Внизу Евгений (художник Е. И. Буковецкий. - А. Б.) разбирает Скрябина. Отстал я от музыки, никак не могу оценить этого нового гения, хотя и слыхал и его и его жену, которая играла только мужа… Замечательно, маленькие писатели, художники терпимы, даже иной раз бывают приятны, но маленькие музыканты немыслимы, нельзя их слушать без некой музыкальной тошноты.
Вернулся Митрофаныч (А. М. Федоров. - А. Б.)… Рассказал любопытную историю про рыбу кету. Весною (правильно - осенью. - А. Б.) тысячи самок направляются в тихие места метать икру, за ними идут самцы - и эта музыка тянется два месяца. Самцы при этом ничего не едят, безобразно изменяются физически и, наконец, оплодотворив икру - умирают! Заметь себе это в уголку глаза, о поэт!"
Бунин ответил 29 марта: книгу "похваливают". "Насчет автографа на обложке вполне согласен - не хорошо, не следует; больше не допущу этого…
Скрябин - да, тяжек и противен. А что до "музыкальной тошноты", то, право, она вызывается всеми бездарными и претенциозными людьми. Но бездарен ли он? - Тут я в суждениях робок.
Слушал "Всенощное бдение" Рахманинова. Кажется, мастерски обработал все чужое. Но меня тронули очень только два-три песнопения. Остальное показалось обычной церковной риторикой, каковая особенно не терпима в служениях Богу" .
Бунин неизменно ценил и чтил своего "высокого друга" - Рахманинова; его дружба с ним продолжалась с первой встречи в Ялте 25 апреля 1900 года и до его кончины. На стихи Бунина Рахманинов написал музыку - романсы "Я опять одинок" и "Ночь печальна".
Бунину близка была "Всенощная" "величавой и скорбной торжественностью, идущей от византийско-киевских распевов" , - справедливо говорит один из корреспондентов В. Н. Муромцевой-Буниной (автор письма не установлен).
Для Бунина "славное поприще" Рахманинова - "гордость русская и всемирная" .
Восхищался Бунин и П. И. Чайковским. Однажды он сказал; "Человек, который одной музыкальной фразой дал почувствовать целую эпоху, целый век, - должен быть очень большим".
Еще в 1892 году (17 марта) он писал В. В. Пащенко: "Поразительно сильное впечатление произвел на меня романс Рубинштейна на слова Гейне - "Азра!" - "Полюбив, мы умираем…"" Этим словам романса, - из стихотворения Гейне в переводе П. Чайковского, - он придавал некий роковой смысл. Он приводит их в "Митиной любви" (гл. V).
Двадцать девятого марта 1915 года Бунин писал для "Истории русской литературы" Венгерова автобиографию. "Это мука, - говорит он в письме Нилусу. - Кажется, опять ограничусь заметкой" .
Прожив зиму и почти всю весну в Москве, 9 мая 1915 года Бунин с женой уехали в Глотово, попутно заглянув на два дня в Орел. В деревню прибыли 12-го и оставались здесь до ноября, потом вернулись в Москву, куда Бунин приезжал ненадолго и в середине лета.
Семнадцатого мая 1915 года Бунин писал критику Д. Л. Тальникову:
"Перечитываю кое-что - между прочим, "Дворянское гнездо", - которое, к сожалению, художественной радости мне не дает (за исключением немногих мест) и которое не совсем по праву названо "Дворянским гнездом". (Едучи сюда, я был три дня в Орле, снова посетил ту усадьбу на окраине Орла, которая описана в "Дворянском гнезде", - и вот причина, почему я перечитываю его)" .
Для Бунина Тургенев был одним из самых замечательных русских писателей. Но он говорил и о некоторой искусственности его рассказов. Многое ему не нравилось в романе "Дым", о котором он писал еще в 1890 году: "Прочел… "Дым" Тургенева. Я уже давно читал его и теперь прочел его с новым интересом. Многое в нем мне не понравилось. Не понравился даже тон (местами) - грубо-шутливая и насмешливая и притом поверхностная характеристика "света" - тон вовсе не тургеневский. Я знаю, что этот "свет" - пошлость, и подлость, и глупость, но у него он малохудожественно обрисован. Но вообще роман произвел сильное впечатление: страшное, злобное волнение овладело мною. Только слава Богу, что теперь, кажется, уже нет таких Ирин. Разумеется, Литвинов в дураках - она его вовсе не любила. При сильной любви нельзя таких штук проделывать" .
Его восхищало изумительное мастерство Тургенева-новеллиста; ""Поездка в Полесье", - записал он в дневнике много позднее, - почти вся по-настоящему прекрасна. Почти во всех рассказах, - да, кажется, даже во всех, редкое богатство совершенно своих, удивительных по меткости определений чувств и мыслей, лиц и предметов" . Перечитав по изданию А. Ф. Маркса двенадцатый том Тургенева, где напечатаны "Литературные и житейские воспоминания", "критические речи и статьи", Бунин записал: "Совершенно замечательный человек и писатель. Особенно "Казнь Тропмана", "Человек в серых очках", несколько слов о наружности Пушкина, Лермонтова, Кольцова" .
В это время он писал в дневнике:
"4 июля. Нынче вечером сидели на скамейке в Колонтаевке. Тепло, мертвая тишина, запах сырой коры. Пятна неба за березами. Думал о любви.
2 августа 15 г. <…> Отправил корректуру "Суходола". Во втором часу газеты. Дикое известие: Куровский застрелился. Не вяжется, не верю. Что-то ужасное <…> Как я любил его!"
"7 августа. Пытаюсь сесть за писание. Сердце и голова тихи, пусты, безжизненны. Порою полное отчаяние. Неужели конец мне как писателю? Только о Цейлоне хочется написать".
"21 августа. 14–19 писал рассказ "Господин из Сан-Франциско". Плакал, пиша конец. Но вообще душа тупа. И не нравится. Не чувствую поэзии деревни, редко только. Вижу многое хорошо, но нет забвенности, все думы об уходящей жизни".
К работе над этим рассказом Бунин возвращался позднее, сокращал его. Завершил работу в конце октября.
Рассказ привлек внимание русской и зарубежной критики и вошел в антологии мировой литературы.
Война изменила деревню. Многих мужчин забрали в солдаты. "Годные гуляют, три-четыре мальчишки. Несчастные - идут на смерть и всего удовольствия - порычать на гармонии.
<…> Вчера снимали Тихона Ильича (возможно - прототип Тихона Ильича Красова в "Деревне". - А. Б.). "Вот и Николаю Алексеевичу (Н. А. Пушешникову. - А. Б.), может, идти в солдаты… Да ему что ж, хоть и убьют, у него детей нету". К смерти вообще совершенно тупое отношение. А ведь кто не ценит жизни - животное, грош тому цена".
Бунин все не мог сосредоточиться на работе - "писать не пишу, - говорит он в письме Нилусу 18 июля, - разве стишки изредка" . А 15 сентября вновь писал ему из Глотова: "Не припомню такой тупости и подавленности душевной, в которой уже давно нахожусь. Вероятно, многое действует, иногда, может быть, даже помимо сознания. А смерть Павлыча прямо сбила меня с ног <…> Пятый месяц живу здесь изумительно однообразной жизнью. Все читаю, да хожу, да думаю. Деревни опустели так, что жутко порой. Война и томит, и мучит, и тревожит. Да и другое многое тоже. "Портфель" мой пуст" .
Его возмущал Бальмонт, который говорит в стихах о войне в кокетливом тоне: "Вся мысль людская в дымах и пожарах, И лишь упрямец <…> Я ребенком говорю" ("Упрямец"; выделено Буниным).
"Что за подлое кокетство, сюсюканье! - писал Бунин Д. Л. Тальникову 27 июня. - Ну что ж, там творится что-то ужасное, а я вот сюсюкаю, я - упрямец… Его надо ругать на всех перекрестках, ибо прав Леонардо да Винчи - "хвалить дурного значит порочить хорошего!""
В октябре 1915 года Горький предложил Бунину сотрудничать в журнале "Летопись", выходившем при его ближайшем участии.
С первых чисел ноября Бунин поселился в Москве, в гостинице "Лондонская". 19 ноября приезжал в Петроград, там встречался с Горьким. Дня через три возвратился в Москву.
В декабре в "Летописи" уже было напечатано несколько стихотворений Бунина. Позже, 1 марта 1916 года, И. С. Шмелев писал о них автору: "Чудесно, глубоко, тонко. Лучше я и сказать не могу… Ведь в "Шестикрылом" вся русская история, облик жизни. Это шедевры, дорогой, вы это знаете сами, но и я хочу, чтобы и вы знали, что и я чувствую это. И "Слово" и "Поэту". Это лучшее, что было последнее время для меня… Это должно быть высечено золотом по белому мрамору или хрусталем на черном граните… Да будут благословенны поля орловские, вскормившие вас, дорогой поэт". Я любил вас, продолжает Шмелев, "той любовью, которою любят светлый талант… И многое еще дадите. Только не бросайте русской жизни, - так она горько-прекрасна в вас. Так вы слышите и чувствуете ее" .
Восьмого декабря в Политехническом музее состоялся вечер, посвященный творчеству Бунина, который "прошел в сплошных аплодисментах и овациях… Публика как бы спешила воспользоваться публичным выступлением писателя, чтобы ярче, полнее и теплее выразить ему свою благодарность и свои симпатии…
Во втором отделении И. А. Бунин прочитал красивый, суровый, наполненный восточной мудростью рассказ "Смерть" (позднейшее заглавие - "Смерть пророка". - А. Б.). И когда строго и плавно звучал голос чтеца, неторопливо повествовавшего о страшной и сладостной смерти пророка Моисея, ясно чувствовалось, что не напрасно публика стремится услышать чтение писателей: только самому автору доступен внутренний ритм рассказа и тот единственно верный глубинный тон ею, который таинственной музыкой входит в душу читателя" .
Прожив ноябрь и почти весь декабрь в Москве, Бунины 21 декабря возвратились в деревню, где они провели всю зиму 1916 года. В дневниках Бунин писал:
"23 февраля 1916 года. Глотово. Милый, тихий, рассеян-но-задумчивый взгляд Веры, устремленный куда-то вперед. Даже что-то детское - так сидят счастливые дети, когда их везут. Ровная очаровательная матовость лица, цвет глаз, какой бывает только в этих снежных полях <…>
На возвратном пути я говорил о том, какую огромную роль в жизни деревни играют пленные. Еще о том, что дневник одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалеком будущем эта форма вытеснит все прочие" . Седьмого марта 1916 года Бунин писал Черемнову о войне: "…Поистине проклятое время наступило, даже и убежать некуда, а уж обо всем прочем и говорить нечего. Мрачен я стал адски, пишу мало, а что и пишу, то не с прежними чувствами" .
Беседуя с Пушешниковым о войне, Бунин говорил: "Я - писатель, а какое значение имеет мой голос? Совершенно никакого. Говорят все эти Брианы, Милюковы, а мы ровно ничего не значим. Миллионы народа они гонят на убой, а мы можем только возмущаться, не больше. Древнее рабство? Сейчас рабство такое, по сравнению с которым древнее рабство - сущий пустяк" .
Бунин писал в дневнике 21 марта 1916 года: "Чириков "верит в русский народ!". В газетах та же ложь - восхваление доблестей русского народа, его способностей к организации. Все это очень взволновало. "Народ, народ!" А сами понятия не имеют (да и не хотят иметь) о нем. И что они сделали для него, этого действительно несчастного народа?"
Эта запись была вызвана статьей писателя Е. Н. Чирикова "При свете здравого смысла" (Современный мир, 1916, № 2), направленной против статьи критика Д. Л. Тальникова "При свете культуры (Чехов, Бунин, С. Подъячев, Ив. Вольный)" в журнале "Летопись" (1916, № 1). Чириков обвинил Тальникова, благожелательно отозвавшегося о повести Бунина "Деревня", в искаженном освещении жизни русского народа и слепом подражании Горькому.
Бунин приводит в дневнике (22 марта) запись Н. А. Пушешникова: "Иван Алексеевич статьей Чирикова и газетами так взволнован, что до поздней ночи, уже сидя и ежеминутно куря в постели, говорил:
- Нет, с какой стати он так его оскорбляет? <…> Ах, эти русские интеллигенты, этот ненавистный мне тип! Все эти Короленки, Чириковы, Златовратские! Все эти защитники народа, о котором они понятия не имеют, о котором слова не дают сказать <…> Подлинный народ, мужики, "чистые, святые, богоносцы, труженики и молчальники". Хвостов, Горемыкин, городовой это не народ. Почему? А все эти начальники станций, телеграфисты, купцы, которые сейчас так безбожно грабят и разбойничают, что же это - тоже не народ? Народ-то это одни мужики? Нет. <…> Ведь вот газеты! До какой степени они изолгались перед русским обществом. И все это делает русская интеллигенция. А попробуйте что-нибудь сказать о недостатках ее! Как? Интеллигенция, которая вынесла на своих плечах то-то и то-то и т. д. О каком же здесь можно думать исправлении недостатков, о какой правде писать, когда всюду ложь! Нет, вот бы кому рты разорвать! Всем этим Михайловским, Златовратским, Короленкам, Чириковым!.. А то: "мирские устои", "хоровое начало", "как мир-батюшка скажет", "Русь тем и крепка, что своими устоями" и т. д. Все подлые фразы!"
Бывал Бунин и на мужицких сходках. Беседовал с крестьянами в Глотове, в Казаковке, в Осиновых Дворах, вел споры о том, что было злободневно: о разделе помещичьей земли, о войне. У некоторых, пишет в дневнике Бунин, настоящий сумбур в голове.
В современной литературе возмущали его бесшабашное обращение со словом бездарных авторов и понижение читательского вкуса. 8 апреля 1916 года он записал в дневнике: "Никогда в русской литературе не было ничего подобного. Прежде за одну ошибку, за один неверный звук трепали по всем журналам. И никогда прежде русская публика не смотрела на литературу такими равнодушными глазами. Совершенно одинаково она восхищается и Фра Беато Анджелико (Фра Джованни да Фьезоле, прозванного Беато Анджелико. - А. Б.) и Барыбой Городецкого" .
Восьмого апреля Бунин уехал из Глотова в Москву, а числа десятого - в Петроград.
Тринадцатого апреля состоялся вечер, посвященный Бунину, в Александровском зале городской думы в Петрограде под председательством профессора Ф. Ф. Зелинского, со вступительным словом П. С. Когана. Бунин читал "Песнь о гоце" и "Братья". В этот день П. С. Коган писал: "Сегодня праздник для всех ценителей поэзии"; Бунин "принадлежит к числу тех редких писателей, каждое произведение которого представляет шаг вперед по сравнению с предшествующим" .
Из Петрограда Бунин вернулся в Москву, а затем отправился в Одессу, где был уже 25 апреля, и прожил здесь почти месяц.
Он писал 24 мая 1916 года Черемному: "Дня четыре тому назад я, после сорокадневного отсутствия, возвратился в Глотово" . Юлий Алексеевич и Вера Николаевна вскоре также приехали в деревню. Бунин прожил здесь, правда, небезвыездно, до конца 1916 года: иногда охотился вместе с Н. А. Пушешниковым, ходил с ним в близлежащие деревни, с которыми многое у него было связано с самого детства.
Бунин любил бывать у крестьян, разговаривать с ними.
Однажды "зашли в избу к Пальчиковым, - пишет в дневнике Пушешников. - Воздух в избе теплый, вонючий. Две, уже больших, свиньи. У окна сидит девка в шерстяном платке. Старуха дала нам прочесть письмо своего сына, попавшего в плен к немцам. Дорогой Иван Алексеевич говорил, что для потомства нужно было сохранить избу в том самом виде, как она есть, ибо через сто лет никто не будет в состоянии представить себе жилище, в котором жил русский крестьянин в двадцатом веке" .
В июле Бунин написал рассказ "Аглая".