Наведывался к нам и Шарль Азнавур, сетовавший на кризис в легкой музыке. К тому времени распустили свои оркестры такие известные эстрадные дирижеры, как Филипп Брэн, Жак Эльян, Рей Вентура, и ряд других. Алике Комбел, считавшийся лучшим саксофонистом Европы, отдавший профессии 35 лет жизни, вынужден был покинуть сцену. Потерявшие работу музыканты огромными толпами собирались по пятницам вечером на площади Пигаль, организуя своего рода биржу труда.
- Виртуозы стали не нужны, - сокрушался Морис Торез при встрече. - Нынче в моде невежды, убивающие музыку. Дергание на сцене и бормотание в микрофон затмили настоящее искусство. Всякого рода псевдомузыканты теснят подлинных исполнителей эстрадной и классической музыки. Молодые парни с пустым взглядом, нечесаной гривой волос и напыщенно-циничным видом имеют больше шансов завоевать известность, нежели молодые люди, окончившие с отличием консерватории! Коммерсанты от зрелищ избегают профессиональных музыкантов, они занимаются убожествами и бездарями, умеющими лишь бренчать на гитаре, извлекая из нее один и тот же часто повторяемый звук. Дилетантство губит музыку.
Не помню, на каком по счету концерте в "Олимпии" присутствовало много эмигрантов, моих соотечественников, покинувших страну в разные годы. Я ощутила громадную тягу их к русским песням, романсам. И мне пришлось петь больше, чем обычно: хотелось в песне рассказать о России, пробудить в этих людях самые сокровенные чувства. С болью в сердце вспоминаю, как на сцену поднялся седой старик и опустился передо мной на колени. Сколько я ни уговаривала, он не вставал и все повторял: "Если б мог, все бы отдал только за то, чтобы умереть на Родине…" А потом, не стыдясь слов, сказал: "Родимая, если доведется встретиться, привези хоть горсть землицы русской!" (Через несколько лет я вновь оказалась в Париже, пела в двух концертах, но за освященной землей, что прихватила в холщовом мешочке, никто не пришел - видно, не дождался старик…)
Вскоре русская колония в Париже обратилась ко мне с просьбой дать концерт, сбор от которого пойдет в фонд помощи бедствующим детям старых русских эмигрантов. Я не могла отказать. У меня до сих пор перед глазами переполненный зал русского клуба, засыпанная цветами сцена, заплаканные лица зрителей. После концерта подошла пожилая женщина, торопливо проговорила по-русски и по-французски, что она может теперь умереть спокойно. Прижимая руки к груди, рассказывала о своей жизни, о работе над театральными куклами, не принесшей ей счастье. Это была дочь художника Поленова. Она пригласила меня на чашку кофе к себе домой на улицу Дарю, неподалеку от зала Плейель. От нее я узнала о судьбе некогда популярного русского поэта Игоря Северянина, зарабатывавшего себе на жизнь нелегким трудом рыбака, об одиночестве старого театрального художника и историка искусств Александра Бенуа, родившегося и выросшего в Петербурге. У последнего в Париже была семья, родственники. Из Милана несколько раз в год приезжал сын, главный художник "Ла Скала" Николай Бенуа (я видела его превосходные декорации к "Борису Годунову", "Граду Китежу", "Князю Игорю", "Хованщине", "Золотому петушку"). Не забывал деда и внук, живший в Риме. Но как ему недоставало своего, родного, российского… В последнюю в своей жизни ночь он бредил Родиной. Ему казалось, что он идет по залам любимого Эрмитажа и величественная Нева приветствует его в родном городе.
…По приглашению профсоюза автомобильной промышленности я вместе с группой наших артистов посетила завод "Рено". В обеденный перерыв на площади перед входом поставили два больших грузовика. На этой "сцене" каждый из нас старался показать все, на что способен. Несмотря на ливень, никто из зрителей не покинул концерт, и он продолжался довольно долго, к взаимному удовольствию.
В один из вечером Кокатрикс пригласил нас в крупнейшее фешенебельное варьете "Лидо" в центре Парижа на Елисейских полях. Обычный эстрадный театр для миллионеров и туристов с весьма высокой входной платой. Зрители попивали напитки, сидя за столиками, расположенными амфитеатром возле небольшой, выдвинутой в зал сцены. Чего только на ней не происходило! Балетный номер "Гимн любви", довольно эротический по содержанию, сменили озорные акробаты, перебрасывающиеся со зрителями шутками, от которых уютный зал грохотал от смеха. Затем появились американские прерии, ковбой на лошади, показывающий искусство обращения с лассо. Мастерство жонглера исключительно. Далее следовал секстет уличных музыкантов в живописных лохмотьях. Музыкальную буффонаду сменили "герлс". Их отбирают сюда со всего мира, по принципу "сексуальной зрелищности". Откровенная демонстрация своего обнаженного тела, как мне показалось, не вызывает у них никаких эмоций. Вся программа занимала одно отделение, около двух часов. Она отличалась артистизмом, однако была совершенно лишена какой-либо одухотворенности.
Наши гастроли совпали с четырехсотлетием Нотр-Дам. Ночью собор подсвечивался изнутри. Круглые окна с затейливыми витражами ярко горели, мрачные силуэты химер четко вырисовывались на крыше. Вся прилегающая к собору набережная Сены была запружена народом: слушали трансляцию мессы.
В асфальт площади перед собором вделана истертая миллионами ног медная пластинка. Она - центр Парижа. Отсюда начинается отсчет всех парижских дорог, и здесь же рядом, с моста Нотр-Дам, пятьсот лет назад была начата нумерация парижских домов.
По вечерам чуть не все церкви французской столицы превращаются в концертные залы, где исполняется хоровая, симфоническая, органная, камерная музыка. В соборе Инвалидов - музыка Стравинского, в церкви Мадлен - произведения Гайдна. Ежедневно в нескольких церквах можно услышать Баха, Моцарта, Генделя. Иногда их величественные аккорды заглушаются сумасшедшими ритмами, которые доносятся из полуоткрытых дверей ночных клубов и кафе, где отплясывают новомодные сногсшибательные танцы. "Выделывайте все, что вам вздумается" - таков основополагаюший принцип этих безудержных кривляний.
Разочарована я была, когда пришла в неповторимую церковь Сен-Жермен де Пре, чтобы послушать классическую музыку. Однако здесь исполнялись немудреные эстрадные песенки под аккомпанемент гитары. К клиросу выходил юноша в джинсах и дирижировал пением прихожан.
Слушала я службу на русском языке в церкви Сен-Клу. Хор слаженный, пели красиво, но все же истово молящиеся старушки на паперти говорили с большим акцентом.
Билеты на концерты классической музыки сравнительно дороги, и для парижанина среднего достатка посещение хорошего концерта - настоящий праздник, который бывает нечасто. Наши артисты просмотрели несколько лент мастера фильмов ужасов голливудского режиссера Хичкока. Потом им долго снились кошмары, они вздрагивали pi просыпались от малейшего звука.
В июле на гастроли в Париж прибыл МХАТ. На приеме в посольстве в честь наших артистов я встретилась с Луи Арагоном, Эльзой Триоле, Морисом Торезом. Все трое сказали мне много теплых слов, напутствовали в будущее. Торез исполнил - у него был отличный слух, и он прекрасно чувствовал каждый полутон - "Четыре песни страдающей Франции" Орика. Под аплодисменты присутствующих дуэтом мы спели "Катюшу". Подошла актриса МХАТа Алла Константиновна Тарасова: "Ваш успех здесь, в Париже, теперь эхом отзовется во всем мире!" Не знаю, Париж сыграл какую-то роль или это просто совпадение, но антрепренеры Старого и Нового Света заинтересовались моей персоной - приглашения следовали одно за другим. Через два месяца после завершения гастролей во Франции я уже пела в США.
К концу наших выступлений Париж буквально наводнили туристы. Большими группами и поменьше, парами и в одиночку иностранцы толкались всюду. Все они довольно быстро лишались содержимого кошельков - Париж опустошал их с ловкостью мага.
Домой мы возвращались под выстрелы пробок шампанского тем же самолетом, что и прилетели.
- Ощущение такое, что мы выиграли в Париже чемпионат мира, - смеялся Юрий Гуляев.
- А так оно и есть, - отвечала я.
…В Париже я была всего шесть раз. В 1965 году пластинки с моими записями, выпущенные миллионным тиражом фирмой "Le chant du Monde", как оказалось, способствовали популяризации песен в среде французской молодежи, и мне вручили орден "За эстетическое воспитание молодежи". Получила я и приз МИДЕМ за вклад в развитие искусства.
Запомнилась встреча с Парижем в 1978 году в компании крупнейших музыкантов страны - главного дирижера Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова, народного артиста СССР Юрия Темирканова и народного артиста СССР скрипача Давида Ойстраха. Ойстрах выступал в первом отделении концерта, мы с Темиркановым - во втором.
Цикл новых произведений композитора Родиона Щедрина публика приняла достойно, цветы и возгласы "браво!" воспринимались нами как закономерный итог хорошо проделанной работы.
После второго концерта за кулисы пришла Мирей Матье.
- Я много о вас наслышана, - улыбаясь, молвила она через переводчицу, протягивая букет шикарных гвоздик. - Не могли бы вы напеть мне несколько мелодий из вашего нового репертуара?
Мирей вытащила из большой холщовой сумки долгоиграющий диск с моими записями и что-то стала объяснять переводчице.
- Матье просит вас исполнить несколько русских песен, но не тех, что здесь, - постучала пальцем по пластинке спутница певицы.
В этот момент я совсем упустила из виду, что в номере гостиницы лежат диски с моими новыми записями, привезенные из Москвы для презента. Я вопросительно поглядела на Ойстраха. Тот кивнул головой, мол, согласен, и тотчас сел за стоявшее рядом пианино. Программа импровизированного мини-концерта состояла из четырех отрывков разных песен и романсов. "Новая Эдит Пиаф" слушала, затаив дыхание, словно боялась пропустить мимо ушей малейшее пианиссимо, и, когда смолкли последние аккорды, энергично защебетала о чем-то переводчице. Давид Федорович немного владел французским.
- Она в восторге. Безумном, - переводил он почти пулеметную речь Матье. - Ее интересует русская песня, ее мелодия, ритм, стилевые особенности. Она говорит, что ее любопытство продиктовано самой профессией, то есть профессией певицы, шансонье.
И тут меня осенило. Я вспомнила о пластинках.
- Пусть приезжает в отель. Я подарю ей парочку дисков, - говорю Ойстраху.
Спутница Матье оказалась проворнее и опередила музыканта в переводе.
- Карашо. Спасибо. До свидания!
Мирей, видимо, исчерпала весь запас русских слов и стояла, слегка потупив взор, моргая длинными ресницами, как провинившийся ребенок.
Мы тепло распрощались.
- Умение понимать широкий и разнообразный круг произведений искусства зарубежной культуры - удел больших художников, - как бы между прочим заметил Давид Федорович, усаживаясь в такси, чтобы побыстрее добраться до отеля, - там его ждала отложенная шахматная партия с Темиркановым. (Знаменитый маэстро обожал эту древнюю игру и мог сесть за доску в любой момент, как бы ни был занят.)
- Посмотри сюда, - сказал он, когда мы остановились у светофора, и указал на огромные рекламные щиты, призывающие послушать Матье, чье искусство к тому времени завоевало сердца миллионов.
В тот же вечер я спустилась к портье, оставила два диска для Матье.
- О, мадам, Матье приедет сюда? - недоверчиво вопрошал тот.
- Да, приедет.
- Я непременно передам, не беспокойтесь, непременно.
На другой день Ойстрах вручил мне букет цветов: "Это от Матье. Портье передал". С букетом была записка с одним словом, написанным по-русски: "Спасибо!!!"
Хотя наши гастроли продолжались всего несколько дней, новая встреча с Парижем оставила еще один незабываемый след в памяти. Столица Франции жила, как всегда, кипучей творческой жизнью. На сцене театра де ля Виль ставили Горького, Булгакова, в городском музее современного искусства демонстрировалась выставка, посвященная творчеству Феллини. В Казино де Пари цирковые номера чередовались со сценками-анекдотами. В соборе Нотр-Дам шли концерты старинной музыки с оркестром и хором. В театре Бобино - кукольный театр Образцова. На этой сцене выступали Эдит Пиаф, Морис Шевалье и другие знаменитости. В здании напротив шел фестиваль американских фильмов ужасов. На бульваре Сен-Жермен звенела гитара, какой-то парень глотал пылающий факел. В концертном зале "Плейель" пела известная негритянская певица Михелия Джексон, исполнительница духовных псалмов. Рядом - афиши о гастролях Святослава Рихтера. На Елисейских полях новые фильмы Микеланджело Антониони, выступления группы бродячих музыкантов XX века - "труверов". Громадная афиша извещала о серии концертов Сальваторе Адамо, в ту пору одного из популярнейших шансонье Европы. Мне довелось услышать несколько собственных сочинений певца. Публика неистовствовала, Адамо смущенно улыбался. Не сразу ему удалось покорить Париж. Он учился в университете, хотел стать филологом, изучил пять языков. В Бельгии, где проживали родители, он состоялся как музыкант, певец, артист, стал известен в других странах. Вскоре и во Франции среди грохота электроинструментов и умопомрачительных ритмов зазвучала его свежая струна. Романтика любви, которую он проповедовал, оказалась необходима парижанам. Диски с записями Адамо стали расходиться огромными тиражами, и ему предоставили лучшие концертные сцены и залы.
Утомительной уличной суете и крикливой рекламе Елисейских полей и Больших бульваров противостоял другой Париж, устремленный в века. Тихая площадь Вогезов и прозрачные строения Лувра, отражающий солнечные лучи двор Пале-Рояля и играющий светотенью своего искусно гофрированного купола собор Инвалидов создавали образ города, в котором ничто не казалось чужим.
За океаном
Едва улеглись страсти вокруг летних гастролей в Париже, как неожиданно, буквально через неделю-другую, пришло приглашение из США от фирмы грамзаписи "Колумбия". В Госконцерте мне объяснили, что будет сформирована большая группа артистов, представляющих многие республики Союза, и турне под условным названием "Радуга" призвано ознакомить широкие круги американской общественности с достижениями нашего искусства, главным образом, в тех городах и штатах, где о них имели весьма ограниченное представление. Пятнадцать штатов, двадцать восемь городов, сорок концертов за пятьдесят дней - такова арифметика гастролей. Программа оказалась довольно разнообразной, в нее были включены многие жанры - от классического балета и характерных танцев до народных песен и мелодий.
В Госконцерте я услышала новость: в Москву на гастроли прибывала труппа миланского "Ла Скала". Сенсация! Это был первый случай во всей истории знаменитого итальянского театра, когда вся труппа в полном состава - 400 человек - выезжала на гастроли в другую страну. В начале сентября на сцене Большого театра премьерой "Турандот" Д. Пуччини итальянцы начали выступления. Хотелось мне послушать, очень хотелось, и Биргит Нильсон, и Миреллу Френи, и Ренату Скотто… Увы! Лишь годы спустя я удовлетворила свое желание.
Сборы в Штаты были недолгими - кое-какие уроки из предыдущей поездки я все же извлекла. Взяла с собой из одежды и нарядов самое необходимое и верную спутницу всех времен - электроплитку. (На плитке я готовила еду не из-за экономии - в США я получала 270 долларов за концерт, - а потому, что никогда не доверяла общепитам и ресторанным кухням - у самой обеды и ужины получались гораздо вкуснее. Покупала в магазинах продукты, преимущественно то, что было полезно, питательно, и, конечно, овощи, фрукты, и никаких проблем с питанием не возникало никогда. Годы помогала мне в готовке и моя незабвенная костюмерша Лена Бадалова, ассирийка, царствие ей небесное. Кстати упомянуть, и по заведениям типа "Русский дом шмотинг" в поисках дешевых тряпок я никогда не бегала.)
Прихватила в дорогу и небольшую книжицу с очерком Есенина об Америке. Сентябрьским хмурым утром 1964 года самолет взял курс на Нью-Йорк. Бригада наша выглядела внушительно. Были и громкие имена - легендарный танцовщик из Тбилиси, народный артист СССР Вахтанг Чабукиани, непревзойденный исполнитель характерных танцев Шамиль Ягу дин из Большого театра, прима-балерина театра Станиславского и Немировича-Данченко Элеонора Власова, солист балета Большого театра, партнер целой плеяды звезд - Г. Улановой, М. Плисецкой, Р. Стручковой, М. Кондратьевой, Н. Тимофеевой, Е. Максимовой - Юрий Жданов… Я ходила на спектакли с участием Жданова при всяком удобном случае - танцевал он великолепно. Часа через три пути он подошел ко мне, присел на подлокотник временно пустовавшего кресла, поприветствовал.
- Что вы, мэм, читаете?
- Впечатления Есенина об Америке.
- И что он пишет?
- Пишет, что вслед за открытием этой страны туда потянулся весь неудачливый мир Европы, искатели золота и приключений, авантюристы самых низших марок. И что владычество доллара съело в американцах все стремление к выявлению гения народа. Он считает, что народ Америки - только честный исполнитель заданных ему чертежей и их последователь. Что там, в Нью-Йорке, толпы продажных и беспринципных журналистов, каких у нас и на порог не пускают. Еще он пишет о бедности внутренней культуры Америки…
- Да-а, Есенин… Ему принадлежат и строки:
Эти люди - гнилая рыба,
Вся Америка - жадная пасть.
Но Россия… вот это глыба…
По-моему, он написал это после поездки в Штаты с Айседорой Дункан в 1922 году. Тогда их пригласил Соломон Юрок.
- Американский импресарио?
- Не просто импресарио, а знаменитый человек. Если вы ему понравитесь, он вас пригласит на гастроли. Мы с Улановой ему уже трижды приглянулись.
- Он, кажется, с Шаляпиным сотрудничал?
- Не только. Юрок организовал гастроли любимца музыкального мира первой половины века скрипача Ефрема Цимбалиста, знаменитой австрийской певицы Шуман-Хейнк, Анны Павловой, Артура Рубинштейна… Да многих. Но с Шаляпиным он помучился - четыре года одолевал певца письмами и телеграммами и добился своего. Уникальная личность! Приехал в США без гроша в кармане, был упаковщиком газет, продавцом скобяных товаров, трамвайным кондуктором и стал миллионером. А дипломат какой искусный! Неизвестно отчего, но факт остается фактом: на одной из репетиций Шаляпин вспылил и едва не подрался с таким же невыдержанным директором "Метрополитен-опера" итальянцем Джулио Гатти-Казацца. Размахивая своим огромным кулаком перед лицом директора, он назвал театр конюшней. Гатти-Казацца ответил в том же духе. Взаимные оскорбления создали непреодолимое препятствие для дальнейших выступлений Шаляпина. Конфликт устранил Юрок. Он спокойно сказал Гатти, что русский артист страшно смущен и раскаивается в своей несдержанности. Затем сообщил Шаляпину, что Гатти чуть не плачет, потому что весь сезон пропал, если Шаляпин не выступит. На следующий день вчерашние враги без слов бросились друг другу в объятия, и ссора мгновенно забылась.
Слушая Юру Жданова, я, конечно, и не подозревала, что судьбе будет угодно свести меня с Юроком через считанные дни.