"Бунин пришел. В оживленной беседе с ним, касавшейся как политических, так и других вопросов, я спросил Ивана Алексеевича, как он относится к Советскому Союзу и предполагает ли он вернуться в СССР. И. А. ответил, что к Советскому Союзу, разгромившему гитлеровцев, он относится с большой симпатией и благодарит за любезное приглашение вернуться в СССР. И. А. очень одобрительно отозвался о факте возвращения Куприна на родину и о том, как его приняли в Москве. Что касается себя самого, И. А. заметил, что он подумает относительно перспективы возвращения в СССР, добавив, что он больше всего беспокоится о том, сколько времени ему понадобится на то, чтобы изучить так Советский Союз, чтобы слияние с советской тематикой и советскими писателями было бы для него органичным" .
Визит Бунина вызвал в определенных кругах русской эмиграции в США раздражение. Об этом сообщал Бунину Алданов в письме 5 января 1946 года.
Когда вышла моя книга, писатели-эмигранты рассказ Богомолова о визите Бунина сочли не совсем верным. Бунин говорил друзьям о своем посещении посольства тоже по-другому. Он писал Алданову, что вел с послом "в течение получаса совершенно не политическую беседу - только светскую - и откланялся, после чего заболел уже основательно, слег - и все имел слухи, будто я потому был в посольстве, что собирался в Россию" . Это был единственный визит в посольство. Н. Н. Берберова придумала, будто он бывал у посла несколько раз. А придумала она это - и еще иное несуразное - оттого, что Бунин непочтительно отзывался о ней, "мыслившей очень по-немецки" - как и некоторые другие писатели - во время гитлеровского нашествия; она в письмах предлагала ему издать свои книги в оккупированном Киеве. Бунин написал на нее ядовитую эпиграмму, послал Цвибаку, а тот дал читать другим.
Н. Я. Рощин - Капитан, как именовал Бунин в письмах этого бывшего капитана белой армии, даже солгал, будто Бунин побывал в Москве. На деле только предлагали ему полет в Москву на две недели, но Иван Алексеевич не думал о такой поездке, которая, несомненно, стала бы для него ловушкой. Вера Николаевна пишет в дневнике: "…Капитан дал интервью, где сказал, что Ян едет в СССР, как и Волконские и другие представители аристократии. Почему он все врет? Трудно понять <…> Я очень рада, что Рощина больше здесь нет. Рада, что он не виделся с Яном перед отъездом, а то наплел бы невесть что" .
По словам Бунина, его визиту "придано до смешного большое значение: был приглашен, отказаться не мог, поехал, никаких целей не преследуя, вернулся через час домой - и все… Ехать "домой" не собирался и не собираюсь" .
Относительно отъезда в Москву были только раздумья Бунина, которыми он в письмах делился с Алдановым. Он писал Марку Александровичу: "…Я сделал то, что, не знаю, как бы другой сделал - истинно, в самые последние годы, а может быть дни своей жизни, нищий, старый, отказался от большого богатства, от всяческих больших "возможностей" и т. д. и т. д." . Богатство и большие возможности обещал советский консул и старший советник посольства, если бы поехал, был бы миллионер, имел бы дачи, автомобили и т. д. В газете "Русские новости" (1946, № 82, 6 декабря) опубликовано "Письмо в редакцию" И. А. Бунина:
"Весьма прошу редакцию "Русских новостей" дать место моему заявлению, что появившееся в некоторых французских газетах сообщение о моем отъезде в Россию лишено оснований".
А из СССР подавали сигналы, что очень хотели бы его приезда. Эльза Триоле, побывав в Москве, куда она часто ездила, пригласила его 26 апреля. Бунин познакомился с ней и с французским писателем-коммунистом, ее мужем, Арагоном. Распространялись слухи - "Литературной газетой" и другими, - будто в России издадут Полное собрание сочинений Бунина. Также была телеграмма из Москвы, подписанная М. Я. Аплетиным, критиком, заместителем председателя иностранной комиссии Союза писателей, на имя Триоле. В этой телеграмме содержалась просьба "прислать "немедля", - извещал Бунин Алданова 26 декабря 1945 года, - сборник моих последних рассказов; я тогда отправился к Борису Даниловичу Михайлову, заведующему здесь "бюро прессы" по назначению Москвы, и попросил его запросить Москву, зачем и кому именно нужны мои рассказы (которые я все-таки уже продал для издания О. Г. Зелюку, кстати сказать); недели через три пришел ответ из Москвы - там желают издать эти мои рассказы (только для России) и еще что-нибудь из моих последних книг (что привело Полонских в искренний восторг), и я попросил Бахраха отвезти Михайлову рукопись моих рассказов (три четверти их), "Освобождение Толстого" и "Жизнь Арсеньева", а также письмо к Телешову: вот, мол, посылаю, по желанию Москвы, кое-что из моих последних писаний "для осведомления", не будучи вовсе уверен, что это может быть интересно для вас, ибо "я для вас человек уже ‘исторический’, могу быть интересен разве только с этой точки зрения или с точки зрения искусства"" .
Была и вторая телеграмма Аплетина с просьбой о произведениях Бунина.
Из открытки Н. Д. Телешова 11 ноября 1945 года Бунин узнал, что его книга "листов 25 печатается в Государственном Издательстве Художественной Литературы". Тринадцатого января 1946 года он писал Телешову: "…Может быть, еще есть время что-нибудь исправить в этом поистине ужасном для меня деле с изданием 25 листов моих произведений: пишу нынче о нем и непосредственно Государственному Издательству, и тебе, в надежде, что ты лично поговоришь с кем-нибудь в Издательстве и как-нибудь поможешь мне. Я называю это дело ужасным для меня потому, что издание, о котором идет речь, есть, очевидно, изборник из всего того, что написано мною за всю мою жизнь, нечто самое существенное из труда и достояния всей моей жизни - и избрано без всякого моего участия в том (не говоря уже об отсутствии моего согласия на такое издание и о том, что оно лишит меня возможности переиздавать собрание моих сочинений на русском языке во Франции или в какой-либо другой стране, то есть единственного источника существования в нашей с Верой Николаевной старости и близкой полной инвалидности моей: дорогой мой, ведь мне 76-й год идет!). Я горячо протестую против того, что уже давно издано в Москве несколько моих книг (и в большом количестве экземпляров) без всякого гонорара мне за них (имею в виду "Песнь о Гайавате", "Митину любовь", - было, кажется, и еще что-то), - особенно же горячо протестую против этого последнего издания, того, о котором ты мне сообщил: тут я уже прямо в отчаянии и прежде всего потому, что тут поступлено со мной (который, прости за нескромность, заслужил в литературном мире всех культурных стран довольно видное имя) как бы уже с несуществующим в живых и полной собственностью Москвы во всех смыслах: как же можно было, предпринимая издание этого изборника, не обратиться ко мне, хотя бы за моими советами насчет него, - за моими пожеланиями вводить или не вводить в него то или другое, за моими указаниями, какие именно тексты моих произведений я считаю окончательными, годными для переиздания! Ты сам писатель, в Государственном Издательстве ведают делом люди тоже литературные - и ты и они легко должны понять, какое великое значение имеет для такого изборника не только выбор материала, но еще и тексты, тексты! <…> В конце концов вот моя горячая просьба: если возможно, не печатать совсем этот изборник, пощадить меня; если уже начат его набор, - разобрать его; если же все-таки продолжится это поистине жестокое по отношению ко мне дело, то по крайней мере осведомить меня о содержании изборника, о текстах, кои взяты для него, - и вообще войти в подробное сношение и согласие со мной по поводу него.
Эти письма (тебе и Государственному Издательству) я посылаю при любезном содействии Посольства СССР во Франции. Дабы ускорить наши сношения, может быть, и вы найдете возможным немедленно ответить мне тем же дипломатическим путем <…>
Существует всемирное содружество писателей - P. E. N. Club, коего я член. Если эти письма останутся втуне, я обращусь за защитой к нему" .
Выяснять пожелания Бунина насчёт выбора его произведений и текста их не стали и посланные в адрес Союза писателей рассказы и книги не напечатали, а передали Телешову, как просил Бунин, удостоверившись в безнадежности дела с изданием его книг в Москве. Относительно "изборника" пришла Бунину телеграмма из Москвы: "Согласно вашему желанию Государственное Издательство Художественной Литературы приостановило подготовку издания ваших произведений".
Богомолов был человеком большой культуры. Его умом и культурой восхищался Шарль де Голль, писал о нем с большим уважением в "Военных мемуарах". Это была крупная личность, и его встреча с Буниным могла быть вовсе не рутинным исполнением поручения своего правительства. Диктор французских передач на московском радио Ольга Майндорф, внучка секретаря русского посла в Дании М. Ф. Майндорфа, рассказывала редактору немецких передач на радио Лидии Иосифовне Давыдовой, племяннице М. К. Куприной-Иорданской, что посол Богомолов очень тепло отнесся к их семейству. Вышло так, что они возвратились в Советский Союз после смерти Сталина, в 1955 году. Это спасло их от участи, постигшей многих репатриантов, ехавших эшелонами в СССР и отправленных в Сибирь, где они погибали.
Союзники в войне Великобритания и США заключили в Ялте 4–11 февраля 1945 года соглашение с СССР. В соответствии с тайным протоколом этого соглашения насильно было репатриировано в Советский Союз более двух миллионов человек из Европы, Америки и даже из Африки. Эта массовая выдача эмигрантов различных поколений и бывших пленных происходила активно с 12 мая 1945 года и до конца августа 1946 года. Их отдали на расправу Сталину. Об этом писали Солженицын в книге "Архипелаг Гулаг" и граф Николай Дмитриевич Толстой-Милославский, потомок Льва Николаевича Толстого, в своей книге "Жертвы Ялты", изданной в Лондоне по-английски в 1978 году; в Москве напечатана в переводе с английского в 1996 году.
О насильственном выдворении русских из Франции Бунин говорит в предисловии к книге А. Седых "Звездочеты с Босфора", цитируя при этом его рассказ "Миссис Катя Джексон" - о "русской девушке, неожиданно ставшей англичанкой, о том, что она пережила в немецком плену, а после плена - перед грозившем ей, как и многим, многим другим, возвращением в Россию, во избежание чего многие из этих многих "запирались в своих бараках, куда за ними приезжали на грузовиках красноармейцы, пели "Со святыми упокой", перерезывали себе вены или лезли в петлю"" .
Приближалось 75-летие Бунина. Он, "с полным отчаянием", писал Алданову 17 августа 1?45 года о своей нищете и спрашивал: "нельзя ли под эту милую годовщину" собрать для него в Америке хотя бы некоторую сумму? Алданов и его друзья, "посовещавшись", решили для сбора денег обратиться к нью-йоркскому Комитету нобелевских лауреатов и устроить юбилейный вечер.
А творчество его продолжало изумлять современников - рассказами из цикла "Темные аллеи": "Второй кофейник", "Дубки", "Речной трактир", "Пароход "Саратов"", "Месть", "Мадрид" и совершенно удивительный "Чистый понедельник". Они печатались в Нью-Йорке в 1945 году в журналах "Новоселье" и "Новый журнал". А в Париже в этом году были опубликованы "Холодная осень", "Ворон", "Качели", "В одной знакомой улице". Он говорил:
"…Еще пишу не хуже прежнего, несмотря на крайнюю физическую слабость, для которой есть причины и помимо лет, всякому понятные, - даже никакому Томасу Манну не понять до конца того, что пережил я и физически и морально!"
Двадцать пятого октября Бунин получил поздравительную телеграмму из Нью-Йорка, подписанную Алдановым, а также бывшим председателем правления "Последних новостей" А. И. Коноваловым, социалистом Б. И. Николаевским, одним из лидеров эсеров В. М. Зензиновым. В парижской газете "Русские новости" 9 ноября были напечатаны редакционная статья "И. А. Бунин. К его 75-летию", статьи Адамовича "Поклон Бунину" и Бахраха "Четыре года с Буниным", также интервью Бунина, в котором он сказал, что все лучшее написал в эмиграции. Писали о юбилее Бунина Алданов и А. Седых в русской прессе в Нью-Йорке.
В 12-м номере "Нового журнала" в статье "Юбилей Бунина" сказано: "…Все сходятся в том, что он гордость и украшение русской литературы. Его юбилей - ее большой праздник" . Рассказ "Речной трактир", писал Бунину Алданов 26 декабря 1945 года, "всех приводит в восторг, даже ваших нынешних политических недругов: у нас ведь есть читатели всех взглядов" . Алданов потом скажет Бунину: "…Немного есть в русской классической литературе писателей, равных вам по силе. А по знанию того, о чем вы пишете, и вообще нет равных: конечно, язык "Записок охотника" и чеховских "Мужиков" не так хорош, как ваш народный язык" .
"В честь старости" Бунина (и художника А. Бенуа) вышел в 1946 году "Русский сборник"; в нем напечатаны рассказ "Зойка и Валерия", статья Адамовича о Бунине, рассказы Тэффи, Ремизова, воспоминания Бенуа, посмертно стихи Гиппиус и Цветаевой, также произведения других авторов. В еженедельнике "Cavalcade" в 1946 году напечатаны в переводе на французский язык рассказы, вошедшие в сборник "Темные аллеи", "Ворон", 20 июня и "Поздний час", 10 октября .
В Нью-Йорке в юбилейные дни издан рассказ "Речной трактир" в художественном оформлении М. В. Добужинского - одна тысяча нумерованных экземпляров. Вера Николаевна, послав экземпляр (№ 355) автору этих строк, писала 26 января 1960 года о Бунине и об атмосфере у них в доме в те дни:
"Издание это было по подписке. Одна из организаторш была М. С. Цетлин, вероятно и М. А. Алданов. Оно дало нам возможность прожить некоторое время. Помню, когда кто-то принес довольно большую сумму, Иван Алексеевич лежал с высокой температурой в воспалении легкого. Это было на Рождестве. У нас была детская елка. Мы хотели отменить, но Иван Алексеевич настоял, чтобы она была. С нами жили Олечка Жирова и ее мать. Дети, узнав, что Иван Алексеевич болен, были очень тихи. Пели святочные песенки в полголоса. А Иван Алексеевич был в жару, ему было трудно написать расписку. Это было в 1946 году 7 января. Тогда у нас в квартире жило пять человек. М. С. Цетлин в шутку называла ее "ночлежкой". Вот вам крохотный кусочек из "Бесед с памятью"".
Через месяц от воспаления Бунин поправился. Все же полного выздоровления не было. А в квартире стоял холод. Дни его болезни прошли для Веры Николаевны в изнурительных заботах. "У нас ведь топится только комната, где живет Ян, то есть столовая, а в остальных бывало очень прохладно <…>, - писала она М. С. Цетлин 8 февраля 1946 года. - Я больше двадцати дней не раздевалась, спала около Яна, на той же постели. Приходилось иногда раз пять в ночь подыматься. Теперь уже сплю у себя, и ночью меня он не тревожит. Доктор Казас нашел, что болезнь Ивана Алексеевича "от расстройства всего организма". Ян очень исхудал, ноги - палочки. Стараюсь доставать все, что можно. Но что это стоит! Не успеваю менять "пятитысячники"".
Двадцать первого июня 1946 года был опубликован в Париже в специальном выпуске "Союза советских патриотов" указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1946 года о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц, утративших советское гражданство, проживающих во Франции. Тридцатого июня перед эмигрантами выступил с речью А. Е. Богомолов. На этом собрании были Зуров, Тэффи, Н. В. Кодрянская. Зуров потом рассказывал Буниным, что приходилось вставать двадцать раз; от всего собрания послали приветствие советским властям. Зуров писал автору этой работы 12 августа 1966 года:
"Иван Алексеевич не присутствовал на вечере в зале (театральном (Iéna), где советский посол А. Е. Богомолов торжественно (после долгой речи) вручал б. эмигрантам советские паспорта)". Бунин, разумеется, советский паспорт не брал, Вера Николаевна в одной из статей впоследствии опровергала лживые слухи на этот счет.
Многие были взволнованы, кто-то хотел уехать, другие с ними спорили, у кого-то происходил даже разлад в семье между сторонниками и противниками репатриации. Активизировались советские агенты, впоследствии разоблаченные сотрудники НКВД - ГПУ - враги Бунина: Николай Яковлевич Рощин (о нем сказано выше); Антонин Петрович Ладинский, после войны - "советский патриот", выслан из Франции в 1948 году, вернулся в СССР в 1955 году; Владимир Сосинский, Алексей Эйснер; Лев Дмитриевич Любимов, в 1940-е годы - "советский патриот", в 1948 году выслан из Франции, приехал в Москву в 1957 году; Василий Васильевич Сухомлин был разоблачен как многолетний советский агент, уехал в СССР.