Не касаясь ее более сложных эмоций, нужно сказать, что ей наверняка было горько видеть, как Агата одного за другим отвергает подходящих женихов, предпочитая им нищего пилота. Само по себе замужество было событием нормальным, но Арчи ни в коем случае нельзя было назвать нормальным выбором. Мэдж, при всей своей "дерзости", поступила гораздо осмотрительнее, приняв предложение Джеймса Уоттса; для Агаты же было куда менее рискованно остановиться на богатом Болтоне Флетчере, бесстрастном Уилфреде Пири или добром Реджи Луси. Служба в Королевском стрелковом полку в ожидании продвижения казалась почти смехотворно ненадежной перспективой. Существовала и менее очевидная загвоздка. Пири и Луси были друзьями семьи, Флетчер - другом друзей, Кристи же Миллерам были неизвестны, и если бы не военная карьера Арчи, он едва ли попал бы в орбиту Агатиных женихов: она принадлежала к несколько более высокому социальному классу. Клара, которая сама вышла замуж за человека, занимавшего более высокое положение в социальной иерархии, прекрасно могла себе представить встречу между своим покойным мужем, рафинированным Фредериком, и матерью Арчи - ирландкой Эллен, известной под именем Пег.
Пег удачно вышла замуж за судью, работавшего в аппарате государственной службы в Индии (Арчи родился в Мюрри), когда ее муж погиб, упав с лошади, обосновалась в Англии, где жизнь для нее была нелегка. На рубеже веков, когда Миллеры в окружении слуг жили в Эшфилде, Пег с Кэмпбеллом, братом Арчи, снимала квартиру в Бристоле, Арчи находился в приготовительной школе в Годалминге. Пег была хороша собой - как и ее сыновья - и впоследствии вышла замуж за некоего Уильяма Хемсли, который стал ее спасением: он был добр, надежен и - что оказалось самым полезным - являлся директором Клифтон-колледжа, где впоследствии Арчи возглавил школу. Но все это было весьма далеко от мира "Юнион клаб" на нью-йоркской Пятой авеню, где Фредерик чувствовал себя как дома.
Конечно же, Арчи был джентльменом. Однако поведение Пег - смесь сентиментальности, неприязни и ревности, несомненно, должно было смутить Агату. Забавно, что Кэмпбелл Кристи предупредил ее о том, что его мать "опасна", аналогично тому, как позднее выскажется о Кларе ее внучка. Между двумя этими женщинами и впрямь существовало сходство. Пег была такой же властной матерью, как Клара, и так же, хотя и не столь настойчиво, возражала против брака Арчи с Агатой. Различие же - которое в глазах Агаты было основополагающим между леди и не леди и которое она никогда не пыталась затушевать, - состояло в том, что Клара своих чувств напоказ не выставляла. Пег же не скрывала ничего. Это было совершенно новым опытом для Агаты. Она помнила, как ее мать после смерти Фредерика лишь на короткий миг утратила контроль над собой, но декорум был тут же восстановлен, поскольку Клара считала это принципиальным, и Агата всю жизнь ценила способность "поддерживать фасад". "Помню, как моя дорогая мама говорила мне, что воспитанная дама на людях должна всегда держать себя в руках, сколько бы воли она ни давала себе в одиночестве", - заметила на этот счет мисс Марпл.
Арчи не обращал никакого внимания на свою мать и ее причуды. "В силу темперамента, - писала Агата в "Автобиографии", - его не особо интересовало, что она думает обо мне, а я - о ней. Он вообще обладал счастливой способностью идти по жизни, ни в малейшей мере не обращая внимания на то, что думают окружающие о нем или о его близких: он всегда был поглощен лишь тем, чего хотел он сам".
А в 1913 году он хотел Агату. Этот красивый и загадочный мужчина хотел ее так страстно, что требовал, чтобы она вышла за него немедленно, без проволочек, не ища ничьего одобрения, кроме их собственного.
Для Агаты это было "судьбой": ее женской судьбой. Воспитанная в атмосфере, позволявшей ей искать любую форму самовыражения по собственному выбору, она ждала лишь замужества. Таково было ее воспитание, правильность которого она не намеревалась ставить под сомнение. Девушки ее круга не предназначены для карьеры. У них есть мужья. Ее отец пришел в ужас при мысли, что его очаровательная жизнерадостная Мэдж окажется среди унылых "синих чулков" Гиртона, и жена не стала ему перечить: осторожность, с которой ей самой пришлось пройти через ранний этап своей жизни, сделала ее в определенном смысле глубоко консервативной. Она желала счастья дочерям, а в ее понимании это означало замужество. Агата тоже в это верила, или верила, что верит. В романе "Зло под солнцем" Пуаро обсуждает этот вопрос с Розамундой Дарнли, успешным дизайнером женской одежды:
"- Выйти замуж, родить детей - обычная судьба для женщины. Только одна из сотни, а может, и из тысячи, может сделать себе имя и завоевать положение, как вы.
Розамунда улыбнулась в ответ:
- И тем не менее я все равно не более чем несчастная старая дева!"
Книга кончается тем, что Розамунда с радостью отказывается от своего бизнеса ради любви. И Агата, несмотря на свои выдающиеся достижения, всегда будет считать, что карьера - мужское дело ("У мужчин мозги для этого гораздо лучше устроены, чем у женщин, вы не думаете?" - типичное для нее замечание) и что истинное предназначение женщины лежит в сфере личного. "То, что я преуспела в качестве жены, позволяет мне чувствовать, что в конце концов я не стала неудачницей в этой жизни", - писала она второму мужу, Максу, в 1943 году.
Итак, в девичестве она никогда не роптала против ограничений, которые наклады вала жизнь в ее кругу: условностей, корсетов, требования говорить тихо или петь, когда хочется, своему плюшевому мишке. В отличие от своей почти современницы Дороти Ли Сэйерс, которая в то время, когда Агата выходила на рынок невест, жевала интеллектуальную жвачку за чашкой какао в Сомервилле, Агата не имела желания вырваться на волю. Воображение ее было безграничным, но творческий огонь горел в жаровне удовлетворенности. В Агате не было ничего от "новой женщины" в духе Бернарда Шоу, решительно шагающей в будущее гендерного равенства, и, несмотря на всю свою любовь к романам Мэй Синклер, она не разделяла ее феминистских взглядов. Агата исключительно далека от бунтарства девушек, подобных Вере Бриттен (учившейся в Оксфорде вместе с Сэйерс), чей "Завет юности" пышет гневом против традиционного доминирования мужчин в тогдашнем обществе.
Это правда, что Агате нравился мужской мир. Она понимала его - за исключением политики; позднее, успешная и самодостаточная, она будет жить в нем, и все же ей всегда нравилось оставаться женщиной, и она никогда не чувствовала себя притесняемой из-за принадлежности к женскому полу. В конце концов, ведь она выросла в матриархате и понимала - как, быть может, не понимали "более умные" девочки, - что женская сила может оказывать себя очень по-разному и что Маргарет Миллер, властвующая в своем домашнем мире, обладала по меньшей мере такой же силой, как женщина, вращающаяся в публичных кругах. Знала она также, что женщине, чтобы быть сильной, не нужно выглядеть таковой. В "Занавесе" суровая молодая женщина-ученый Джудит презирает хрупкую миниатюрную миссис Франклин за ее женские ухищрения. "Она очень глупая женщина", - припечатывает Джудит. Но Пуаро мудро возражает ей: "Она пользуется своими маленькими серыми клеточками тем способом, дитя мое, который вам совершенно неизвестен". Агата никогда не презирала женский пол, даже в самых глупых его проявлениях, хотя иногда испытывала к нему жалость. Всю жизнь она ценила то, чем и сама когда-то обладала и что потом утратила: красоту, физическую привлекательность, естественное обаяние. "Что хорошего в такой женщине?" - говорит один из персонажей "Причуды" о пустоголовой красотке леди Стаббс. И снова Пуаро встает на защиту женщины: "Растению нужны не только корни, но и цветы…"
Агата всегда защищала право на досуг - "Что вы без него?" - и считала, что разумные женщины заслуживают его, если умеют все хорошо организовать и управляют домом повелительным мановением перста, а своими мужчинами - с помощью кроткой улыбки. Но внутри ее таилось глубокое противоречие: высоко ценя ничегонеделание, она стала маниакально трудолюбивой. На самом деле она искренне уважала работающих женщин. Не тех, кто марширует, размахивая феминистским флагом, как политическая деятельница леди Уэстхолм в "Свидании со смертью", заявляющая: "Если чему-то предстоит свершиться, помяните мое слово, свершат это женщины". Нет, Агата обожала таких слуг, как кухарка Джейн, которая не моргнув глазом могла приготовить обед из пяти перемен; бедных девушек вроде Мидж из "Лощины", день за днем надрывающихся в каком-нибудь ужасном магазине одежды; обедневших дам наподобие мисс Карнаби из "Авгиевых конюшен", которая служила компаньонкой ("Я отнюдь не умна, и профессии у меня нет, и старею я - и так боюсь будущего…"); женщин, ищущих работу, особенно учительниц. В своем оксфордском "Обеде в честь бывших выпускников" Дороти Ли Сэйерс дала понять, что жизнь тяготеет к целибату. Агате это было чуждо. Но и таких женщин она всегда описывала с абсолютным уважением: "Жизнь мисс Уильямс была ей интересна, - пишет она о гувернантке из "Пяти поросят". - Она обладала огромным интеллектуальным и моральным преимуществом строгого викторианского воспитания… она исполняла свой долг на том участке жизненного пути, куда Господь пожелал призвать ее, и уверенность в том, что это воля Божья, заковывала ее в доспехи, делающие неуязвимой для пращей и стрел зла, для недовольства и сожалений".
Позднее, в "Кошке среди голубей", появилась школьная директриса мисс Балстроуд, исполненная "космополитического апломба". Когда в ее школе происходит убийство, она встречает известие о нем стоически, сидя "невозмутимо и неподвижно, между тем как дело всей ее жизни рушилось вокруг нее". Вариации на тему того же персонажа появляются в "Третьей девушке", в "Вечеринке в Хэллоуин" и в конце концов в "Немезиде" - в лице обреченной мисс Темпл. "Красивая женщина и личность. Да, остается лишь горько сожалеть, подумала мисс Марпл, очень горько сожалеть, если миру суждено потерять Элизабет Темпл".
У Агаты не было учителей, подобных этим женщинам. Но одна из них была ее другом. Эйлин Моррис совсем не походила на очаровательных и беззаботных Луси. Непринужденная в общении и невозмутимая одинокая женщина, которая жила в доме на берегу моря с пятью своими тетушками-девственницами, она была на несколько лет старше Агаты, но году к 1909-му их разница в возрасте перестала быть существенной и они сблизились. В Гринвее хранится экземпляр одного из стихотворений Эйлин, "Проклятье королеве", которое не отмечено большими художественными достоинствами, однако свидетельствует о незаурядном интеллекте автора. Это Эйлин посоветовала Агате послать свое стихотворение в "Поэтическое обозрение", которому она сама продала несколько вещей - в том числе стихотворные произведения в жанре комедии дель арте - за гинею.
"Эйлин была человеком простым, но обладала выдающимся умом". Ее брат служил директором школы, однако именно Эйлин стала прототипом одной из Агатиных умных, тонких, энергичных учительниц. "Она была первым встретившимся мне человеком, с которым я могла обсуждать идеи". У самой Агаты был иной склад ума, более переменчивый и разбросанный; хотя она и имела твердые убеждения, в ее писательской власти было подвергать их сомнению. Она не доверяла концепциям, теориям и идеологиям, придерживаясь того мнения, что человеческая натура в них не укладывается, но с Эйлин любила поговорить на эти темы. Вероятно, именно благодаря непривычной свободе, которую предполагала их дружба, появился этот монолог в первом романе Агаты "Снег над пустыней". Розамунда Воган, которая привыкла измерять собственную значимость исключительно по мужской шкале ценностей, вдруг начинает говорить новым и абсолютно честным женским голосом:
"Кажется, общепринятое мнение состоит в том, что каждая женщина старается дорасти до идеального представления о ней мужчины и что она должна быть благодарна ему за подобную идеализацию. В этом нет ни грана правды! Женщина как минимум презирает всякого, кто не способен разглядеть ее такой, какая она есть!.. О! Она устала, ей надоело, ее тошнит от того, что ею восхищаются за несуществующие, воображаемые качества!
Я не помесь ангела с сестрой милосердия. Как я могу уважать того, кто так обо мне думает? У меня есть кое-какие достоинства. Почему бы не восхищаться ими?"
Подобные мысли смутно бродили в голове девятнадцатилетней Агаты, когда она танцевала в своих розовых платьях, флиртуя, как того требовали приличия, с партнером, однако где-то в глубине души она ощущала желание иной жизни, истинного освобождения. Но в юности она была слишком счастлива, чтобы придавать этому значение. Она не испытывала потребности "быть самой собой" в современном смысле выражения. "Ты очаровательна, интересна и мила для всех, - писал ей Арчи, и это было именно то, что она хотела услышать. - Ты очаровательна и совершенна во всех смыслах". Если он так считал, потому что Агата сумела предстать перед ним как недостижимый идеал, то и хорошо; она знала, что он не написал бы такого девушке, которая выглядит и говорит, как Эйлин Моррис. Агата наслаждалась своей исключительной привлекательностью, своим женским успехом, несмотря на соблазн более мощного интеллекта Эйлин.
Ирония состоит в том, что карьеру сделала не Эйлин, а Агата, - и это несмотря на отсутствие официального образования, безразличие к идее равенства полов и полную удовлетворенность своим status quo. Но именно Агатино пренебрежение к общепринятому мнению о том, каким должен быть ее образ мыслей, позволило ей в конце концов проявить такой удивительный и уникальный талант.
Разумеется, она наблюдала, слушала и впитывала. Она испытывала влияние сильных личностей: матери, Мэдж, Эйлин. Ее ранние работы несут на себе печать тех авторов, которых она читала: По, Синклер, Д. Г. Лоуренс. "Я пробовала все, как все". Тем не менее в определенном смысле Агата обладала защитой от посторонних влияний. Всю жизнь она игнорировала - если не считать отдельных частных случаев - любые советы относительно ее сочинений. Она с редким упорством доверяла лишь собственной интуиции.
Быть может, Агата и сама не совсем понимала, что делает: почему она, веселая молодая девушка, ведущая жизнь, полную бесконечных удовольствий, в то же время ищет уединения, чтобы писать рассказы, стихи и даже роман; почему, будучи без ума влюбленной в молодого человека, за которого мечтала выйти замуж, она честолюбиво стремится опубликовать написанное? Для нее самой в этом не было никакого противоречия. В наши дни женщины разрываются между работой и частной жизнью, между личным и общественным, между индивидуальностью и биологией. Агате такое даже в голову не могло бы прийти. В ней было простодушие, которое помогало разрешать собственные сомнения.
Однако в письме Идена Филпотса, так благосклонно отозвавшегося о "Снеге над пустыней", содержался намек на конфликты, которые могли возникнуть в будущем. Агата показала ему свой следующий рассказ, "Коль так ты непреклонна", названный цитатой из "Ланселота и Элейн" ("Королевские идиллии" Теннисона). Рассказ не сохранился, но произвел на Филпотса такое впечатление, что он удостоил Агату удивительным письмом:
"Что касается Вашей работы, то все идет более чем хорошо, и если жизнь Ваша сложится так, что в ней будет место для искусства, и если Вам достанет смелости вступить в эту трудную борьбу и найти в ней свое место, то Вы победите, ибо способностей у Вас для этого достаточно. Я никогда не делаю предсказаний, однако считаю: коль Вы так пишете сейчас, то можете пойти далеко. Впрочем, из очень многих людей жизнь выбивает желание заниматься искусством, и в будущем обстоятельства могут повести Вас не по трудной его стезе, а по какой-нибудь другой. Покойная миссис Крейджи была едва ли не единственной известной мне женщиной, которая всегда упорно занималась литературой, потому что ей это нравилось. Впрочем, и обстоятельства жизни сложились так, что подтолкнули ее к этому".