"Люди предпринимали массу усилий, чтобы что-то устроить. Когда тебя приглашали на домашнюю вечеринку, там непременно было три или четыре молодых человека и очаровательные девушки - чтобы все они могли прекрасно провести время… Пусть и не разрешалось танцевать с одним и тем же молодым человеком более трех раз, было так весело заполучить его". Протанцевать более трех раз с одним и тем же партнером считалось "фривольностью" ("но мы умудрялись!"). Невинность была непреложным установлением того мира, и мужчины предпочитали, чтобы так оно и было; они дорожили чистотой девушек, которые могли стать их женами. "То, что ты женщина, само по себе делало тебя ценностью…" Мужчины заводили романы с замужними дамами или с "подружками" в Лондоне. Агата была так же далека от самой мысли о том, что у нее могут быть интимные отношения с кем бы то ни было, кроме будущего мужа, как от опасения подхватить чуму.
Она и ее подруги были надежно ограждены - и Агата признавала это необходимым - от собственной уязвимости. "В старину существовал и телохранители, - писала она в романе 1969 года "Вечеринка в Хэллоуин". - За девушками присматривали люди. Матери не сводили с них глаз…" Между тем Агата вовсе не была такой уж несведущей. Всю жизнь она слышала перешептывания своих бабушек. Знакомая девочка отправилась погостить к подруге и, будучи настолько наивной, что, даже не поняв, что произошло, забеременела от негодяя - отца этой подруги. Приятель Агаты был шокирован, когда юная девушка - на вид совершенно приличная - пригласила его провести с ней час в отеле, прежде чем он сопроводит ее на танцы. "Я много раз так делала", - сказала она.
Вероятно, Агата не была бы так шокирована, как тот молодой человек: ко времени, когда осознала важность непорочности, она не была ханжой и понимала, что ценность непорочности неразрывно связана с ценностью секса. Позднее она также поняла, что невинность не сводится к девственности и что светская мораль может таить в себе немало грязи. Джейн Хардинг в "Хлебе великанов" спит с Верноном, Нелл выходит за него замуж, и тем не менее нет никаких сомнений, что душа у Джейн куда чище.
Но Джейн принадлежит полусвету. Во времена юности Агаты таких проступков открыто не признавали. Грехи прятали за шторами, которые слуги вытряхивали каждое утро, скрывали внутри структуры, жесткой, как корсет, выставляя напоказ лишь обязательные улыбки за традиционным чаем. Все это Агата начала постигать, когда писала свой первый роман "Снег над пустыней" (1909). Его сюжет - перипетии любовной, точнее, интимной жизни, и он безгранично далек от рассказов и стихов Агаты, основанных на авторских фантазиях; этот роман зиждется скорее на наблюдениях, нежели на воображении, и впервые демонстрирует: она начинает по-настоящему осознавать, что в реальности значит быть писателем.
Из-за бедности и слабого здоровья Клара решила устроить первый светский сезон дочери не в Лондоне, а в Каире. Именно там Агата почерпнула материал для "Снега над пустыней". Хорошенькая, но слишком стеснительная девушка ("…она танцует превосходно. Теперь вам остается научить ее говорить", - сказал Кларе красавец капитан, проводив Агату после танца к матери) на самом деле все замечала - от ее внимания не ускользал ни один трюк, ни малейший нюанс интимного и светского свойства того ronde (хоровода), который велся вокруг нее. Медленно, но беспощадно-неотвратимо она постигала механизмы и мотивы человеческих поступков, с восхищением сознавая их предсказуемость.
Отдыхая на Родосе, наблюдая за колебаниями гостиничной жизни, Эркюль Пуаро приходит к тому же заключению, какое за много лет до того сделала сама Агата:
"- Человеческая природа воспроизводит себя куда чаще, чем можно себе представить. В море, - добавил он задумчиво, - несравнимо больше разнообразия.
Сара повернула к нему голову и спросила:
- Вы полагаете, что человеческие существа склонны наследовать некие модели поведения? Стереотипы?
- Precisement! - именно так".
Агате чрезвычайно понравились три месяца, проведенные в отеле "Гезира". В те времена Каир был популярным - и недорогим - местом паломничества для людей ее класса. Она вклеила в свой альбом множество фотографий, сделанных во время пребывания там и, как обычно, аккуратно снабженных подписями: "Поло", "Каирские скачки", "Пикник в пустыне", "Миссис Эпплтон, герцог Коннот, лорд Филдинг". Окружавшая ее экзотика, которая впоследствии будет воспламенять воображение, в то время не трогала ее ни в малейшей степени. Для нее тогда Каир был то же, что Торки, только с пирамидами, эдакий Кенсингтон-на-песках. Как говорит персонаж "Снега над пустыней" леди Чарминстер: "Египет (светский, не туристский Египет с его мумиями, гробницами и пирамидами, а наш Египет…)".
В течение зимнего сезона танцы устраивались пять раз в неделю, и Агата - невозмутимо блистая в переливчатом бледно-розовом атласном платье, сшитом портнихой из Леванта, - познакомилась более чем с тридцатью мужчинами. "Каир как Каир ничего для меня тогда не значил - девушки от восемнадцати до двадцати одного года редко думали о чем-то, кроме молодых людей, и это было правильно!" Учитывая, как, по ее собственным словам, была она поглощена развлечениями, удивительно, сколь многое ей удалось заметить. Агата, обладавшая безошибочным музыкальным слухом, привыкла за свою предыдущую жизнь к женским пересудам, из которых выуживала и запоминала, откладывая на будущее, массу восхитительных выражений, - совсем как мисс Марпл, "которая была большой мастерицей выразительных интонаций", поскольку "много чего наслушалась в своей жизни". Начало романа "Снег над пустыней" демонстрирует, с какой легкостью Агата воспроизводит то, что слышала в Египте:
"- Розамунда, - сказала леди Чарминстер, - удивительная девица! - Затем, опасаясь, что не отдала должное себе, добавила с воодушевлением: - Ее невозможно ни игнорировать, ни объяснить!
Это следовало понимать в безоговорочно положительном смысле. Леди Чарминстер подумала, что высказалась удачно, как никогда, - кратко и ясно. Это было одно из тех сжатых изречений, которые имеют выразительность эпиграммы, основываясь в то же время на некоторой доле правды…
Разумеется, нигде, кроме как в Каире, размышляла леди Чарминстер, она не сидела бы рядом с Кони Энселл, но Египет - в светском смысле - был весьма ограниченным местом".
"Снег над пустыней" - комедия нравов, абсолютно житейская история, и хотя композиция книги безнадежно беспорядочна - два замысла насильственно сведены в единое целое, - с точки зрения создания характеров роман безупречен. Вот что - помимо прочего - Агата умела делать как писательница: постигать людей. Розамунда Воган - один из первых созданных ею образов, и он вполне достоин быть центральным персонажем рассказа Скотта Фицджеральда - стареющая красавица, незамужняя, обладающая редким качеством, которое способно озадачить, оттолкнуть, но и очаровать: "Что бы ни случилось, она из всего могла извлечь удовольствие".
Агата наблюдала в Каире прототип этой девушки - "в моем представлении, не такой уж девушки, потому что ей должно было быть около тридцати", - которая каждый вечер после танцев ужинала в обществе одних и тех же двух мужчин, сидя между ними и помыкая ими как рабами. "Когда-нибудь ей все же придется сделать выбор между ними", - услышала как-то Агата. Точно так могла сказать Маргарет Миллер, и это послужило для Агаты толчком к написанию романа и созданию образа Розамунды, а также навело на мысль, которую она будет развивать потом всю жизнь.
То, как Розамунда заставляет двух своих поклонников проявить себя с худшей стороны, станет впоследствии повторяющимся мотивом многих ее детективных романов. В Розамунде она начала прозревать то, что проявится потом, например, в Арлене Маршалл из "Зла под солнцем" или Валентине Чантри из "Родосского треугольника". Эти женщины не могут существовать без мужского поклонения. По этой причине их находят опасными. Интуиция подсказывала Агате, что на самом деле такие женщины сами уязвимы: они скорее добыча, чем хищники. В Розамунде - которая к концу романа оказывается обреченной, эдакой femme fatale, роковой женщиной, которую должны убить, - исток убеждения, на котором зиждутся детективные сочинения Агаты: характер предопределяет судьбу жертвы. Именно это всегда интересовало ее: суть человеческой натуры в чистом виде, сосредоточенная в акте убийства.
Впоследствии Агата не любила "Снег над пустыней", отвергнутый издателями. "Героиня получилась у меня глухой", - всегда говорила она об этой книге, словно это каким-то образом делало несостоятельным все предприятие. Поощряемая Кларой, для которой то, что Агата написала роман, было событием и волнующим, и само собой разумеющимся (в конце концов, не было ничего такого, чего не могли бы сделать ее дочери), Агата послала рукопись жившему в Торки по соседству с ними писателю Идену Филпотсу. Тот ответил с деликатностью, проявив проницательность: "У Вас явный дар писать диалоги", - и отослал Агату со своей рекомендацией к собственному литературному агенту Хьюджесу Мэсси, чье литературное агентство впоследствии сколотит огромное состояние на ее произведениях. Но сам Мэсси, которого Агата посетила в Лондоне, посоветовал ей навсегда забыть о "Снеге над пустыней".
Было бы разумнее порекомендовать ей переписать книгу, потому что та была отнюдь не бездарна. Почти в каждом персонаже есть некое проникновение в сущность или хотя бы высказывание, которые делают их живыми: Агата умела увидеть человека почти так же хорошо, как услышать его, а прежде всего у нее был дар интуитивного постижения. Стервозная маленькая Хайясинт, например, готовая отдать все за внимание любого каирского мужчины, у нее "умна, очень умна, настолько умна, что ни один мужчина никогда в жизни не догадался бы об этом". Когда один из ее "объектов", Тони, сообщает ей, что в Египет едет его невеста, она серьезно задумывается. "Интересно, помешает ли она мне?" - таков, вероятно, был смысл ее девичьих размышлений. Быстро рассмотрев все стороны этого запутанного вопроса, она повернулась к Фаркару и с очаровательнейшей, скромнейшей улыбкой проворковала: "Вы не находите, что этот закат прекрасен?" А вот как описана первая после нескольких месяцев разлуки встреча полуглухой героини Меланси с ее женихом Тони:
"Все было так не похоже на то, что она себе представляла, но оказалось гораздо приятнее - о да, гораздо приятнее! Она мысленно подчеркнула этот факт: все оказалось много естественнее, проще - и радостнее.
- Это просто божественно! - вздохнул Тони, восхищенно глядя на невесту с набитым снетками ртом.
- Я была так расстроена и одинока, когда ты не пришел сегодня утром, - пробормотала Меланси.
- Бедная девочка! - растроганно сказал Тони с явным одобрением. "Очень мило со стороны Меланси - и очень правильно", - подумал он…"
Потом Меланси влюбляется в другого мужчину, и книга, пока неуверенно, начинает углубляться на территорию, которую Агате предстоит осваивать в романах, написанных позднее под псевдонимом Мэри Вестмакотт, - на территорию неразрешимых тайн человеческой души.
"Ощущение живого дыхания мужчины, только что покинувшего ее, вытеснило все прочее… Меланси оглянулась вокруг… Розовый сад был прекрасен, как всегда, но теперь она смотрела на него другими глазами. На смену миру грез пришел мир теплых живых реалий…
Всем сердцем Меланси чувствовала, что окружавший ее трепетный, чувственный мир ей остро необходим. Вдали она услышала голоса. Они показались ей исполненными дружеского человеческого зова. Ее радость была безраздельной и била через край".
До поры это не были еще чувства самой Агаты - тогда, в Каире, она ни в кого не влюбилась и не влюбится в течение последующих трех лет. Но она уже знала, как это бывает, - во всяком случае, описала точно.
"Меланси приподняла свисающую розу и прижала к щеке. Не потому, что та была прекрасна, а потому, что она была живая".
МУЖ
Вам кажется, что вы восхищаетесь нравственными качествами, но на самом деле, влюбившись, вы возвращаетесь в примитивное состояние, в котором имеют значение лишь физические ощущения.
А. Кристи. Человек в коричневом костюме
…его увидев, она в него влюбилась той любовью, которая ее судьбою стала.
А. Теннисон. Королевские идиллии
Агбрук-Хаус, неподалеку от Эксетера, - одно из знаменитых девонских зданий, дом фантастической красоты. При дневном свете камень, из которого он построен, светится изысканно-розовым светом, ночью здание вы глядит бесплотно-призрачным. Именно здесь 12 октября 1912 года Агата Миллер впервые встретила Арчи Кристи: он подошел и попросил ее записать за ним три танца в ее бальной карточке. Протанцевав с ней два, попросил еще о трех. Карточка Агаты была уже заполнена, но она сдалась, После того как Арчи предложил ей отказать другим партнерам, продемонстрировав то, что она истолковала как необычайное и восхитительное пренебрежение светскими условностями.
Арчи было двадцать три года, он был старше Агаты на год. Он обладал "решительными манерами и имел вид человека, умеющего добиться своего". Он был высок, строен, силен и излучал тот непостижимый магнетизм, перед которым не может устоять ни одна женщина. Он тоже влюбился. У него не было ни денег, чтобы обустроить дом, ни перспектив на ближайшее будущее, но с первой же встречи он твердо решил завоевать Агату.
Ко времени их знакомства он был младшим лейтенантом Королевской полевой артиллерии, жаждущим продвижения по службе. Выбор военной профессии тоже был определен: он мечтал о карьере пилота. Арчи не видел в самолетах ничего романтического, но своим трезвым умом, с практицизмом, который был столь чужд Агате, что она сочла его магически-захватывающим, он просчитал: за авиацией будущее, - и пожелал сыграть в нем свою роль. Поэтому, заплатив семьдесят пять фунтов, он прошел курс пилотажа в Солсбери-Плейн и за три месяца до встречи с Агатой стал двести сорок пятым профессиональным пилотом Британии. Все это он описал в тетради, куда заносил важные факты своей жизни. Записи вел кратко и четко: "16 июля. Получил аттестат Королевского аэроклуба после месяца обучения на самолете "Bristol Box Kite" во время отпуска. Подал прошение о вступлении в Королевскую авиацию сухопутных войск и вернулся в Эксетер".
Арчи был одним из нескольких офицеров эксетерского гарнизона, приглашенных на танцевальный вечер в Агбрук хозяевами, лордом и леди Клиффорд Чадли; Агата получила приглашение через друзей Клиффордов. Она собиралась повидаться там с другим воином, Артуром Гриффитсом, с которым у нее завязался легкий флирт в Торп-Арч-Холле, но тот не смог присутствовать, однако в письме предложил ей познакомиться с его другом Кристи, отличным танцором, который скрасит ей вечер.
"12 октября: был на танцевальном вечере у лорда Клиффорда Чадли", - записал Арчи в своей тетради. Вскоре после того вечера, проведенного среди розовых каменных арок и освещенных луной балконов, он уже с ревом мчался на своем мотоцикле по Бартон-роуд. Клара усадила его пить чай; он ждал. Через дорогу, в Руклендзе, Агата играла в бадминтон с сыном хозяев дома, тоже очарованным ею. Последние беззаботные часы своей жизни она провела, практикуясь в танцевальных па ("Кажется, мы разучивали танго"); потом позвонила ее мать и велела возвращаться домой. Агате не хотелось уходить. "Здесь один из твоих поклонников", - сказала Клара, толком не разобравшая его имени. Как бы ни хотелось Агате снова увидеть Арчи Кристи (как бы это могло произойти, в те-то времена?), она и на миг не могла представить себе, что это был именно он. Сколько же усилий ему пришлось приложить, чтобы разыскать ее! Когда она вошла в гостиную, он встал и пробормотал нечто бессвязное насчет того, что, мол, "случайно оказался по соседству". Его оставили ужинать.
В последующие дни они несколько раз встречались, испытывая все возрастающую неловкость в силу тогдашних своеобразных обычаев. Арчи пригласил Агату на концерт в Эксетер, а после концерта - выпить чаю, но Клара заявила, что ее дочь не может принять приглашение на чай в отеле с малознакомым мужчиной, поэтому он позвал и Клару; смягчившись, та позволила ему угостить ее дочь - без сопровождения старших - чаем в буфете эксетерского вокзала. В первых числах 1913 года Агата пригласила Арчи на новогодний бал, где он "не произнес ни слова". Спустя два дня, 4 января, в "судовом журнале" Арчи появилась запись о том, что он "ездил в Эшфилд, Торки, и посетил концерт в Павильоне". В тот вечер исполняли Агатиного любимого Вагнера. Павильон - новенькое бело-зеленое здание на набережной - был только-только открыт. Они с Арчи сидели рядом, освещенные проникавшим сквозь купол дневным светом, и слушали музыку, касаясь друг друга рукавам и. Потом, у нее дома, они поднялись в классную комнату, чтобы, как сообщает Агата в "Автобиографии", "помузицировать на фортепьяно"; в какой-то момент Арчи повернулся к ней и с неожиданной горячностью сказал: "Вы должны выйти за меня замуж, вы должны выйти за меня замуж!" Разумеется, она не была удивлена, несмотря на деланное изумление. Он сказал ей, что принял это решение в первый же вечер, в Агбруке. Через два дня ему предстояло уезжать на тренировочные полеты в Солсбери-Плейн в составе Королевской авиации сухопутных войск, но прежде он желал получить ответ от Агаты. Она от ответа уклонилась, но на следующий день заявила Кларе: "Мама, прости, но я должна сказать тебе. Арчи Кристи сделал мне предложение, и я хочу принять его, ужасно хочу". Свадьба не могла состояться еще почти два года - проволочки и отмены, вызванные противодействием Клары, недостатком средств, разразившейся войной, ретроспективно воспринимаются как ясные указания судьбы на то, что она не должна была состояться вовсе. Однако страстное желание быть вместе только возрастало с обеих сторон. Каждый раз после разрыва воссоединение становилось все слаще: взаимная зависимость друг от друга росла, и крепла вера в то, что это любовь навек.