещалось взимать недоимки "правежом" - с помощью телесных наказаний. Решительный курс правительственная администрация сразу же взяла на прекращение кровавых усобиц и распрей между отдельными племенами и родами. Хорошо известно, например, что еще Семен Дежнев "мирил" тунгусские племена на реке Оленек, предотвратив войну между ними.

Не следует, разумеется, обольщаться относительно действенности всякого рода "охранных" мер, а также недооценивать степень феодального угнетения в Сибири в целом. И за Уралом простой человек был феодально зависимым, являлся объектом эксплуатации - в первую очередь непосредственными представителями государственной власти. Крестьян, например, могли переселить на необжитые земли "по указу", т. е. насильно. Жителей Сибири заставляли выполнять многочисленные повинности и платить подати. Помимо установленных законом поборов и "изделий", русское и коренное население края жестоко страдало от произвола местной администрации.

Порядок управления Сибирью, характер ее эксплуатации как феодальным государством в целом, так и отдельными его представителями - все это следует рассмотреть более подробно.

ЭКСПЛУАТАЦИЯ СИБИРИ ЦАРИЗМОМ В XVII В

Система управления Сибирью в XVII в. была по-своему довольно четкой и последовательно направленной на извлечение с зауральских территорий максимальных прибылей для казны.

В Москве сибирскими землями вначале ведал Посольский приказ, с 1599 г. - Приказ Казанского дворца (управляющий также и Поволжьем), а с 1637 г. было специально создано новое центральное учреждение - Сибирский приказ, на который и возлагалась вплоть до 60-х гг. XVIII в. ответственность за состояние "новой государевой вотчины". Новый приказ сразу же получил очень широкие, по сравнению с другими учреждениями такого же рода, полномочия: он не только обязан был заботиться об исправном поступлении в царскую казну податей и налогов, о назначении на места воевод и прочих "начальных людей" и т. д., но и о хранении пушнины, о проведывании новых земель, о связях с сопредельными странами.

Во главе Сибирского приказа стоял судья (назначавшийся обычно из видных представителей московской знати); ему подчинялись дьяки, ведавшие "столами" (отделами) - Томским, Ленским, Мангазейским и др., а канцелярскую работу выполняли десятки подьячих.

Вся подведомственная Сибирскому приказу территория делилась на уезды, возглавляемые назначенными из Москвы воеводами, в руках которых и сосредоточивалась местная власть. Уезды с течением времени объединялись в "разряды" (Тобольский, Томский, Енисейский, Ленский), которыми руководили разрядные воеводы. А над всеми сибирскими городами, уездами и разрядами главенствовал тобольский воевода.

Такой порядок управления был необычен для окраин Российского государства, но хорошо объясняется отдаленностью "новой государевой вотчины" и ее громадными размерами.

В распоряжении воевод находились канцелярии - съезжие, или приказные избы (в больших городах - палаты), которые словно копировали в уменьшенном виде Сибирский приказ. Главную роль в них обычно играли 1–2 дьяка, которым подчинялось несколько подьячих, ведавших столами - денежным, хлебным, ясачным и т. п.

Уезды состояли из русских "присудков" и "иноземческих" ясачных волостей. Волости обычно соответствовали давно сложившемуся родо-племенному делению сибирских народов, и управление ими осуществлялось с опорой на местную родо-племенную знать. Русское же уездное население подчинялось непосредственно "приказчикам", которые в своих "присудах" были как бы воеводами в миниатюре.

Большинство сибирских крестьян в рассматриваемое нами время как раз и находилось в ведении этих "приказчиков". Они обычно назначались из представителей местной служилой верхушки и имели очень широкий круг прав и обязанностей. Приказчик прежде всего должен был следить за исправным выполнением крестьянами повинностей и "искати государю во всем прибыли". Приказчику предписывалось "унимать" крестьян от "всякого дурна", вмешиваться в случае необходимости (если возникало опасение, что пострадает работа) в собственное хозяйство крестьян и даже в их личную жизнь.

Некоторым противовесом всей этой разветвленной административной системе (и вместе с тем составной ее частью) являлась "мирская", общинная организация сибирского населения. Общинное начало, как убедительно показали исследования последних лет, было еще очень сильно на Руси в XVII в. (особенно в районах, не знавших крепостного права), и жители сибирских городов и уездов также делились на отдельные "миры" (крестьянский, посадский, служилый), спаянные общностью судеб и интересов и по большей части самостоятельно решавшие свои внутренние дела. Они сами распределяли в своей среде налоги, повинности, различные "службы", контролировали сбор пошлин. "Миры" нередко успешно отстаивали перед воеводской администрацией свои интересы, но вместе с тем вынуждены были помогать ей в управлении сибирскими землями, постепенно превращаясь в низшее звено государственного аппарата.

Широкие права и отсутствие строгого контроля со стороны вышестоящего начальства давали воеводам, "приказчикам" и другим "приказным" возможность, несмотря на противодействие "мира", часто злоупотреблять своей властью и нарушать "для своей корысти" законы, на страже которых они были призваны стоять. Это тяжело отражалось на населении.

Больше всего, как это ни покажется странным, верхушка администрации притесняла вооруженную опору государственной власти - служилых людей, поскольку именно они по роду своих основных занятий наиболее часто сталкивались с "приказными людьми", находясь в их непосредственном ведении. "Никого не пороли так часто и так усердно, как казаков", - подметил В. Н. Шерстобоев.

Но телесными наказаниями за малейшую провинность и побоями, приводившими порой к тяжелым увечьям, "насиль-ства" воевод и "начальных людей" над рядовыми служилыми не ограничивались. Широкое распространение получили, например, вымогательства взяток. Их давали за зачисление на освободившееся в гарнизоне место, для своевременного получения жалованья, для освобождения от обременительных "служб" и просто "в почесть". Удобной статьей дохода стало заключение подчиненных по ложному обвинению в тюрьму для "вымучивания" денежных подношений или кабальных записей на якрбы данные в долг деньги. Воеводы и "головы" заставляли служилых работать в своем хозяйстве, обсчитывали их при выдаче жалованья.

У торговых и промышленных людей воеводы вымогали взятки особым способом: задерживали выдачу разрешений на промысел и ставили тем самым перед угрозой не попасть на место охоты вовремя. В тяжелую обузу для промышленных и торговых, а также служилых и "всяких жилецких" людей превратились обязательные подношения представителям воеводской администрации, включая их дворню, производившиеся обычно мехами либо совершенно открыто "в почесть", либо в виде "займов".

"Приказные люди" и воеводы разоряли жителей Сибири ростовщичеством и спекуляцией, не останавливались перед прямыми грабежами и насилиями. От их притеснений страдало и служилое, и неслужилое население, и русские, и "иноземцы". Сталкиваясь с подобным произволом, ясачные люди, случалось, посылали депутации к служилым и крестьянам с расспросами: "Так ли де у вас на Руси великие люди и приказные делают?.." И узнавали, что русские терпят такие же "насиль-ства" и что по московским законам все это называется "воровством", подлежащим "жестокому наказанью" от "великого государя". До "государя", однако, сибирским жителям было далеко…

Конечно, коренное население Северной Азии, жившее до прихода русских в основном в условиях патриархального строя, переносило феодальный произвол и угнетение крайне болезненно, однако было бы неверно считать весь обрушившийся на сибирские народы в XVII в. режим феодальной эксплуатации "национальным гнетом", как это нередко делалось в старой исторической литературе. Национальным этот гнет можно было бы признать лишь в том случае, если бы ему не подвергался в той же мере и русский народ, а он в XVII в. эксплуатировался феодалами ничуть не в меньшей степени, в том числе и на сибирской территории.

Даже такая, не слишком часто встречавшаяся в рассматриваемое время форма социального угнетения, как превращение свободного человека в холопа, распространилась за Уралом не только на коренное население, но и на русских. Холопов в Сибири было, правда, немного. В частности, выходцы из местных народов ими чаще всего становились, лишь попав в плен к русским во время военных походов, так как "мирными иноземцами"- плательщиками ясака - правительство очень дорожило и решительно препятствовало их закрепощению. В холопы ("дворовые люди") "иноземцы" попадали и в результате их продажи соплеменниками: обычай продавать детей и женщин существовал у многих сибирских народов. Русские же становились холопами чаще всего в результате закабаления, когда, например, за долг человек попадал "в зажив головою" к заимодавцу-кредитору. "Тенденция к закрепощению отнюдь не ограничивалась лишь местным населением", - замечает известный советский историк В. И. Шунков и приводит интересный факт: "Выпись… 1719 г. отметила по Берёзову 38 дворовых людей, в том числе одного самоеда, 15 остяков и 22 русских".

Уже некоторые дореволюционные исследователи приходили к выводу, что в притеснениях сибирских "иноземцев" воеводской администрацией "выражалась не племенная вражда, а алчность".

Нет оснований считать проявлением национального гнета и преступные действия всякого рода "лихих людей" - лиц часто с уголовным прошлым, чинивших в Сибири "насильства" и грабежи всюду, где представлялась возможность, в том числе и среди коренного населения. Больше всего их на первых порах оказывалось в составе казачьих отрядов, наспех сформированных из деклассированного "гулящего" люда и ссыльных. Первыми же жертвами разбойных нападений обычно становились встречавшиеся на пути торговцы и промышленники, а крестьяне, прослышав о приближении буйствующих "новоприборных служилых", нередко спешили собрать деньги, чтобы, дав "откуп", поскорее спровадить такое "войско" подальше.

Особенно вольготно "лихие люди" чувствовали себя в начальный период освоения Сибири, когда государственная власть там была еще очень слаба и многое прощала своей вооруженной опоре. Воеводы и их помощники вынуждены были смотреть сквозь пальцы на поведение служилых людей, тем более что сами не слишком выбирали средства для обогащения. Но поскольку ущерб государственным интересам (особенно ясачному сбору) при таком положении дел был слишком очевиден, оно обычно сохранялось недолго. С увеличением потока переселенцев у администрации появлялась возможность более разборчиво и осмотрительно относиться к приему в "службу" и "выметывать со службы" тех, кто проявлял себя на ней не лучшим образом.

Ясак, взимавшийся с народов Сибири в XVII в., вначале по сути дела ничем не отличался от дани, выплачиваемой и до русских слдбыми родами и племенами сильным соседям. С данью побежденных победителям ясак сближали и способы его получения на раннем этапе колонизации. Власти брали (часто насильно) у местного населения заложников ("аманатов") и держали их в заключении (в "аманатских избах") до сбора всего ясака. В непрочно закрепленных районах существовал и так называемый "неокладной ясак". Он выглядел уже иначе - как простой товарообмен: сборщики получали меха лишь в обмен на солидные "государевы подарки".

Однако с укреплением в Сибири позиций государственной власти ясачная подать быстро стала превращаться в ренту, взимавшуюся феодальным государством за пользование зем-лей. Представители ясачного населения (как правило, "лучшие люди", "князцы") в установленное время сами привозили ее в русские города и остроги, где им устраивались торжественная встреча и угощение.

Размер даже твердо установленного ясачного оклада в разных районах был неодинаков и колебался от 1 до 10–12 соболей в год с одного мужчины-охотника. Историки, однако, давно установили, что в стоимостном выражении ясачные платежи были в целом значительно меньше налогов и повинностей крестьянина или посадского человека. Правда, и по уровню развития производительных сил коренное население Сибири, сильно различаясь, обычно уступало русским переселенцам. Это в большинстве, случаев не позволяет считать феодальный гнет для коренных жителей более легким, особенно если учесть злоупотребления ясачных сборщиков и воевод. Тем не менее показательно, что в XVII в. за Уралом сложилась весьма интересная, хотя и немногочисленная группа русских ясачных людей. В отличие от "иноземцев", русские становились ясачными по доброй воле, как правило, в связи с приобретением земель у ясачного населения. Это происходило лишь потому, что они оказывались в таком случае при уплате податей и несении всякого рода повинностей в явно более выгодном положении по сравнению с крестьянами и посадскими людьми.

НАРОДНЫЕ ВОССТАНИЯ

Как мы видели, все слои трудового населения Сибири, несмотря на существовавшие между ними различия, ощущали на себе тяжесть феодального гнета. И он не мог не вызвать противодействия. Протест против феодального произвола и эксплуатации находил за Уралом самые различные проявления и облекался в те же самые формы, что и в Европейской России, - от подачи жалоб-челобитных и побегов до вооруженных выступлений.

В XVII в. по Сибири временами словно прокатывались волны народного гнева.

В 1641 г. произошло восстание верхоленских тунгусов, в следующем году началось крупнейшее выступление якутов, поводом к которому послужила перепись скота для увеличения ясачного обложения. Восставшие перебили несколько отрядов ясачных сборщиков и осаждали Якутский острог. В 1674 г. произошло мощное восстание тунгусов Киндигирского и Челка-гирского родов, сопровождавшееся истреблением отдельных отрядов служилых людей и промышленников и попытками уничтожить их опорные пункты. По рассказам очевидцев, при осаде Баунтовского острога восставшие "пошли валом на приступ… и стрел на острог полетело со всех сторон что комаров". В 1680 г. вновь очень тревожной была обстановка в Якутии…

Выступления ясачного населения против налогового гнета и "насильств" представителей российской администрации родоплеменная верхушка сибирских народов часто использовала в своих узкокорыстных интересах. Но в XVII в. происходили острые социальные конфликты и в среде коренных обитателей Сибири. Примером тому может служить выступление кодских хантов против своих князей Алачевых, обиравших их при сборе ясака. После подачи царю челобитной ханты добились права сдавать ясак прямо в казну, а князья лишились прежней власти.

Якутская беднота боролась со своими князьями (тойонами), прибиравшими к рукам лучшие угодья. Нередки были случаи потрав и самовольного сенокошения на их земле. В 1684 г. против тойонов вспыхнуло восстание под руководством братьев Сакуевых; в нем наряду с якутами участвовали эвенки.

Российский суд принимал к рассмотрению дела у всех групп сибирского населения. Пользуясь этим, ясачные люди все чаще стали обращаться туда с жалобами как на российскую администрацию, так и на представителей своей родо-племенной верхушки.

И все же главными действующими лицами на арене классовой борьбы в Сибири были трудовые слои русского населения. В XIX в. говорили, что сибиряку несвойственна "рабская психология". Это явилось результатом не только отсутствия за Уралом крепостного права, но и итогом многолетней борьбы сибиряка за свое человеческое достоинство. Борьбы нелегкой и упорной, отличавшейся от общерусской некоторым своеобразием.

В XVII в. народные движения в Сибири чаще всего принимали форму "отказа" подчиняться представителям царской администрации. Это в немалой степени объясняется бытовавшими в сибирской среде традициями общинной взаимопомощи и самоуправления, объединением русских переселенцев в крепкие "мирские" организации. "Отказывая" всем "миром" какому-либо воеводе или "приказчику", жители русских городов и острогов обычно не просто заявляли о непризнании над собой его власти, а использовали (или создавали) в противовес ей свои выборные органы. В документах о восстаниях упоминаются "мирские советы", "круги", выборные "судейки" и т. д., которые и брали на себя управление городом и уездом.

Наиболее действенной силой народного протеста в Сибири были служилые люди. Подобно казачеству в крестьянских войнах на территории Европейской России, они выполняли организующую роль в развернувшейся за Уралом в XVII в. социальной борьбе. В служилой среде, как уже отмечалось, стойко держались порядки казачьего самоуправления, длительное время сосуществовавшие с порядками официального воинского устройства. Народные волнения выдвигали казачьи традиции на первое место и содействовали их распространению среди всех слоев русского населения. Случалось, что наряду со служилыми посадские люди и крестьяне для решения своих дел во время восстаний также собирались в "круги", по-казацки называя друг друга "атаманами-молодцами".

Помимо стремления к ликвидации воеводского гнета, народные движения Сибири пронизывала другая идея - бегства на новые земли, чтобы быть там неподвластным царской администрации, "заводить Дон". Замышляя подобное, заговорщики обращали свои взоры даже "за море", на "острова" Тихого океана, показывая тем самым, что географические познания сибиряков в XVII в. были более широкими, чем можно себе представить.

Стремление бежать на свободные от воевод и "приказных людей" земли стало особенно заметным при достижении русскими Приамурья. В 1655 г. на Амур отправились восставшие жители Верхоленского острога. В 1665 г., убив воеводу Лаврентия Обухова, на Амур ушли жители Илимского уезда во главе с Никифором Черниговским (они укрепились там в Албазине, сохранили самоуправление до 1674 г., получив в конце концов прощение от властей).

Подобные побеги происходили и позднее. Так, в 1685–1686 гг. большая группа служилых людей и крестьян бежала из Красноярского уезда в "Киргизскую землю", еще не входившую в то время в состав России.

Назад Дальше