В 1983 г. Яна закончила школу. Отец, оценивая склад характера и увлечений дочери, хотел, чтобы она поступила в Кемеровский институт культуры, но мать Янки была против. В итоге, в 1984 г. она стала студенткой Новосибирского института инженеров водного транспорта, вошла в ансамбль политической песни "Амиго", объездила с концертами всю область. Это был ее первый концертный опыт. Увлечения той поры – английская поэзия, гитара, песни Гребенщикова и Жанны Бичевской. Будучи еще никому не известной, она путешествовала автостопом по стране, посещала всевозможные рок-мероприятия, в том числе в Москве и Питере.
Примерно тогда же Янка близко сошлась с "рок-мамой" Ириной Летяевой, которая координировала рокер-скую деятельность в Новосибирске. Иногда люди, приходившие в ее однокомнатную квартиру, жили там месяцами (Янка прожила тут несколько лет), здесь же останавливались, приезжая на гастроли, Гребенщиков, Шевчук, Кинчев, Науменко, Башлачев. В декабре 1985-го Янка познакомилась с СашБашем – Александром Башлачевым.
Вообще история ее знакомства с Башлачевым обросла массой легенд. Вроде бы после первого знакомства Саша приезжал в Новосибирск уже специально к Янке и задержался на месяц. Тогда в ее черновиках появилась строчка: "Ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах". Они очень дружили, Саша дарил ей свои записи, черновики песен; он как-то сказал отцу Янки: "Ваша дочь знает о жизни гораздо больше, чем вы можете подумать…" Отец после бесед с Башлачевым начинает смотреть на творчество дочери по-иному, да и сама она стала гораздо серьезнее относиться к своим стихам, некоторые из них оформила в качестве песен. Но как бы там ни было, – в дружбе Яны и Александра нет никакого подтекста, а их творчество существует параллельно. Факт их знакомства представляет чисто человеческий интерес, но для понимания песен Янки или Башлачева он не дает ничего нового.
8 октября 1986 г. после многолетней болезни умерла мать Янки, что стало для нее сильным ударом. В декабре снова приехал Башлачев, который находился в тяжелой депрессии, и она как-то помогла ему справиться с этим состоянием. Однако самой выкарабкаться было значительно труднее, и в конце 1986 г. Янка бросила институт. На работу устраиваться тоже не стала – не было ни желания, ни сил. "Мне не нужны деньги", – объясняла она, живя на 40 копеек в день на двоих с "рок-мамой".
Тогда же Янка начала петь "свое", пока только для подруг – она была не уверена в себе, мнительна и не могла адекватно оценить силу своего таланта. Постепенно Янка начала выходить на публику в молодежном клубе новосибирского Академгородка.
Сейчас трудно судить, что было бы, если бы в апреле 1987 г. она случайно не познакомилась с Егором Летовым, лидером панк-группы "Гражданская оборона". Янке хватило недели, чтобы влюбиться в Егора и остаться с ним на полтора года.
Летов много дал ей – вытолкнул на сцену, заставил петь, помог обрести уверенность в себе, научил работать в студии. Но он был диктатором и в творчестве (по словам одного из его друзей-музыкантов: "его только пусти в группу – хоть кем, хоть барабанщиком, хоть флейтистом – это в итоге получится "Гражданская оборона"), и в быту. Он мог устроить Янке скандал за то, что она не вовремя вышла из комнаты, прилюдно кричал на нее. А она, при всем своем свободолюбии, полностью покорялась воле избранника, абсолютно верила ему, на многое закрывала глаза и многое же прощала.
Егор находился в розыске, и летом – осенью 1987 г. они с Янкой автостопом путешествовали по стране. По ходу давали концерты – везде, где только можно было, поскольку Егор считал, что любое творчество должно быть обнародовано. Он пытался расшевелить Янку, вытащить ее на публику, хотя бы в качестве приложения к "Гражданской обороне". Егор солировал, она подпевала, иногда пела 2–3 свои песни. Янка постепенно становилась знаменитой, многие приходили на концерты Егора и Янки (именно в такой последовательности и никак иначе) послушать именно ее.
В сентябре музыканты добрались до Питера, где Янка в последний раз встретилась с Башлачевым. Он был в депрессии, никем и ничем не интересовался и к Янки-ному появлению отнесся более чем равнодушно. Она была подавлена и расстроена; результатом стали написанные за несколько часов песни, вошедшие в альбомы "Не положено" и "Деклассированным элементам".
Вообще, в 1987–1988 гг. Янка написала очень много известных стихов и песен, прошла череда ее квартирных концертов по всей стране. В разных городах начали ходить по рукам ее записи, в основном акустические. Янка становится известной, ей предлагают запись на фирме "Мелодия", но она отказывается. Примерно в это же время ее песни потихоньку начинают появляться на радио, причем сама она, по-видимому, об этом не знает.
1988 г., отмеченный самоубийством Башлачева, стал для Янки переломным. В ее творчестве наступают перемены: стихи и песни становятся все более темными и мрачными, все чаще звучит тема смерти. Янка начинает тяготеть к акустике, стремится делать самостоятельные проекты – начинаются ссоры с Егором Летовым, который пытается полностью контролировать ситуацию.
До этого времени Янка пела в основном так, как этого хотел Егор, в соответствии с его представлениями о музыке: "Раздражающую меня этакую скорбную, пассивную и жалкую констатацию мировой несправедливости, заметно присутствующую в Янкином голосе и исполнении, я решил компенсировать собственной агрессией… Возможно, в результате возникло не совсем ей свойственное (а, может быть, и совсем не свойственное), зато получилось нечто общее, грозное и печальное, что в моем понимании – выше, глубже, дальше и несказанно чудеснее изначального замысла".
Концертами дело не ограничивалось – Летов фактически диктовал Янке, как ей писать ее же альбомы, – он делал и записывал их исключительно по своему разумению. Летов безжалостно препарировал записи, сделанные Яной, украшая их по-своему, – так было, например, с ее первой акустической записью "Не положено", которая относится к 1987–1988 гг. Примерно в 1990 г. Егор Летов, не советуясь с Янкой, дополнил запись различными студийными и концертными версиями ее песен. Он даже выпустил этот альбом в "улучшенном" виде, но, правда, уже после смерти Янки, ибо при жизни она всячески открещивалась от этой версии своего творчества. Подобные вещи происходили и с другими ее записями.
Нельзя сказать, что она не сопротивлялась и не спорила, но в итоге все равно уступала. Янка не успела почти ничего записать так, как хотелось ей самой. Нет практически ни одной электрической записи, где инструменты звучали бы адекватно ее песням, не портили бы их, не заглушали, а, наоборот, выгодно оттеняли и делали еще лучше, еще выразительнее. Вообще говоря, деструктивная летов-ская трактовка ее вещей то нравилась Янке, то не нравилась, но записываться она хотела самостоятельно, на свое усмотрение. Разговоров об этом велось предостаточно, однако реального шанса так и не представилось.
Постепенно отношения Янки с Егором Летовым становятся все хуже, ссоры приводят к разрыву отношений – начиная с лета 1990 г. все концерты, в которых выступала Янка, проходят без участия Егора. Тандем распался. "Чтобы с ним жить, надо быть ему равным. Если ему уступаешь, он тебя сминает", – говорила она, устав от постоянной борьбы. Постепенно отходя от Егора, Янка почти перестает общаться и с остальными своими товарищами. В какой-то момент она осталась практически одна – без подруг, без семьи, без любимого человека.
Начиная с февраля 1990 г., после участия в концертах памяти Александра Башлачева, у Янки начинает прогрессировать депрессия: "Башлачев протоптал дорожку, и мне пора по ней. От меня в этой жизни всем только неприятности и страдания. Все вздохнут с облегчением, когда я исчезну", – повторяла она после приезда домой. Янка почти перестает писать песни и стихи, прекращает давать концерты, замыкается в себе. Тогда же в ее жизни появился Сергей Литаврин, с которым у нее установились отношения, основанные на молчании. Янка жила с ним в общежитии Новосибирского университета, но в начале 1991 г. они расстались.
Она вернулась в свой пустующий дом на Ядринцовской: отец женился второй раз и переехал к жене. Янки-на депрессия обострилась после зимнего приезда Летова, с которым произошла очередная ссора, хотя они уже давно не были вместе. Эта встреча совершенно придавила Янку, она все чаще уединялась в своей комнате, на все вопросы отвечая: "Мне не о чем говорить". Редко выходила из дома, похудела, практически не спала по ночам, потеряла интерес к людям. Она дала "обет молчания" и несколько недель не говорила ни слова… Отец и его новая жена Алла Викторовна пытались вытащить Янку, заинтересовать ее фольклором – вроде бы помогло, она начала постепенно приходить в себя.
Наверное, все закончилось бы благополучно, но в апреле 1991 г. неожиданно умер сводный брат Янки – сын Аллы Викторовны Сергей. Они очень дружили, Сергей ценил и уважал Янку, говорил, что после двух неудачных браков он впервые встретил близкую по духу и интересную женщину. Он погиб из-за халатности врачей 23 апреля, а родные узнали об этом только 4 мая.
На следующие праздники родители забрали ее на дачу, чтобы как-то отвлечь, самим отвлечься – эта поездка стала для Янки последней.
Ее отец не выносил запаха дыма, и она уходила курить в лесок неподалеку от дома. Так было и вечером 9 мая. Около 6 часов вечера она ушла покурить и долго не возвращалась, ее нашли неподалеку от дачи, вернули. А через час Янка опять исчезла. На этот раз искали до 2-х часов ночи, обежали весь лес, но безуспешно. Решили, что она уехала в город, как часто бывало, тем более что вечером в семье произошла размолвка.
Вернувшись в город, отец обзвонил всех Янкиных знакомых, обошел все места, где она могла бы быть, но поиски не дали результатов. В милиции, в соответствии с правилами, заявление о пропаже приняли только на третий день. О ее гибели никто и не думал.
Кто-то из друзей сообщил о пропаже Янки в Москву – вдруг она объявится там. Собственно, и тревогу-то подняли в Москве, не дома. В Новосибирске, в общем-то, были уверены: ушла, погуляет, вернется; так и отвечали москвичам на их встревоженные звонки. Потом журналист Юрий Щекочихин, толком и не знавший, кто такая Янка, сумел активизировать новосибирскую милицию, которая занялась поисками.
Янку нашли только через неделю, 17 мая. Ранним утром ее тело обнаружил рыбак, вышедший на реку Иня. Тело несло по воде более 40 км, и Янку смогли опознать только по одежде.
Выводы следствия: самоубийство или несчастный случай. Однако предположить несчастный случай трудно – Янка прекрасно плавала. Кроме того, 10 мая некоторые близкие друзья вроде бы получили открытку, подписанную Янкой. Текст был примерно таким: "Пускай у тебя все будет хорошо. Я тебя очень люблю. Дай Бог избежать тебе всех неприятностей". Впрочем, среди друзей ходила версия об убийстве, но следствие сочло, что для этого предположения нет оснований. Медицинская экспертиза была очень подробной, но следов насильственной смерти не обнаружила. Дело закрыли.
Янку похоронили на Заельцовском кладбище Новосибирска рядом с сыном Аллы Викторовны. Ее отец до последнего дня не верил, что его дочь – звезда. Только похороны, на которые собралось больше тысячи человек с разных концов России, убедили его в этом.
Сейчас на могилу Янки приходят лишь родственники, друзья да самые преданные поклонники (да и то сказать, Новосибирск – не Питер и не Москва, там проездом на могилу кумира не попадешь). Еще десять лет назад там постоянно было много народу, а теперь даже на годовщину смерти приходит не больше десятка человек.
ЕСЕНИН СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
(род. в 1895 г. – ум. в 1925 г.)
"Может,
окажись
чернила в "Англетере",
вены
резать
не было б причины".В. Маяковский, "Сергею Есенину"
"…быть Есениным легко".
М. Цветаева
Цитата из энциклопедии: "Есенин Сергей Александрович (1895–1925) – русский советский поэт. С первых сборников ("Радуница", 1916; "Русский часослов", 1918) выступил как тонкий лирик, мастер глубоко психологизированного пейзажа, певец крестьянской Руси, знаток народного языка и народного характера…".
В общем-то, подобное можно прочесть про любую хоть сколько-нибудь известную фигуру из плеяды российских поэтов первой четверти двадцатого века. И, по мнению серьезных литературоведов, многие из них не только не уступали в даровании Сергею Есенину, но и превосходили его (собственно, вот оценка своего таланта, данная самим поэтом: он "небольшой, но ухватистой силы"). Тем не менее, многие его современники проходят сегодня как строки списка "поэты Серебряного века русской поэзии", а его имя живет самостоятельной жизнью. И надо заметить, что жизнь эта отнюдь не отличается добропорядочностью…
Возможно, именно беспутный образ жизни, вызывавший постоянные пересуды и сплетни современников, бесчисленные романы и бесконечная череда пьяных дебошей стали непременным обрамлением поэтической деятельности Есенина. Он впустил всех нас в свою частную жизнь, похожую то ли на авантюрный сериал, то ли на фотовыставку папарацци, и сделал зрителями.
Иногда даже возникает ощущение, что Есенин не просто писал стихи, но сознательно строил свою карьеру в соответствии с законами шоу-бизнеса: стихи – скандал – внимание публики – очередной скандал – запой и так далее… И уже непонятно, что публике интереснее: творчество поэта или пикантные подробности его личной жизни. И еще менее понятно, что же стало истинной причиной самоубийства Сергея Есенина: творческий кризис, пьяный угар, болезнь или желание лишний раз пощекотать нервы поклонниц в расчете на то, что кто-то придет, спасет, вынет из петли.
Шоу продолжается, и по сей день биография Есенина вызывает толки… Множатся и обрастают подробностями "правдивые" истории любовных похождений поэта, персонажами которых становятся уже не только женщины, но и мужчины. Возникают "сенсационные опровержения" версии о его самоубийстве: мол, поэт в последние месяцы 1925 г. был абсолютно здоров, никаких оснований расставаться с жизнью у него не было; его убили "враги"-чекисты (все сплошь участники сионистского заговора). Одновременно появляются "достоверные" сведения о том, что Есенин был тайным осведомителем НКВД – вот потому-то власти ему благоволили.
Такая же разноголосица сопровождает и творчество поэта. Одни приводят неопровержимые доводы в пользу того, что революция 1917 г. стала для Есенина личной трагедией: называя себя "последним поэтом деревни", он оставался крестьянином в душе и тяжело переживал оторванность от земли; поэтические образы Есенина религиозны по своей сути, и это обостряло и без того плохие отношения с официальной критикой. Другие утверждают, что он, напротив, с восторгом принял революцию, искренне воспевал новый быт и социалистические преобразования в Советской России. Третьи говорят, что Есенин, с его потомственной крестьянской хваткой, просто-напросто использовал советскую власть в своих интересах…
Кто из исследователей прав, сегодня трудно судить, но одно, пожалуй, можно утверждать – жизнь Сергея Есенина не могла закончиться; она могла только оборваться. Он не относился к тем людям, которые чинно покидают бренный мир, дожив до преклонных лет.
* * *
21 сентября (3 октября) 1895 г. в семье старообрядцев Есениных из села Константиново Рязанской области родился сын, которого назвали Сергеем. Сын богатого крестьянина, он с малолетства воспитывался у деда по матери, человека предприимчивого и зажиточного, знатока церковных книг. Мальчик окончил четырехклассное сельское училище, затем, в 16 лет, церковно-учительскую школу в Спас-Клепиках. Писать он начал девяти лет от роду, и за это время им было написано более 30 стихотворений, составлен рукописный сборник "Больные думы", который он пытался опубликовать в Рязани.
В 1912 г. Есенин переехал в Москву, где в магазине купца Крылова служил его отец, и некоторое время помогал ему. В марте 1913 г. Сергей устроился в типографию Товарищества И. Сытина помощником корректора, и вскоре корректор типографии – Анна Изряднова – стала его первой гражданской женой и родила сына Юрия.
Она вспоминала о Есенине так: "Только что приехал из деревни, но на деревенского парня не был похож – на нем был коричневый костюм, высокий крахмальный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив… Настроение было у него упадочное – он поэт, никто не хочет его понять, редакции не принимают в печать, отец журит… Все жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думал, как жить…"
Жизнь с Анной с первых дней стала тяготить Есенина, он совершенно не думал о семье – больше всего его заботил поэтический успех. Наконец, в 1914 г. его стихи, хотя и не лучшие, напечатали, и в 1915 г. Есенин оставил Анну с маленьким ребенком, решив попытать счастья в журналах северной столицы. Он перебрался в Санкт-Петербург, где сразу же свел знакомство с русскими поэтами-символистами, прежде всего с Александром Блоком.
М. Горький вспоминал: "Я видел Есенина в самом начале его знакомства с городом: маленького роста, изящно сложенный, со светлыми кудрями, одетый как Ваня из "Жизни за царя", голубоглазый и чистенький… Город встретил его с тем восхищением, как обжора встречает землянику в январе. Его стихи начали хвалить чрезмерно и неискренне, как умеют хвалить лицемеры и завистники". А. Блок назвал Есенина "талантливым крестьянским поэтом-самородком", а его стихи – "свежими, чистыми, голосистыми", чем во многом определил успех поэта в Северной Пальмире.
Сергей предстал перед петербургской творческой интеллигенцией в образе наивного и простодушного деревенского паренька, хотя ни наивности, ни простодушия в нем не было – по крайней мере, так считал его близкий друг Анатолий Мариенгоф. Он вспоминал, как Есенин объяснял ему свой успех в Петрограде: "…С бухты-барахты не след идти в русскую литературу. Искусную надо вести игру и тончайшую политику…Не вредно прикинуться дурачком. Шибко у нас дурачка любят… Каждому надо доставить удовольствие… Пусть каждый считает: я его в русскую литературу ввел. Им приятно, а мне наплевать". Верная тактика сработала: за несколько недель Есенин завоевал славу посланца русской деревни в самых влиятельных и изысканных петроградских литературных кругах. Он стал модным поэтом, любимцем журналов и гостиных. Поэт читал стихи императрице, а в 1916 г. вышел первый сборник его стихов – "Радуница".
В 1917 г. он горячо принял революцию и был назван возмущенной общественностью за принятие революции "предателем", хотя принял ее Есенин по-своему, с хитрой оглядкой. Он бредил славой, а революция давала ему возможность ухватить ее за хвост. И дело было не только в том, что революцию сделали мужики и деревня почувствовала себя победительницей. Просто в той рафинированной и утонченной культуре, что стремительно уходила на дно, Есенину было уготовано скромное место – талантливый самородок. А теперь пришло его время: поэт отринул петербургскую культуру, начал освобождаться от своего прошлого и стремительно возноситься на вершину славы.