Как стать "красным генералом"
Дома Яхонтова ожидало приглашение президента университета Южной Калифорнии д-ра фон Кляйншмидта принять участие в дискуссии за "круглым столом" по проблемам Дальнего Востока. Виктор Александрович поехал - дискуссия могла дать кое-какой материал для его книги. Но прежде чем сесть за "круглый стол" с учеными мужами, Яхонтов по просьбе президента университета выступил с лекцией о Советском Союзе. Д-р фон Кляйншмидт собрал группу своих друзей, чтобы послушать свежие впечатления человека, вернувшегося из таинственной Советской страны, - тем более русского человека, способного сравнить старую Россию с новой и не отгороженного от окружающих языковым барьером. Слушали Яхонтова благожелательно, собрались интеллектуалы, искренне пытавшиеся понять происходящее в СССР. Лекция читалась в узком кругу, было и несколько журналистов. "Мое выступление привело к тому, - вспоминал Яхонтов, - что некоторые газетчики решили, что я советский представитель. Очевидно, по их мнению, никто не мог быть благосклонным к этому режиму, если не являлся его частью. Так или не так, но моя фотография появилась в местных газетах с такой подписью: "Красный генерал, который выступит в университете". Поэтому следующую лекцию я начал с выражения благодарности местной прессе за представление меня в столь неожиданном и незаслуженном качестве. Подобные "ошибки" в отчетах о моих лекциях стали случаться чаще и чаще после того, как я стал посещать Советский Союз. Я никогда не протестовал, впрочем, в том и не было бы толку. Опровержение никогда не оказывает того воздействия, как первичное высказывание. Да и следовало ожидать многократных доказательств того, что моя позиция не всем по вкусу. Сначала просто непредвзятость, а позднее моя дружественная позиция по отношению к Советскому Союзу и его действиям осуждалась. Что еще можно было ждать от тех, кто никогда не хотел знать правды о Советском Союзе, никогда не желал быть честным по отношению к нему и специализировался на том, чтобы снабжать своих читателей дезинформацией об этом странном государстве, в котором совершалось нечто, выходящее за рамки их собственных представлений".
Увы, не только среди недобросовестных газетчиков находились люди, к которым достучаться с правдой о Советском Союзе было невозможно. Были такие и среди личных знакомых, разумных, казалось бы, людей. Но и они не все выдержали ту правду, которую привез Виктор Александрович из своей первой поездки на Родину. Один из таких людей, рассказывал Яхонтов, великодушно опуская его фамилию, буквально взмолился:
- Я не могу не верить вам, Виктор Александрович, я знаю, что вы честнейший человек. Но не подвергайте меня мучениям. Я не хочу, я не могу вынести, когда о большевистском режиме говорят что-то хорошее…
Там же, в Калифорнии, Яхонтов в последний раз встретил бывшего генерала барона Будберга. Когда-то в Хабаровске он служил под его началом в штабе округа. Потом они ненадолго встретились на фронте, в 10-й армии, откуда, впрочем, барон вскоре уехал… Потом они виделись в Японии. Теперь Будберг, совсем уже старик, доживал свой век в Америке. Яхонтов стал рассказывать о своей поездке в СССР. Барон сказал: "Виктор Александрович, я вас давно и хорошо знаю как честнейшего человека и не сомневаюсь, что все, о чем вы мне рассказываете - чистая правда". Слезы навернулись у него на глазах. Он знал, что скоро ему придется умирать на чужбине…
Обсудив в Калифорнии дальневосточные проблемы и завязав полезные связи среди тамошних специалистов, Яхонтов поспешил обратно на Восточное побережье. Начиналась сессия института политики в Вильямстауне. Снова специалисты по Дальнему Востоку собрались за "круглым столом" под руководством того же профессора Блексли. Одной из тем, которую обсуждали специалисты, были советские районы Китая и сформированные в этих районах красные армии. И снова обсуждался вопрос: серьезно ли это, надолго ли это и откуда все это взялось. Не обошлось и на сей раз без кивков в сторону все того же Кремля. Яхонтов в своих выступлениях высмеивал рассуждения о руке Москвы. Думать так, говорил он, это значит игнорировать реальность. А в реальности в Южном Китае нет никаких русских, кроме белоэмигрантов. Что касается самих советских районов Китая, Виктор Александрович высказывал мнение, что это начало очень важного, имеющего всемирное значение процесса. Он сравнивал положение в Китае с тем, что происходило несколько лег назад в России. На этой сессии института Яхонтов впервые подумал о том, что Советы в Китае могут стать темой отдельной книги. Но это, говоря по-русски, "на потом". Пока надо дописывать начатый труд.
Кроме дальневосточной ситуации, вильямстаунская сессия в августе 1929 года обсудила ряд других проблем, в том числе "парадоксы современной индустрии", а именно: почему, несмотря на ее поразительное развитие, "нищета остается проблемой". Интеллектуалы, среди которых не было марксистов, искренне недоумевали. Но все же надо воздать им должное: они хотя бы осознавали, что нищета остается проблемой. Они хотя бы видели, что и в разгар "просперити" в Америке процветают далеко не все. Их хотя бы не вводила в заблуждение относительность понятия "средний американец", который, согласно всем подсчетам, в президентство Герберта Гувера с каждым днем жил все лучше и лучше. Цифры завораживали. Правительственная пропаганда переживала золотые дни. Оппозиция поджала хвост. Курсы акций ползли вверх. Доллары возникали "из ничего", но - настоящие доллары. А сквозь увеличительное стекло кредита их казалось так много, что американцы покупали, покупали, покупали. Рассрочка никого не страшила - завтра я заработаю больше, чем сегодня, и легко расплачусь за все. Вот такая она, Америка, мистер Яхонтов, не то что ваши большевики с их то ли авантюрной, то ли бредовой "пятилеткой".
И никто, почти никто в опьяневшей Америке не предчувствовал бури. Она грянула 29 октября 1929 года, и день этот вошел в историю США как "черный вторник". Начался жесточайший экономический кризис. Вскоре, как всегда, неведомый автор придумал анекдот, ставший известным всем без исключения американцам. Паника на Уолл-стрите возникла потому, что кому-то случайно понадобился один доллар наличными, а его ни у кого не нашлось. Конечно, это всего лишь анекдот, но он дает удивительно точный образ той спекулянтской эйфории, которой была охвачена предкризисная Америка. Кризис обострялся день за днем, но президент Гувер, крупнейшие капиталисты, в том числе Рокфеллер и Форд, продажные профсоюзные лидеры, "большая пресса"- все говорили, что "заминка" кончилась, а завтра все будет о’кей. Закрывались предприятия, стремительно росла безработица. За первую неделю кризиса обесценилось акций на 40 миллиардов долларов, что означало разорение массы мелких вкладчиков. "Туман отчаяния повис над страной", - писал историк Артур М. Шлезингер. Президент Гувер твердо считал, что любое государственное вмешательство в экономику, любая помощь голодающим и бездомным "аморальна", это будет покушением на священный бизнес, на "свободы" американцев. Правительство бездействовало.
Но не для всех кризис означал лишения и страдания. В те дни, когда рушилась биржа, председатель национального комитета демократической партии крупный бизнесмен Дж. Рэскоб говорил корреспонденту "Нью-Йорк таймс": "Предусмотрительные вкладчики сейчас покупают акции в огромных количествах и получат приличную прибыль, когда эта истерия окончится и когда наш народ получит возможность с более спокойной обстановке оценить огромную устойчивость бизнеса благодаря прочности основных экономических условий в нашей великой стране". В сущности, так оно и вышло. К 1932 году 59 процентов национального богатства сосредоточились в руках одного процента населения. Мы привыкли судить о великом кризисе 1929–1933 годов по таким книгам, как "Гроздья гнева" Дж. Стейнбека, по таким фильмам, как "Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?". Но в эти же годы строился "Эмпайр стейт билдинг", 102-этажный небоскреб, который был торжественно открыт 1 мая 1931 года, в самый разгар кризиса.
Яхонтов не пострадал от кризиса. На бирже он не играл, усвоив в начале своего американского житья, что бизнес - не его занятие. Взносы за дом он мог вносить по-прежнему аккуратно: текущие заработки его не уменьшились, а даже увеличились. В сезон 1929–1930 годов он имел много ангажементов. В основном Виктор Александрович читал лекции о Дальнем Востоке и о Советском Союзе. Личные впечатления, разумеется, делали его выступления интереснее. К тому же он стал одним из немногих, кто мог на основании собственного опыта сравнивать Россию царей с СССР. Словом, спрос на него был большой.
Продвигалась и книга. К сессии института политики в Вильямстауне летом следующего, 1930 года рукопись была практически готова. Там Яхонтов намеревался обсудить ряд деталей с некоторыми специалистами. К приятному удивлению Виктора Александровича на этот раз в Вильямс-колледж были приглашены советские представители. Это были работники "Амторга" во главе со своим руководителем Богдановым. Яхонтову сказали, что их приглашения активно добивался мистер Ли, служащий у Рокфеллера специалистом по связям с общественностью (паблик рилейшнз). Нетрудно было сделать вывод, что уже и большой бизнес Америки начинает проявлять интерес к ведению дел с Советским Союзом. Благожелательно встретили посланцев СССР и некоторые "киты" "большой прессы": издатель влиятельной газеты "Крисчен сайенс монитор" мистер Эббот и президент информационного агентства Юнайтед Пресс мистер Бикел. Как со старыми знакомыми встретился с советскими гостями инженер Купер, который консультировал проект Днепростроя. Времена менялись. К переменам подталкивали и впечатляющие успехи Советского Союза, и кризис. Но менялись времена медленно. Как бы испугавшиеся собственной смелости, организаторы института в качестве "противовеса" советским представителям пригласили фашиствующего журналиста Шеффера, которому дорога в СССР была закрыта.
Воспользовавшись сессией, Виктор Александрович договорился с несколькими специалистами, чьим мнением он дорожил, чтобы они прорецензировали его рукопись. Отзывы были положительные, но друзья настоятельно советовали Яхонтову постараться подкрепить свои рассуждения и выводы включением в текст дипломатических документов. Для этого надо было ехать в Москву и добиваться доступа в архивы Наркоминдела СССР. А допустят ли его? И сколько придется ждать решения? Но все равно надо ехать. Что-то обязательно найдется в научных библиотеках, все равно без поездки не обойтись. И тут с совершенно неожиданной стороны пришла если не полная уверенность в успехе, то, во всяком случае, твердая надежда. Яхонтов случайно встретил Федора-Фреда. Федя рассказал, что у них на фабрике большие сокращения, оставшиеся, и он в том числе, молят бога, чтоб предприятие совсем не закрылось. Воспользовавшись трудными временами, хозяин закрутил гайки. Теперь Фред работает больше, выматывается страшно, а платят ему меньше. Яхонтов рассказал, зачем собрался в Москву, а Фред вдруг предложил свою помощь:
- Помните Мартенса? Я же вас знакомил. У меня его адрес есть. Он в Москве большой человек, что надо сделает. Давайте я ему письмо с вами передам. Мы с ним переписываемся.
Яхонтов вспомнил, что еще в 1919 году Фред познакомил его с Людвигом Карловичем Мартенсом. Он был назначен официальным представителем Советской России в Нью-Йорке. Через него шли переговоры о возвращении на Родину дореволюционных эмигрантов - крестьян и рабочих. В 1921 году американские власти заставили Мартенса уехать. Сейчас он в Москве руководит каким-то научным институтом, а также изданием Технической энциклопедии. Оказывается, русские рабочие в Америке его помнят, пишут ему, а он отвечает. Чем черт не шутит, подумал Яхонтов, а вдруг и впрямь поможет. И он взял письмо у Фреда.
В январе 1931 года Яхонтов во второй раз приехал в Советский Союз. Две недели провел он в Москве, занятый усердным трудом в библиотеках и архивах. Доступ в НКИД обеспечил Мартене. К нему Виктор Александрович обратился сразу же по приезде в Москву. Мартенс с удовольствием прочитал послание Федора, стал расспрашивать о судьбе его друзей из числа русских рабочих в Нью-Йорке. К стыду своему, Яхонтов смог ответить не на все вопросы: занятый сверх меры, он ослабил связь с этими людьми, давно не был у Фреда в клубе. Он откровенно сказал об этом. Мартенс грустно усмехнулся: того клуба уже нет. Кризис - помещение пришлось продать. Многие без работы. Яхонтову стало ужасно неловко… Любезный Людвиг Карлович дал Яхонтову рекомендательное письмо, где охарактеризовал его наилучшим образом, и Виктору Александровичу были даны подлинники интересующих его договоров с разрешением скопировать.
В этот приезд Яхонтов застал в Москве день памяти Ленина. К недавно перестроенному, теперь гранитному Мавзолею тянулась длинная очередь. На этот раз Виктор Александрович был один и решился пойти в Мавзолей. Он думал, что в очереди люди будут рассказывать о встречах с Лениным, о его роли в их жизни, о чем-то пусть косвенно, но связанном с Лениным. Его поразило безмолвие очереди. Случайные, краткие, вполголоса, разговоры смолкали, когда близился Мавзолей. Люди были сосредоточенны. Они думали, мысль билась в их глазах, отражалась на их лицах. Но они молчали. Яхонтов думал о том, что надо бы Западу вглядеться в эту очередь, в этих людей, которых никто не заставлял приходить сюда в январский мороз. Многие, очень многие из них были плохо одеты. У самого входа в Мавзолей Виктор Александрович оглянулся и всем существом своим ощутил, что это не случайная очередь людей, ставших один за другим без всякого подбора, - молодые мешались со старыми, хуже одетые - с одетыми хорошо, русские - с нерусскими, военные со штатскими… Он ощутил единство всех их, почувствовал, что это и есть народ. Народ шел к Ленину.
В Мавзолее все посторонние мысли о Западе и его превратных представлениях сами собой куда-то исчезли. Яхонтов сосредоточился на одном: за краткий миг встречи лучше запомнить лицо Ленина. Яхонтов тогда еще ни с кем не говорил о Ленине и не знал, что каждый воспринимает его близким к себе по разным причинам, ибо личность Ленина громадна. Трибуны видят в нем трибуна, воины - воина, ученые - ученого, добрые люди - доброго человека. А злые люди к Ленину не ходят. Зачем им отстаивать очередь на морозе. И еще подумал Виктор Александрович, что с точки зрения России - жив Ленин. А он, Яхонтов, жив ли? Не умер ли он для России?
В тот день у него пропал билет в театр. После Мавзолея ему нужно было остаться одному. Он мерил шагами свой номер в "Гранд-отеле" и думал, думал.
…И в этот раз Яхонтов не утерпел и выехал из СССР через Ленинград. (О боже, сколько лет он не видел родного города зимой!)
В 1931 году утвердился авторитет Яхонтова как специалиста по дальневосточным проблемам. Этому способствовал ход мировых событий. Через месяц после того, как книга. Яхонтова "Россия и Советский Союз на Дальнем Востоке" вышла из печати, Япония вторглась в Маньчжурию. Агрессия Токио вызвала подъем интереса к дальневосточному региону. На гребне этого интереса книга вызвала гораздо больший резонанс, чем на это рассчитывал автор. Кроме того, успех книги вводил Виктора Александровича в круг англоязычных авторов. Сразу увеличилось число заказов на статьи, рефераты, обзоры и, конечно, лекции. Вот так и получилось, что в Америке в целом положение продолжало ухудшаться, в то время как у Яхонтова оно крепло. Но чтобы поддерживать этот благоприятный процесс, приходилось много работать.
К сожалению, тускло прошла сессия в Вильямстауне. Лондонский профессор Грегори, который вел "круглый стол" по экономическим проблемам, даже не упомянул о существовании социалистической плановой экономики, вообще о СССР. Не потому ли, что сравнение таких фактов, как падение производства на Западе и его невиданный рост в Советском Союзе, было бы невыгодно профессору-антисоветчику?
В том году Виктору Александровичу исполнилось 50 лет. В этом возрасте многие люди начинают подводить первые итоги. У Яхонтова так складывалась жизнь, что он ощущал себя не подводящим итоги, а, напротив - начинающим.
Мальвина Витольдовна шутила:
- Нью-Йорк подарил тебе к юбилею "Эмпайр стейт билдинг".
- Лучший подарок мне сделал мистер Ковард. - отвечал Виктор Александрович. - Он рискнул издать мою книгу. Помнишь русскую поговорку: куй железо, пока горячо?
- Значит, будет новая книга?
- Обязательно будет. О советском движении в Китае.
Несколько слов о правилах игры
Нелегко было писать книгу о советах в Китае. Материал приходилось набирать буквально по крупицам, перемалывая огромную массу пустой породы - дезинформации, лжи, клеветы, которую мутным потоком печать Запада выливала на все, имеющее отношения к коммунистическому движению. Кроме того, надо было заработать денег на поездку, и не только в Китай, но и в СССР, где Яхонтов справедливо рассчитывал получить много материалов по своей теме. Что касается Китая, он хорошо понимал, что надо запастись изрядным числом рекомендательных писем. Иначе он ничего не получит. На все это требовалось время и терпение. Пришлось завести связи в японском посольстве в Вашингтоне: при непрерывно усиливающейся роли Японии в Китае обойтись без японской помощи невозможно. Здесь пригодилось и знание японского языка, и опыт дипломата, аккредитованного в Токио, и разговоры об общих знакомых.
Среди всех этих забот и хлопот Яхонтов решил все же опять поехать на летнюю сессию в Вильямстаун, хотя прошлогодняя показалась ему просто потерей времени. Но на этот раз из Лондона был приглашен известный историк Арнольд Тойнби, и тема его "круглого стола", объявленная в приглашении, звучала заманчиво - "Дезинтеграция мирового порядка". Порядок в мире и в самом деле был потрясен изрядно. В США и Германии к 1933 году по сравнению с 1929-м производство сократилось на одну треть. Эти страны больше всего пострадали от кризиса. Безработица, нищета, недовольство масс достигли невиданных размеров. И там и там положение было тревожным. И там и там приближались выборы. Над Германией нависла угроза прихода к власти фашистов. В США боролись за власть Гувер и Рузвельт. Все понимали, что Гувер проигрывает. Америка бедных ненавидела его, Америка богатых опасалась оставлять власть в его руках. Гувер не пытался бороться с кризисом. В своих сумбурных выступлениях по радио он договорился до того, что возложил вину за кризис на Советский Союз. Страна, которую он отказывался признать и совсем недавно изображал немощной и ни к чему не способной, теперь в его речах превращалась в некоего великана, который якобы завалил внешние рынки товарами по демпинговым ценам и тем самым расстроил мировую экономику. Рузвельт говорил о мало кому понятном Новом курсе, который выведет страну из кризиса. Но он внушал уверенность, звал к действию.
По просьбе профессора Тойнби Яхонтов выступил на тему о Советском Союзе - в рамках общей темы. Его доводы и выводы были полностью противоположны тем, что делал Гувер. В отчете вильямстаунского института о сессии 1932 года говорится:
"Генерал Яхонтов сказал, что ко времени мировой войны Россия была сельскохозяйственной страной. После войны мир подверг Россию почти полному остракизму. Поэтому было чрезвычайно трудно восстановить ее экономику и в особенности поставить ее на индустриальную основу. Кажется вероятным, что, если бы капиталистические страны не подвергали Россию остракизму и не отказывались от финансового Сотрудничества с целью помочь ей выйти из хаоса, вызванного революцией, она была бы способной не только избежать голода, но могла бы осуществлять процессы своего возрождения в более нормальной обстановке и не в таком напряженном темпе. Приспособление остальной части мира к новой ситуации тоже могло бы проходить более спокойно. Это помогло бы нам избежать многих издержек нынешнего кризиса.