…Хрустнула под тяжелым сапогом сухая ветка. Из ближнего куста с пронзительным криком вылетела куропатка, прервала сладкие думы. Он надел пилотку, застегнул воротник и споро зашагал дальше. Показалась небольшая поляна. В тени деревьев по краю ее прятались четыре замаскированные ветками землянки. Две большие, две поменьше. За землянками как попало стояли несколько повозок-бестарок. Лошадей не видно - разбрелись, верно, по лесу.
Рядом с одной из маленьких землянок - летняя трубка, слепленная из глины. Тут же поленница мелко наколотых дров. Навес, а под ним грубо сколоченный кухонный стол. На нем несколько больших кастрюль, ведерный чугун, цинковый бак для воды. Возле печки возится какая-то женщина, завтрак готовит.
Перед другой малой землянкой на поляне по кругу вырыт ров глубиной по колено, а посередине земляной островок, покрытый плащ-палаткой, - импровизированный стол.
Тут разместился взвод минеров, точнее, - со вчерашнего вечера - рота подрывников партизанского соединения.
За "столом" сидел худощавый светловолосый парень лет двадцати пяти, со спокойными внимательными глазами, над которыми прямой линией нависали широкие черные брови.
Командир роты Алексей Садиленко полулежал на траве, без шапки, в расстегнутой рубахе, босой, и что-то увлеченно рассказывал чернобровому. Углядев Егорова, подхватился и хотел было, как и положено при появлении начальника, отдать рапорт, но глянул на свои босые ноги, смутился, виновато заморгал глазами и стал приглаживать взлохмаченный чуб. Неловко стало и Егорову.
- Извини, товарищ заместитель командира… Не ждали так рано… Поэтому мы так, по-домашнему… на майдане…
- Вижу, вижу, - взглянул Егоров на "стол", посреди которого стояла огромная эмалированная синяя миска, доверху наполненная дымящимся мясом с картошкой, а рядом - несколько котелков - "столовые приборы".
Садиленко перехватил этот взгляд и, как и положено хлебосольному хозяину, пригласил:
- Прошу к нашему партизанскому столу, - нажимая на слово "партизанскому".
Егоров не спешил за стол.
- Неплохо живете, хлопцы, - усмехнулся он. - По какой же норме питаетесь?
- Как по какой норме? По партизанской. А норма у нас такая: есть в печи - на стол мечи. Вчера - картошка, печенная в костре, сегодня - мясо, а завтра или послезавтра, может, и крошки во рту не будет. И требовать не с кого… Нарком, сам знаешь, от нас далеко… Так что на подножном живем, - оживился командир минеров. В голосе послышались нотки превосходства. Дескать, что с тебя, новичка, возьмешь.
Алексей Семенович ничего не ответил.
- А вы кто будете? - подсел он к молодому партизану, задетый тем, что тот, не обращая никакого внимания на прибывшего в подразделение старшего командира, с аппетитом уминал из своего котелка мясо, лишь время от времени бросая взгляды на офицера.
- Клоков. Минер Всеволод Клоков, - отложив ложку, с подчеркнутой готовностью и скрытой усмешкой, по-сибирски окая, ответил он старшему лейтенанту, снисходительно оглядывая его новые, еще не обмятые полевые погоны и туго затянутую портупею.
- Ну, и как живется, минер? - спросил Егоров.
- Часом с квасом, а порою с бедою, - уклончиво ответил тот.
- А все же? - Егоров настойчиво старался вызвать минера на разговор.
- Долго рассказывать. Поживете - сами увидите.
Заприметив в расположении роты незнакомого человека, партизаны один за другим подходили к столу. Интересно же, что за птица залетела к ним.
Егоров с любопытством наблюдал за происходящим. Некоторых минеров он уже видел вчера у костра.
- Это заместитель командира нашего соединения по минноподрывному делу Алексей Семенович Егоров, - почувствовав неловкость, поторопился сгладить ее Садиленко. И обратился к Егорову: - Разреши, товарищ старший лейтенант, пойти одеться.
- С этого бы и начинал, - усмехнулся Егоров. - Ну, а мы пока покурим московских, - протянул он пачку папирос партизанам.
Через несколько минут Садиленко возвратился обутый и подтянутый.
- Завтрак стынет, Алексей Семенович. Если хочешь, можем и горилкой попотчевать, - предложил он, садясь к столу. - Имеем на всякий случай, для медицинских надобностей.
- От завтрака не откажусь, а за водку спасибо, я здоров, - усмехнулся Егоров. - А вы что же не садитесь? За столом ближе познакомимся, да и о деле поговорим, - обратился он к стоявшим вокруг партизанам.
- Да они уже позавтракали, это мы тут замешкались. - Садиленко поискал кого-то глазами и закричал молодому партизану с красной повязкой на рукаве, стоявшему в толпе и беззаботно вырезавшему что-то финкой из корня: - Володька! Зови всех сюда!
Егоров узнал в дежурном москвича, который при встрече расспрашивал его, как живет матушка-Москва. Паренек, убрав финку в ножны, выпрямился и, приложив ладонь к козырьку сдвинутой набекрень фуражки, из-под которой выбивались пряди густой шевелюры, с готовностью произнес:
- Есть всех позвать! - И побежал вдоль землянок, громко крича: - Все к командиру роты, на майдан!
- Почему майдан? - наклонившись к Садиленко, тихо спросил Егоров.
- Это мы так площадку эту назвали, - смутившись, ответил Садиленко. - Мы же на Украине.
Егоров покачал головой, но ничего не сказал.
- Володя Павлов - один из лучших подрывников, - кивнув вслед дежурному, пояснил Садиленко Егорову. - С сорок второго в отряде. До войны в институте на инженера учился, а теперь в подрывниках ходит. Храбрый и смекалистый парень. Имеет на счету свои эшелоны. Володька и разведчик неплохой. Если "язык" нужен - из-под земли достанет. Не раз слышал похвалу от самого генерала. Или неправду говорю, Всеволод? - усмехаясь, обернулся он к Клокову, ладившему себе толстую цигарку.
- Да, - односложно ответил тот. Потом спохватился и добавил: - Надежный парень.
Егоров от Федорова уже знал, что Всеволод Клоков, как и Садиленко, попал в соединение осенью сорок первого года. Этот минер уже давно стал примером героизма, мужества и выдержки. Не было случая, чтобы он не выполнил боевой задачи. Подрывники называли Всеволода везучим и охотно ходили с ним на задания, зная, сколько у него умения и изобретательности и что с ним не пропадешь.
Федоров вчера с увлечением рассказывал о нем. Инженер. По окончании Томского института железнодорожного транспорта, имея право на броню, добровольно пошел на финскую. Правда, повоевать не успел - пока доехали, состоялось перемирие. Но в Томск Клоков больше не вернулся. Остался служить срочную в артиллерийском полку.
Великая Отечественная война застала его на самой границе. Уже в первые минуты после тревоги открыли огонь и стреляли по вражеским солдатам, прущим через пограничную реку на понтонах. Кончились снаряды, отошли, потом снова бились, а когда разрывом снаряда перебило ось лафета и пушка "обезножела" - сняли с нее замок и утопили в болоте. А в казенник тогда Клоков сунул противотанковую гранату. Это был, как он говорил, его первый шаг на поприще подрывника. А потом долгий выход из окружения - по лесам и болотам, ночными проселками…
Невидный собой, Всеволод ничем не выделялся среди других. Но это только на первый взгляд. Под неторопливыми его движениями скрывались сдержанность и вдумчивость. Скажи ему, что требуется, он все детально обмозгует, а потом в огонь и в воду пойдет, сделает возможное и невозможное, а задание выполнит.
Через несколько минут собрались все подрывники. Одеты по-разному. Одни в поношенном военном обмундировании, другие в трофейном или своем, домашнем, но зато у всех шапки перерезаны красными ленточками - партизанский знак.
Окружив стол, минеры беззастенчиво разглядывали новое начальство. Егоров чувствовал на себе эти взгляды, ему было неловко, но он понимал и прощал этот интерес. Ведь он для них "варяг", присланный высшим партизанским штабом. А в соединении есть свои заслуженные партизанские командиры, которых эти люди, стоявшие вокруг стола, не раз видели в бою. Ну, чем хуже, к примеру, смелый и опытный подрывник Алексей Садиленко, их командир? Тоже, как и Егоров, старший лейтенант, но завоевавший это звание у них на глазах, вот уже полтора года деливший с ними на равных радости и невзгоды. Алексей видел, как они рассматривали его новую, с иголочки, форму и о чем-то перешептывались. Судя по всему, здесь привыкли встречать не по одежке.
Однако смотрины затягивались. Алексей поднялся из-за стола, поправил портупею, одернул гимнастерку.
- Познакомимся, товарищи. Командир роты уже представил меня, но не все тут были, так я повторю: я заместитель командира соединения по минноподрывной службе, фамилия моя Егоров, а зовут Алексей Семенович.
Он подошел к стройному, ладно скроенному партизану, стоявшему ближе других.
- А вы кто?
- Григорий Мыльников, минер, - выпрямился партизан и поправил кубанку, съехавшую на затылок. - В партизанах с осени сорок первого года, со вчерашнего дня командир взвода.
- Это я знаю, - улыбнулся Егоров, пожимая Мыльникову руку, - по списку я уже со всеми вами знаком.
- Василий Кузнецов, минер, - представился широкоплечий великан и добродушно улыбнулся, забирая в свою необъятную ладонь руку Алексея.
- Петр Николаев.
Егоров вспомнил, что видел этого парня возле партизанской кухни.
- Дежурите по кухне?
Партизаны грохнули веселым смехом. Лицо и даже шея Николаева залились пунцовой краской, смутился и Егоров, не поняв, какую допустил неловкость. И поспешил к следующему.
- Александр Машуков, минер и пиротехник.
Егоров с интересом посмотрел на Машукова, смело заявившего о своем знании пиротехники и теперь ожидавшего, как отреагирует начальник.
- Учтем при голосовании, а, Алексей Михайлович? - обернулся Егоров к Садиленко. - Нам специалисты нужны.
Садиленко сердито посмотрел на Машукова.
- Владимир Павлов.
- Дмитрий Резуто, - чуть картавя, доложил его сосед.
- А тебя как же величать, знакомый? - подал руку Егоров худощавому подростку, который вчера провожал его в штаб соединения.
- Партизан Николай Слопачок, проводник, - с готовностью выкрикнул паренек.
- Рад и с вами познакомиться, - подошел Алексей к женщине, замыкавшей пестрый строй. - Вы медсестра?
- Антонина Лисевич. Что же до специальности, то вы ошибаетесь, - усмешливо блеснула она голубыми глазами.
- Она у нас на все мастерица, - поспешил ответить за нее Садиленко. - И в разведку ходит, и минировать может, и гуляш приготовит - пальчики оближешь…
- Вот как! - одобрительно воскликнул Егоров. - Тем приятнее познакомиться.
- Осторожнее, - засмеялся кто-то из партизан. - Петро ревнивый.
Все снова обернулись к Петру Николаеву, щеки которого все еще горели от смущения. Смутилась и Антонина.
…Так началось знакомство Алексея Егорова с подрывниками Садиленко. Он хотел как можно больше узнать о каждом, но минеры ускользали от вопросов, отделываясь незначительными фразами.
- Да что все о нас да о нас, - проговорил наконец скуластый парень с черными цыганскими глазами, кажется Резуто. - Все равно не запомните всех-то за один раз. - И, пряча хитроватую улыбку, попросил: - Может, про себя нам расскажете?
- Что же вы хотите обо мне узнать?
- Ну, где воевали, например.
- Ладно, заявка принимается, - махнул рукой Алексей. - Только давайте для начала сядем в кружок на вашем "майдане". - Егоров, улыбаясь, посмотрел на смутившегося Садиленко.
Строй рассыпался, и партизаны, толкаясь и смеясь, расселись вокруг Егорова и Садиленко.
Алексей рассказал, как из Алма-Аты попал в Москву тревожной осенью сорок первого года, как с помощью хороших людей ему удалось попасть в партизанскую школу.
- Чуть ли не каждый день мы провожали друзей - они уходили за линию фронта разведчиками, радистами, минерами. К концу лета и наш, зимний набор заканчивал учебу, и мы нетерпеливо ждали своей очереди лететь в тыл. У нас не положено было докучать просьбами о скорейшей посылке на задание. За это строго наказывали. В августе школа была поднята по боевой тревоге. Немцы прорвались в кубанские степи и угрожали Кавказу. Из курсантов-выпускников был сформирован специальный отряд на Северо-Кавказский фронт. Я стал командиром роты. Заместителем у меня был опытный подрывник, уже к тому времени повоевавший на Южном фронте, младший лейтенант, маленький юркий испанец Хосе Гарсиа. Хосе было восемнадцать, когда у них в Испании началась гражданская война. Он сначала служил мотористом в авиаэскадрилье, а потом стал летчиком-наблюдателем. В апреле тридцать девятого года со своим летчиком перелетел во Францию, где был интернирован и посажен в лагерь. В августе стал гражданином СССР и переехал к нам. Работал на Харьковском тракторном заводе в моторном цеху слесарем, а как началась война, пошел добровольцем в Красную Армию. Стал минером в спецотряде Южного фронта. Всю зиму с отрядом действовал под Таганрогом, а оттуда попал со своими ребятами в Москву, в школу. Там мы и встретились с ним.
Егоров похлопал себя по карманам, проверяя, где папиросы. Садиленко протянул ему кисет с махоркой. Свернув цигарку, Алексей уселся поудобнее.
- Мы выполняли задания и разведуправления фронта, и оперативного управления. Мы были и разведчиками, и подрывниками, уходили во вражеский тыл и на горных дорогах нападали на колонны машин, на мелкие подразделения гитлеровцев, брали "языков", подрывали склады. Кстати, и последнее задание, на выполнение которого я ходил с ротой, было нападение на немецкий склад боеприпасов. Это было совсем недавно, в январе, в Геленджике. Мы догадывались, что готовится десантная операция, но куда - не знали. На всем побережье от Туапсе до Геленджика части морской пехоты тренировались в высадке на укрепленный берег, в штурме блокгаузов, в преодолении заграждений. Началась усиленная разведка немецкой обороны вдоль всего берега от Новороссийска чуть ли не до Таманского полуострова. Катера зачастили: то идут высаживать разведчиков, то снимать, то диверсионные группы забрасывать. Как часто бывает, - Егоров усмехнулся, - усиленное движение катеров и поиски разведчиков насторожили немцев. От новороссийских партизан стало известно, что враг усиливает оборону побережья: проволочные заграждения выносятся в воду, минируются, вдоль берега сооружаются дзоты, а между Южной Озерейкой и совхозом Абрау-Дюрсо поставлено несколько тяжелых артиллерийских батарей, для которых создан склад снарядов. Склад был обнаружен партизанами почти сразу за артиллерийскими позициями. Там есть небольшая веточка к совхозу от станции, вдоль нее и громоздились штабеля ящиков и корзин со снарядами.
Отряду было приказано не позднее второго февраля уничтожить склад. Уже потом мы узнали, что в ночь на четвертое февраля был назначен десант в Новороссийск, а нам надлежало оставить вражеские орудия без боеприпасов.
С подрывниками нашей роты шли несколько человек прикрытия и еще разведчики, хорошо знавшие берег. Нагружены были тяжело - взрывчатка, мины, патроны и гранаты для возможного боя.
Егоров оглядел партизан: притихли, слушают. Только еще теснее сдвинулись.
- Из Геленджика вышли в кромешной темноте. Погода - не приведи господи. С гор срывался сильный северо-восточный ветер - знаменитая бора. Зарядами бил колючий дождь со снегом. На катере укрыться негде, стояли прямо на палубе. Плащ-палатки от дождя и ветра задубели, телогрейки промокли. Катер шел довольно далеко от берега, курсом на север. Глухо работали моторы. Шли долго, казалось, что и район высадки миновали. Но вот моторы умолкли, катер повернул к берегу. Впереди еле заметно мелькнул огонек. Катер мягко ткнулся в отмель, и бойцы попрыгали прямо в воду.
Снова мелькнул огонек. Моряк-разведчик пошел вперед, мигая своим фонариком. Скоро он вернулся и позвал нас за собой. Перед нами выросла кряжистая фигура в промокшем брезентовом плаще. Договорились, что проводник и двое разведчиков пойдут вперед, а уж за ними наша группа. Третий разведчик повел наших подрывников с минами и ручным пулеметом вдоль берега к Озерейке, чтобы заминировать на всякий случай дорогу от поселка к совхозу и остаться в засаде с пулеметом.
Шли открытым местом, обходя жилье. Потом стали подниматься в гору, на виноградники. Вязли ноги в раскисшей земле, беспрерывно хлестала в лицо снеговая каша. Как вериги, тянули книзу намокшие телогрейки и груз, навьюченный на каждого. "До склада метров пятьсот", - прошептал проводник.
Впереди время от времени вспыхивали огромные светящиеся шары. Это включались прожектора на территории склада. Не в силах пробить стену дождя и снега, они превращали ночь в какое-то мутное месиво, но все же слепили глаза. Когда шары гасли, ночь казалась еще темнее.
При очередной вспышке прожекторов подрывники увидели впереди проволочный забор. Разошлись в стороны бойцы из группы прикрытия. Перед проволокой остались только минеры, которым предстояло взрывать склад, да еще два бойца залегли с пулеметами: Павел Строганов и его дружок Вася Кравченко. Им предстояло лежать в ледяных ваннах, пока не прогремят взрывы.
Попрощавшись и еще раз объяснив, как расположен склад, проводник ушел в сторону совхоза Абрау-Дюрсо.
Быстро был прорезан проход в проволочном заборе. Первым полез Гарсиа со своими двумя спутниками, за ними я и еще двое подрывников. Хосе пошел вправо, я - прямо, под вагоны, стоявшие на пути. Вспыхнул прожектор. Словно по команде упали минеры Гарсиа.
Нестерпимо долго тянулись минуты. Первыми должны были сработать мины Гарсиа, чтобы он мог отойти к лазу. И вот огненный столб поднялся над вагонами, тишину расколол грохот взрыва. И снова режущий глаза всплеск огня в заплаканном небе. И грохот, грохот…
Застрекотали немецкие пулеметы со сторожевых вышек, возникла беспорядочная автоматная стрельба, - видно, опомнилась охрана, - завыла сирена. Панически метались по территории склада лучи прожекторов, и если вдруг высвечивали камень, земляной бугор, столбик - все, что возвышалось хоть немного над землей, - туда сразу же обрушивался ливень трассирующих пуль. Справа, со стороны поселка, послышался гул мотора, потом два взрыва и пулеметная стрельба. Это прикрытие завязало бой. Значит, поднята не только охрана склада, а и гарнизон Озерейки.
Но в это время минеры уже отходили. Последним - Гарсиа. Его заметили фашисты и кинулись преследовать. Гарсиа что было духу понесся к своим. Но жгучая боль ударяет в ногу. Гарсиа падает… Он попытался подняться и не смог. Лежа стал отстреливаться короткими злыми очередями…
Мы не прекращали огня, пытаясь преградить путь немцам к испанцу, но теперь, видя, что партизан от них уже никуда не уйдет, гитлеровцы перенесли огонь на нас. Убило Василя Кравченко. А Гарсиа все отстреливался. Вот он замолчал, видно, кончились патроны. Фашисты снова кинулись к нему, и тут рванула последняя граната в руках нашего товарища. А вокруг прощальным салютом рвались снаряды, взметая в темное небо ярко-желтое пламя…
Виноградники и холмистое мокрое поле с многочисленными карьерами укрыли нас, и мы благополучно вышли к берегу. Партизаны бережно вынесли с собой тело Василя Кравченко. Молча мы садились на катер, молча нас встретили моряки, не смея расспрашивать о герое Хосе Гарсиа…
А через сутки в Южную Озерейку был высажен крупный десант морской пехоты. На окраине Новороссийска возникла Малая земля. Насколько я знаю, десантные части до сих пор там успешно воюют. А меня вскоре отозвали в Москву, в Украинский штаб партизанского движения, и направили в партизанское соединение генерала Федорова. Так вот я и попал к вам с кавказского курорта. - Егоров грустно улыбнулся своим собеседникам.