Идея ухода на "вольные" земли была особенно близка старообрядцам. Они все чаще находили себе убежище от преследования властей в сибирской глуши, но нередко выражали свой протест более решительно, активно агитируя население за "старую веру". С 70 - 80-х гг. начались массовые самосожжения раскольников, приведшие к гибели сотен людей. Такие "гари" происходили в Тобольском, Тюменском, Томском, Енисейском, Красноярском уездах. По словам А. А. Преображенского, они явились не только проявлением религиозного фанатизма, но и свидетельством "силы сопротивления трудящихся масс угнетательской политике господствующего класса".
В той или иной степени волнениями была охвачена почти вся территория, заселенная русскими людьми. Наиболее же сильные народные движения происходили в наиболее удаленных районах русской земледельческой колонизации, прежде всего в Восточной Сибири. Несмотря на отдельные попытки восставших действовать согласованно с жителями соседних городов и острогов, разделявшие их огромные расстояния оказались главным препятствием к объединению в этой борьбе. Ослабляли ее и соглашательские настроения служилой и посадской верхушки, стремившейся захватить руководство восстаниями и ограничить их цели. Тем не менее сложившейся в Сибири системе феодального гнета были в XVII в. нанесены чувствительные удары.
В 1626 г. вспыхнуло восстание в Енисейском остроге. Служилые люди "драли за бороду" и едва не убили воеводу А. Ошанина. После произошедшего затем примирения сторон он обещал больше "жесточи не чинить".
В том же году крестьяне Ницынской слободы убили своего "приказчика".
В 1637–1638 и 1648 гг. происходили крупные волнения в Томске, перекинувшиеся на соседние Кузнецк и Нарым. Восставшие взяли власть в свои руки, объявили борьбу с хлебной спекуляцией, разгромили дворы воеводских сторонников из числа зажиточных служилых людей.
Особенно сильными были народные движения конца XVII в. В 1692 г. крестьяне Бирюльской слободы "отказали" "приказчику" П. Халецкому и арестовали его сторонников, вернули себе отнятое им ранее имущество, уничтожили долговые расписки и выбрали приказчика из своей среды. Иркутские власти перевели Халецкого в Чечуйский острог, но там тоже вспыхнуло восстание и незадачливый управитель был убит.
Одно из самых крупных и длительных восстаний началось в 1695 г. в Красноярске. Оно продолжалось фактически до 1700 г., сопровождалось многочисленными "кругами", "думами" и "советами" служилых людей, поддержанных почти всем населением. Восставшие "отказали" трем сменявшим друг друга воеводам, конфисковали их имущество, организовали собственное управление, "осаждали" воевод с их немногочисленными сторонниками во внутренней крепости.
В 1695 г. восстали служилые люди под Нерчинском. Они арестовали воеводу и передали власть двум выборным представителям.
В 1696 г. волнения охватили Прибайкалье и Забайкалье. Объединенный отряд забайкальцев даже пытался, переплыв Байкал, захватить Иркутск, крупнейший город и сильнейшую крепость Восточной Сибири, а на обратном пути разорил заимки местных богатеев. В Иркутске же события приняли несколько необычный оборот. "Отказав" ненавистному воеводе Савёлову, служилая верхушка провозгласила новым воеводой ребенка - малолетнего сына посланного на смену Савёлову С. Пол-тева, умершего по дороге. В "товарищи" к новому "воеводе" приставили избранного всем "миром" служилого И. Перфильева, который и возглавил управление городом до прибытия нового воеводы в 1698 г.
Широкий размах в 1696 г. приняло восстание в Илимске, где против воеводы Б. Челищева поднялось все уездное и городское население во главе со служилыми людьми. Тесно связанный с винокурами правитель был свергнут, все винокурни уничтожены, а хлебные запасы розданы нуждающимся.
В Сибири XVII в. выступления русского и коренного населения чаще всего протекали отдельно друг от друга. Более того, во время восстаний "иноземцев" жертвами вооруженных нападений становились и ни в чем не повинные крестьяне и посадские люди. Однако с течением времени все большую силу набирало стремление эксплуатируемых слоев всех населявших Сибирь народов объединиться в борьбе с феодальным гнетом. С другой стороны, происходит смыкание интересов верхушки ясачного населения и царской администрации. Совместные вооруженные выступления русских переселенцев и сибирских "иноземцев" были хотя и нечастым, но весьма показательным явлением и далеко не единственным свидетельством начала осознавания ими общности своих судеб. Примечательно, что объединение русских с представителями местных народов в борьбе против общих угнетателей отмечено уже в конце XVI в. в вотчинах Строгановых, служивших исходной базой для переселения в Сибирь.
В XVII в. и за Уралом ясачные люди не оставались безучастными наблюдателями разворачивавшейся на их глазах социальной борьбы и в той или иной степени подключались к ней. Например, во время Томского восстания 1648 г. служилых и посадских людей поддержали не только уездные крестьяне, но и часть местных "остяков". В 1658 г. во время восстания против "приказчика" Братского острога И. Похабова было составлено совместное "челобитье" русских крестьян и бурят. В Якутии в 1681–1682 гг. в движении против воеводского произвола наряду с русскими приняли участие якуты. Коренное сибирское население энергично поддержало восставших и во время красноярских и забайкальских событий 1695–1698 гг. Там ясачные люди вместе с русскими повстанцами осаждали крепости, участвовали в изгнании и аресте представителей царской администрации, объявляя при этом всенародно о своих "обидах".
Восставшим, разумеется, не всегда удавалось привлечь "иноземцев" на свою сторону. Однако со временем объединение русского и коренного населения Сибири для противодействия феодальному гнету приобретало все более частый, серьезный и тесный характер.
Большой интерес в этом отношении представляет восстание в Братском остроге в 1696 г., когда приказчику X. Кафтырёву "отказали" почти все жители его "присуда". В мирской совет "судеек", взявших управление в свои руки, помимо русских (9 казаков, 3 посадских, 4 крестьян), впервые в сибирской истории вошли 10 ясачных людей (бурят).
Весьма красноречивыми являются и такого рода факты. В 1658 г. во время волнений в Братском остроге "приказчик" И. Похабов, взбешенный оказанным ему сопротивлением, послал к бурятам гонцов с призывом "погромить" непокорных служилых людей. Однако буряты отказались выполнить это приказание, хотя им, казалось бы, представился удобный случай отомстить своим прежним обидчикам.
Как сообщил верхотурский воевода, ясачные и русские люди просили отпустить двух вогулов, посаженных в 1633 г. в тюрьму по обвинению в государственной измене, и брали их на поруки.
В 1696 г. сын боярский Шестаков, следуя с караваном в Китай, избил и ограбил проводника тунгуса. Родственники проводника пожаловались нерчинским казакам, и в возникшем из-за этого столкновении Шестаков был убит.
Во время забайкальского восстания 90-х гг. от бурят поступили жалобы на злоупотребления ясачного сборщика М. Иванова. После проверки жалоб служилые люди избили Иванова.
Во всех этих случаях, конечно, еще нельзя говорить об осознанной классовой солидарности. Включаясь в общую борьбу, каждая из сторон преследовала свои интересы и цели, далеко не во всем совпадавшие. И тем не менее показательно, что у всех слоев трудового населения Сибири, как пришлого, так и коренного, в силу различных причин в конце концов оказывался общий враг.
Итоги и значение народных восстаний в Сибири XVII в., как и последствия подобных же движений в Европейской России, нельзя сводить лишь к непосредственным результатам (хотя и эти результаты бывали очень важны). Сопротивление феодальному произволу и гнету сдерживало и как-то ограничивало стремление местной администрации к обогащению путем грабежа народа, не позволяло ей разорить трудовое сибирское население. В итоге оно получало более широкие возможности и более благоприятные условия для хозяйственного освоения края и его развития.
Выступления жителей сибирской "украйны" против системы государственного управления не могли не беспокоить правительственные круги, кровно заинтересованные в доходах от "новой государевой вотчины". Сознавая слабость собственных позиций на далекой восточной окраине, московское правительство чаще всего не рисковало прибегать к суровым наказаниям восставших и предпочитало убирать наиболее зарвавшихся представителей воеводской администрации, если те теряли чувство меры в своем самоуправстве. Возлагая ответственность за восстания главным образом на "лихих" воевод и "приказчиков", Москва нередко вынуждена была идти на уступки населению Сибири и в своей налоговой политике. Постоянно, все больше и больше Сокращался объем работ, выполнявшихся крестьянами на "государевой десятинной пашне". Уменьшались размеры оброчных платежей посадских людей. В интересах коренных жителей русским в конце XVII в. было запрещено охотиться в ясачных угодьях и вырубать там леса под пашню.
ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ И АБОРИГЕНЫ
Как выяснили советские исследователи, плотность населения в Сибири ко времени прихода русских в среднем была свыше 40 км на одного человека, а в отдельных районах колебалась от 3 до 300 км2 на? человека- Известно, что племенам, живущим охотой, необходимо иметь на одного человека в среднем по 10 км угодий, а скотоводам - по 1 км. Таким образом, при любом способе ведения хозяйства коренное население ни в XVII в., ни много позднее не могло освоить в полной мере гигантские пространства Северной Азии. Однако огромные размеры и ничтожно малая плотность населения края еще не являлись гарантией свободного и безболезненного расселения русских людей среди коренных жителей Сибири.
Никем не занятые, "ничейные" территории за Уралом в XVII в., разумеется, встречались, но местонахождение и качество этих участков обычно не позволяли русским использовать их для поселения и ведения хозяйства. Основная часть пригодных для освоения земель уже являлась чьими-то охотничьими, рыболовными угодьями или пастбищами. Их хозяева могли жить очень далеко от границ своих владений, но эти границы были им хорошо известны. Первые шаги переселенцев в Сибири осложнялись и тем, что русские крестьяне шли за Урал с представлением о лесах, озерах и реках как общей, "мирской", "божьей" земле, а участки, "порозжие" с точки зрения земледельца, не являлись таковыми с точки зрения охотника или рыболова.
Все это не могло не порождать между пришлым и коренным населением споров и столкновений из-за различных угодий. В ряде мест интересы аборигенов (коренных обитателей страны) существенно ущемлялись, причем, объясняя причины ясачных недоимок, местные жители нередко жаловались не только на захват или самовольное использование каких-то участков пришельцами. Само соседство русских селений могло осложнять охоту, так как зверь разбегался "от стука, и от огня, и дыма".
Наибольшее недовольство аборигенов в XVII в. вызывал самовольный промысел в их охотничьих угодьях. "Называя землю и реки своими", коренные жители, случалось, оказывали сильное противодействие промышленным людям и не давали им возможности охотиться: уничтожали ловушки и охотничьи снасти, отнимали добычу, осаждали промышленников в зимовьях, а то и убивали.
Русские попадали по этой причине в трудное положение. Их группы в 2–5 человек оказывались на большой территории "в розни меж иноземцев", ходивших, напротив, "в скопе человек по штидесят и по семидесят и по сту". Но и объединенные отряды промысловиков не всегда отваживались на активные оборонительные действия. Напуганные строгими запретами "жесточить иноземцев" и предпринимать против них какие-либо самовольные действия, промышленные люди писали в Москву, что "без государева указу собою оборониться" и "иноземцев против побивать" они "не смеют".
Тем не менее разрешавшего такие действия "государева указа" в Сибирь не было послано. Царское правительство, по сути дела, заняло в этом вопросе позицию невмешательства. Официально считалось, что русские охотятся на свободных участках, но никаких попыток разграничить "ничейные" и ясачные земли не предпринималось. Для охраны русских промыслов в тайгу иногда посылали военные отряды, однако служилые люди часто видели в промышленных лишь соперников по добыче пушнины и не всегда спешили приходить им на помощь. К тому же московская администрация, дорожа плательщиками ясака, крайне неохотно и довольно редко разрешала применять к "иноземцам" суровые меры наказания (особенно смертную казнь), и поэтому ограбления и убийства промышленников чаще всего оставались без последствий" несмотря на все их жалобы и протесты. Но с другой стороны, и предпринимавшиеся властями шаги по защите ясачных угодий от "испромышления" обычно бывали запоздалыми и малодейственными.
При отводе земель под селения и пашни стремление правительства к сохранению ясачных волостей выражалось более последовательно. Помимо угроз "бить кнутом нещадно" тех, кто "у ясачных людей угодья пустошит", в Сибирь посылались указы устраивать переселенцев лишь на "порозжих" местах и у ясачных людей угодий "не имать". В подкрепление этих предписаний не раз ликвидировались как пашни, так и селения, возникшие на ясачной территории. Историками уже давно замечено, что, по сравнению со столкновениями из-за соболиных промыслов, конфликтов из-за земель, пригодных для хлебопашества и скотоводства, у русских с аборигенами в XVII в. было меньше. И, видимо, не случайно в более позднее время даже в районах массовой крестьянской колонизации лучшие земли (прежде всего луга) нередко принадлежали не русскому, а проживавшему по соседству аборигенному населению.
Сосланный в Сибирь А. Н. Радищев, проезжая вдоль Иртыша и его притока Вагая, записал в своем дневнике в 1791 г.: "Крестьяне мало имеют земли, лучшая вся у татар". Примерно в то же время производилось полное описание Тобольского наместничества, в которое входила вся Западная Сибирь. О Тобольском уезде там, в частности, говорилось: "Количество лесу как для строения, так и на другие надобности довольно. Пашенную землю и сенные покосы, и прочие угодья имеют жители не равно, большею частию занимают иноверцы с издревле своим расположением…" В Тарском уезде, согласно тому же описанию, "русские… по малоимению у них… сенокосов" пользовались лугами проживавших поблизости татар "каждогодно за договоренную с ними плату".
Надо, однако, отметить, что позиция правительства в вопросе о ясачных угодьях при всей своей определенности не была твердой и до конца последовательной. Наряду с указаниями "сбивати долой" крестьян, поселявшихся на ясачных угодьях, встречались правительственные распоряжения об отводе переселенцам земель коренных жителей. Впрочем, и указов такого рода до нас дошло мало. Конечно, в охваченных земледельческим освоением районах аборигенов вынуждало потесниться уже само развитие крестьянского хозяйства. Но, как и в зоне промысловой колонизации, правительство предпочитало активно не вмешиваться в процесс размежевания угодий и, по сути дела, предоставило решать возникавшие в ходе его проблемы самим переселенцам. И надо сказать, что русские люди в конце концов смогли поладить с коренными жителями Северной Азии.
Постепенно уменьшалось количество и сглаживалась острота столкновений из-за промысловых угодий. К концу XVII в. одним из путей улаживания отношений промышленников с аборигенами стал "перевод" русскими на себя ясака за право на охоту в ясачных землях. В районах земледельческой колонизации расселение русских также не сопровождалось ни насильственным вытеснением, ни тем более истреблением "иноземцев", а происходило или путем "обтекания" мест их жительства, или путем "вкрапливания" в них русских селений.
В этом, как отметил академик А. П. Окладников, заключалось "одно из коренных отличий колонизации Сибири русскими поселенцами от тех катастрофических для коренного населения событий, которые произошли в Америке или, например, Австралии в ходе колонизации этих континентов западноевропейскими пришельцами".
Если, рассматривая процесс присоединения сибирских земель к России, мы, по словам В. И. Шункова, сталкиваемся с "явлениями различного порядка - от прямого завоевания до добровольного вхождения", то преимущественно мирный характер освоения Сибири совершенно очевиден.
Известно, что за Уралом даже в быстро заселявшихся районах земледельческой колонизации ясачная волость обычно не уменьшалась численно, а крепла. С другой стороны, и малые, в один-два двора, русские деревни спокойно существовали в окружении "иноземческих" юрт и особых затруднений с землей не испытывали. Без заметных трений между русскими и аборигенами осваивалось, например, правобережье Томи, находившееся во владении эуштинских татар. Еще в 1604 г., добровольно принимая русское подданство, они сообщали, что имеют хорошие земли, где "пашенных крестьян устроить мочно". Но и в других районах пришельцы, как правило, быстро находили общий язык с аборигенами.
Заметное распространение, в частности, получила аренда у ясачного населения отдельных участков, приобретение их путем покупки, заклада и тому подобных сделок. Некоторыми угодьями русские пользовались "по упросу" или "по полюбовному договору" с аборигенами. Видимо, именно так обстояло дело на одном из озер близ Тюмени, где, по сообщению властей, в конце XVII в. татары и русские ловили рыбу вместе, "а спору не было". Крестьяне одной из зауральских слобод также писали, что после поселения на новом месте окрестные "вогуличи" их "на озера и на истоки рыбу ловить пускали, и в лесе тетерь ловить пускали же, спон и запреку с ними не бывало, жили в совете". Позднее и крестьяне-переселенцы из южных районов Енисейского края сообщали, что коренные жители тех мест с ними "не спорят, дают селиться спокоем".
В Сибири со всей полнотой раскрылось одно из давно подмеченных качеств русского человека - способность уживаться с другими людьми. "Русский человек, - писал дореволюционный историк-сибиревед П. Н. Буцинский, - легко ориентируется в каждой новой местности, умеет приспособиться ко всякой природе, способен перенести всякий климат и вместе с тем умеет ужиться со всякою народностью…" Известный революционер-народник С. М. Степняк-Кравчинский считал, что вообще "нет ни одного народа на земном шаре, который столь добросердечно относился бы к чужеземцу, как русские мужики. Они мирно живут бок о бок с сотнями народностей, различных по расе и религии".