Не один солдат в подразделении и роте уже столкнулся с заклиниванием М-16 в боевых ситуациях и считал, что нам надо использовать АК-47, или что-нибудь более надёжное. Поскольку командование не могло противоречить линии партии публично, большинство из них предпочитали М-16. Они указывали, что при семи с половиной фунтах веса она на четыре фунта легче советского автомата, и, таким образом, её легче носить. Кроме того, поскольку наш патрон был вдвое легче патрона для АК-47, мы могли носить с собой в два раза больше патронов на вылазки. На самом деле, даже миллион патронов никак вам не поможет в поле, если ваша винтовка заклинена и не стреляет. Я оставался верен М-16, потому что до той поры не испытывал серьёзных трудностей из-за заклинивания в бою, но впоследствии мне это предстояло. Высокая степень недовольства М-16 постоянно держалась среди джи-ай. Это ничего не значило. Все жалобы мира ничего не меняли. Легче было научить свинью летать, чем отменить многомиллионный контракт между Пентагоном и военной промышленностью.
Когда начало вечереть, я отошёл на северную сторону грунтовой дороги, разделявшей наш лагерь. Мне надо было помочиться, я не хотел делать это возле наших ячеек, а отлить в придорожную канаву. Я сразу же заметил, что звук какой-то не такой. Он был какой-то звенящий, словно корова ссыт на камень. Вглядевшись как следует сквозь кусты и траву в канаву, я увидел, что мочусь на большую неразорвавшуюся напалмовую бомбу. Я рефлекторно прервался на секунду, но затем закончил мочеиспускание, даже зная, что если бомба взорвётся, моей струи не хватит, чтобы залить пламя.
После первоначальной высадки войск в Тай Нинь все потуги на неожиданность и секретность растаяли по мере того, как батальон прибывал за батальоном. Операция была столь масштабной и очевидной, что о нашем прибытии знал кто угодно от Камбоджи до Перу. Недалеко от пыльного подножия горы вырос аэродром, как только были уложены тармаковые дорожки, достаточно обширные, чтобы принимать грузовые самолёты. Командный пункт и другие мелкие здания, укрепления и ангары росли, как грибы. Это были не игрушки. В ближайшем будущем мы все предвидели долгие зачистки и крупные задания по поиску и уничтожению. Слухи, которыми мы тогда располагали, утверждали, что ВК и СВА в этой местности были хорошо организованными, умелыми бойцами. Мы не сомневались, что они тоже заметили очевидное, что мы разворачиваемся вокруг них, и на них надвигается что-то большое.
Прибывало много артиллерии в виде огромных 155-миллиметровых самоходных гаубиц на танковом шасси. Они являли собой мощную и громкую демонстрацию огневой мощи. Поскольку ВК занимали все склоны горы, большие орудия были вольны долбить их днём и ночью, случись им заскучать или если надо потренироваться или просто есть к тому настроение. Конечно, это было великолепное зрелище, особенно потому, что мы видели, куда попадает снаряд, и какой получается взрыв. Такое шоу нам нечасто доводилось видеть.
Наблюдая со стороны за одной из гаубиц с расстояния метров в сто пятьдесят, я заметил, что на самом деле можно увидеть снаряд в первые пятьдесят или семьдесят метров полёта. Раньше я этого не знал, поэтому был впечатлён и стал передвигаться ближе, чтобы видеть ещё лучше. По дороге я наткнулся на позицию миномёта, направленного в противоположную от горы сторону. У меня с миномётчиками завязался разговор насчёт этого визуального феномена. Они проинформировали меня, что миномётную мину в полёте видно более, чем на пятьдесят метров, если лечь на землю рядом с миномётом и смотреть вверх во время выстрела. Они пригласили меня попробовать, что и я сделал, пронаблюдав запуск пары мин. Потом, пока я шёл назад, собираясь сидеть в кругу своего взвода и ничего не делать, у меня в голове всплыл вопрос - куда упали мины, которые мы только что выпустили?
На следующий день всё пришло в движение, когда десятки батальонов во всех районах сосредоточения выдвинулись к своим исходным точкам. "Чёрных львов" en masse перевезли вертолётами на участок чуть южнее Катума на камбоджийской границе.
Это и было настоящее начало операции "Джанкшен-Сити", задачи по поиску и уничтожению в Военной Зоне "С". Подобно всем операциям силами дивизии, её назвали в честь американского города, одного из тех, что мужественно звучат. Поначалу во Вьетнаме операции называли названиями предметов - крутыми словами типа "барракуда", "оленья шкура" или "разбойник". Названия городов стали применять с 1966 года. Уже использованы были многие западные города типа Феникса или Эль-Пасо, наверное, чтобы порадовать президента Джонсона. Я думаю, что какой-нибудь майор или полковник в штабе предлагал свой родной город. Если название было с яйцами, его использовали. Если оно было нелепым или неуместным, то нет. Филадельфия тут была явно не к месту, и вне зависимости от вашего звания и должности со всей вероятностью не предвиделось операции "Трут-о-Консикуэнсес" или, скажем, операции "Поцелуйка".
План заключался в том, чтобы переместить войска из районов сосредоточения вроде Суи Да на позиции, окружающие двести пятьдесят квадратных миль провинции Тай Нинь, удерживаемые противником. Предположительно манёвр должен был стать неожиданностью и поймать в западню десять тысяч солдат 9-й вьетконговской дивизии и 101-го северовьетнамского полка, которые по оценкам должны были находиться на этой территории.
День "Д" для этой операции растянулся на два дня, потому что потребовалось почти сорок восемь часов, чтобы перевезти вертолётами все батальоны на их позиции. Мы выдвигались в первый день.
Наше приземление к западу от Трай Би, на расстоянии примерно миномётного выстрела от Камбоджи, прошло без приключений. Пять вертолётов, перевозящих войска в другие зоны высадки, однако, были сбиты в первый день. Мы также слышали, что пять бронетранспортёров подорвались во время развёртывания.
Рота "С" растянулась подобно многоножке по длинному участку шоссе №4, пролегавшему по густо заросшей лесом местности. Правильнее было бы называть его тропинкой №4. Мне приходилось видеть проходы в супермаркетах, которые были шире, чем это шоссе в некоторых местах. В одних местах оно заросло лианами, в других его размыло, и нигде оно не было вымощено. До той поры американцы не уделяли этой территории достаточного внимания, так что она не была от края до края напичкана минами и ловушками, что было приятно для разнообразия.
Вертолёты с громкоговорителями висели над головой, подавая указания на камбоджийском языке. Основной смысл послания состоял в том, что мы не собираемся заходить за шоссе и вступать в Камбоджу, но если по нам из Камбоджи полетят ракеты и мины, мы ответим артиллерийским огнём и воздушным ударом. Невероятно, но один батальон примерно в восемьсот человек из 173-го десантного полка действительно десантировался на свои позиции в паре километров к северу от Катума, не очень далеко от нас. Высадка в целом не встретила сопротивления и прошла гладко, лишь с десяток парней получили мелкие травмы вроде растяжения щиколоток. Мы напускали на себя надменный вид и говорили, что они сборище пижонов и что прыгать было ни к чему и всё это только для рекламы. В душе я ревновал, желая тоже прыгнуть с парашютом. Конечно, я не осмеливался сказать это вслух, потому что тогда меня освежевали бы заживо.
Во время дополнительного курса подготовки в Джорджии я записался в десантники и меня приняли. Мои родные отговорили меня от этого плана. Позже я обдумал вопрос ещё раз и пожалел, что оказался столь слабохарактерным и сделал то, что хотели они вместо того, что хотел сам. С моей стороны это было ошибочное решение.
В определённом месте мы сошли с шоссе и углубились на пять или десять метров в джунгли. Нашей задачей стало служить блокирующими силами и отстреливать всех ВК или СВА, что попытаются сбежать в нашу сторону из окружённой зоны. Кроме надоедливого камбоджийского бормотания над головой, день оказался на редкость непримечательным.
Когда солнце скрылось, мы отошли обратно в зону, обозначенную, как ночной оборонительный периметр батальона, и там окопались. Периметры для целого батальона были обширными и порой вмещали пару акров недвижимости внутри оборонительной линии.
На следующее утро мы вернулись на тот же отрезок дороги для очередного дежурства. Служба была простая, как скрепка. Бездумная, лёгкая работа. Меня охватило чувство благополучия. На позиции нас было трое. День стоял тихий и прохладный. Мой личный план предписывал мне лечь на землю и отключиться или помечтать несколько часов, прислушиваясь к вражеской деятельности. Вскоре я уже лежал на спине, закрыв глаза и подложив руки под голову.
Каждый день, ещё до Вьетнама, я совершал хотя бы одно путешествие в Страну Грёз. Зачастую путешествий было даже больше одного в день. Там было чудесно, потому что всё шло отлично, и я чувствовал себя совершенно счастливым. В один день я мог взять решающую подачу за "Рэмс" в Лос-Анджелесском Колизее, или стать самым остроумным гостем, какого только можно вообразить, на "Вечернем шоу" с Джонни Карсоном, а другим гостем стала бы какая-нибудь роскошная персона, что была бы без ума от меня, например, Урсула Андресс. По прошествии лет я рассказал маме о некоторых своих мысленных странствиях. У мамы для всех детей были прозвища, и после этого она иногда называла меня Уолтером Митти.
Сегодняшнее путешествие проходило гладко, пока не послушались шаги, отчетливый звук, кто-то приближался прямо к нам, и Страну Грёз пришлось отложить. Участок, на котом мы расположились, порос скорее редколесьем, чем джунглями. Однако высокая, густая слоновая трава ограничивала обзор в том направлении до пятнадцати или двадцати метров. Каждый квадратный дюйм земли покрывали сухие листья, которые громко хрустели при каждом шаге.
Я лежал на спине, отдыхая с закрытыми глазами и подложив руки под голову, когда послышались шаги. Они были медленными и осторожными, с большими промежутками, как будто кто-то прислушивался. Я ухитрился сесть, не создав заметного шума. Джилберт и Смиттерс уже сидели и следили за шагами. Смиттерс, слева от меня, приветствовал моё возвращение в реальный мир, указав пальцем вперёд. При этом его рот скривился, а кожа на горле натянулась, как это бывает, когда пытаешься делать что-то как можно тише. Шаги приближались к нам настолько медленно, насколько возможно и по-прежнему двигались на нас.
Джилберт находился в нескольких метрах справа от меня. Пулемёт стоял между нами достаточно далеко, чтобы ни один из нас не мог добраться до него, не шурша листьями и сучками. Свою винтовку я сжимал мёртвой хваткой. Шаги, которые, казалось, достигли пределов нашей видимости, остановились на минуту, затем начали двигаться не прямо к нам, а влево от нас. Мы все быстро переглянулись и снова стали смотреть на шум. Вскоре шаги изменили направление и двинулись обратно слева направо перед нами, постепенно минуя нас и приближаясь к позиции Дэвиса и Иларди метрах в тридцати справа.
Дэвис уже стоял, опустившись на одно колено и наведя свою М-16 на шум. Иларди держал свой гранатомёт обеими руками, но никуда не целился. Гранаты для М-79 имели внутри какое-то гироскопическое устройство, и должны были пролететь минимальное расстояние около двадцати или тридцати метров, прежде чем сможет взорваться от удара. Это было сделано из очевидных соображений безопасности. Как-то раз Иларди выстрелил, граната вылетела, ударилась об пальму и упала всем остальным под ноги. К счастью, она не взорвалась. Если бы Иларди выстрелил с такой короткой дистанции ещё раз, граната тоже не взорвалась бы, но уебала бы того парня, как бейсбольный мяч, пущенный со скоростью сто миль в час.
Спустя несколько секунд шаги перестали двигаться мимо Дэвиса и двинулись прямо на него. Трава раздвинулась и появился ВК. Дэвис выпустил очередь в четверть магазина, которая свалила ВК на месте, и он остался лежать, издавая стоны и подергиваясь туда-сюда. Мы все напряглись и ждали, не появится ли ещё кто-то, кто откроет по нам огонь. Через несколько секунд, когда ничего не произошло, мы испустили коллективный вздох облегчения. Дэвис осторожно подошёл к лежащему гуку и конфисковал большой жирный АК-47, который тот выронил. Затем он навёл винтовку на раненого, а Иларди вытащил его на дорогу. Вскоре показался Док Болдуин, который обработал раненого, наложив повязки, а затем ВК увезли и погрузили на медэвак. Ему предстояло получить гораздо лучшее медицинское обслуживание, чем если бы он сбежал.
Вся сцена не выглядела особо шокирующей, так что, прежде, чем раненого увезли, я подошёл посмотреть. Похоже, главное ранение ему нанесла пуля, попавшая в нижнюю часть живота или в тазовую область. Пройдя навылет, пуля оторвала ему почти половину левой ягодицы. Воронка на том месте, где должна была быть левая булка, была колоссальной, размером по меньшей мере со средней величины яблоко. Я был уверен, что это больно. ВК нёс несколько патронташей с автоматными патронами, небольшой рюкзак и больше ничего. Он был тощим. Думаю, он шёл голодным большую часть времени и ему приходилось есть то, что он находил - вроде бананов, кокосов и побегов бамбука - просто, чтобы выжить. Второстепенных припасов у этого парня просто не существовало. Если он курил, то, по всей вероятности, между сигаретами у него проходили недели и месяцы. Для подобной преданности мы не годились. Я бы сдался и умер после первого дня без курева.
В тот вечер сержанта Эстеса увезли на грузовом вертолёте. Он был командиром отделения и всегда казался мне приятным и дружелюбным. К сожалению, у него разыгралась лихорадка высшей степени, боли в мышцах и приступы потливости, и Док решил, что это может оказаться малярия. Позже Док сказал, что технически ему следовало бы называть эту болезнь "лихорадкой чёрной воды". Так говорили, если у вас раньше уже была малярия, а теперь она вернулась и заодно сделала мочу тёмной, как это случилось с Эстесом.
За то время, что я служил в роте, мы уже отправили пару парней с такими же симптомами. Однако большинство из нас, включая и меня, не принимали таблетки от малярии, которые нам пытались выдавать. Я даже не знаю, почему. Если Док вручал мне таблетку, я её принимал. В остальных случаях я про неё забывал. Мы так никогда и не узнали окончательный диагноз Эстеса. Если не наклеивали ярлык "малярия", то его болезнь, наверное, называлась "бамбуковая лихорадка" или что-нибудь ещё в этом роде. Так или иначе, Эстес больше никогда не вернулся из госпиталя. Должно быть, это была малярия или ещё что-то равно серьёзное.
После убытия Эстеса, остаток ночи прошёл без событий, если не считать звуков Смиттерса. Во сне он издавал носом достаточно громкий свист. Он звучал, как сирена при воздушной тревоге, отчего я нервничал. На него нельзя было не обращать внимания. В моём нервном воображении свист становился широковещательным объявлением всем ВК в пределах слышимости немедленно проследовать в ячейку Роннау и отрезать ему голову, пока он не видит.
Опыт научил меня не будить виновного. Они либо начинали беситься, либо просыпались, ничего не понимая, и поднимали ещё больше шума. Правильная процедура заключалась в том, чтобы положить листик размером примерно с игральную карту на лицо нарушителя спокойствия. Он неминуемо сбрасывал листик, тёр лицо и переворачивался, не просыпаясь. Свист, тем временем, пропадал. Иногда требовалась двойная обработка листиком. В этот раз фокус удался и с одним. Это было в некотором смысле ребячество, но в то же время действенный способ, который одинаково хорошо работал и на храпунов и на свистунов.
На следующий день мы вновь услышали шаги перед нашими позициями, но они не прошли через траву и не показались на виду. Никто не стрелял, опасаясь поразить неизвестную цель вроде заблудившегося джи-ай, который пошёл отлить. Мой, можно сказать, патологический страх случайно убить американца не исчезал. Временами он меня реально раздражал.
Вечер застал меня в ночном лагере в двухместной ячейке с Соей. Около полуночи, пока он стоял на вахте, а я спал, один или несколько ВК подошли к нашим позициям. Иларди, который стоял на посту прослушивания, услышал их приближение. Хотя он не видел, кто к нам идёт, он рассудил, что все добропорядочные нонкомбатанты в это время спят по домам, а не бродят по джунглям посреди ночи. Соответственно, он бросил в незваных гостей гранату, которая задела, по крайней мере, одного из них. Граната взорвалась метрах в пятнадцати перед нашими позициями, и стальные осколки со свистом разлетелись во все стороны. Некоторые из них врезались в мешки, из которых были сделаны наши укрытия, отчего из них просыпался песок.
Как ни невероятно, но взрыв не разбудил меня. Это не ускользнуло от внимания Сои, который, увидев, что я остался на земле, решил, что меня задело, и я не могу встать из-за ранений. Я проснулся оттого, что тряс меня и взволнованно спрашивал, куда мне попало. Я сказал, что я цел и выразил непонимание. Он пролил мне свет на произошедшее и поставил мне диагноз, дословно: "глухой, блядь". В том, что я вовремя не проснулся, меня извиняло то, что с шестью моими братьями и сёстрами у нас дома бывало шумно. Вполне возможно, что крики некоторых моих сестёр приближались по уровню децибел к взрыву ручной гранаты. Я был приучен спать при сильном шуме.