Разумеется, идея была рискованной ("спорт!"). По возвращении Арчи почти наверняка терял работу в Сити, а вознаграждение в тысячу фунтов за исполнение обязанностей финансового директора должно было полностью уйти на оплату расходов по содержанию Агаты и их месячного отсутствия дома. Наверное, такая восхитительно безответственная авантюра казалась бы более простительной, будь они на десять лет моложе, но Арчи до смерти хотелось поехать - на тогдашней работе он не продвинулся так, как рассчитывал, - а Агату грела мысль, что она сможет освободиться, отдохнуть от семейной жизни и побродить по неизведанным континентам рука об руку с мужем. Не поехать означало обречь себя на мучительные сожаления. Она была так похожа на героиню своего "Человека в коричневом костюме" Энн Беддингфелд, презиравшую тех "тупых" женщин, которые, несмотря на состоятельность, мечтали лишь сидеть дома и бесконечно болтать о том, "как трудно нынче достать хорошее молоко для детей". "Весь огромный прекрасный мир принадлежал им, они могли странствовать по нему сколько угодно, но вместо этого добровольно оставались в грязном, унылом Лондоне и толковали лишь о разносчиках молока и слугах!"
Розалинду она поручила заботам матери и сестры. Клара горячо одобрила решение Агаты сопровождать мужа ("Помни, мужчины склонны забывать…"), а Мэдж, напротив, пыталась убедить сестру в том, что ее долг остаться дома: не столько ради Розалинды, сколько ради Монти, чей приезд из Африки ожидался как раз в то время. "Ты обязана побыть с братом", - укоризненно говорила она. Возможно, сознавая, что упрек Мэдж небезоснователен, Агата расстраивалась, однако в конце концов поступила так, как хотела. 20 января 1922 года Кристи отплыли из Англии на борту "Замка Килдонан" и вернулись только спустя почти год.
Во время Имперского тура Агата накопила большую часть материала для своей следующей книги, "Человек в коричневом костюме", которую написала по возвращении. Агатина страсть к путешествиям - к новым местам, человеческим типам, ощущениям, которые безгранично раздвигают душевное пространство, - бьет в ней через край.
"Уверена, что до конца жизни не забуду свое первое впечатление от Столовой горы [пишет она от имени Энн Беддингфелд]. У меня перехватило дыхание, и я ощутила ту странную сосущую боль внутри, какая охватывает порой, когда человек натыкается на нечто невыразимо красивое… Я сразу поняла, что нашла - пусть на краткий летучий миг - то, что искала с тех самых пор, как покинула Малый Хампели…
"Это Южная Африка, - прилежно твердила я себе. - Ты видишь мир. Это мир. Ты видишь его"".
Энн - "цыганка", как ее называют, - вариация самой Агаты. Это та девушка, которая танцует под сенью то появляющегося, то исчезающего призрака автора "Неоконченного портрета", та, что шагает по торкийским холмам, придерживая рукой шляпу и подставляя лицо свежему морскому ветру, та, которая без страха берет от жизни все возможное.
"- Вступая в жизнь одна, практически без денег… я не могла этого сделать, Энн, а ведь я по-своему не была лишена храбрости [говорит Сюзанна, ее попутчица по морскому путешествию]. Я не могла беззаботно отправиться в путь, имея всего несколько фунтов в кармане и никакого представления о том, что делаю и куда меня это заведет.
- Но в этом же вся прелесть! - воскликнула я в страшном возбуждении. - Это же придает такое восхитительное чувство предстоящего приключения!
Она посмотрела на меня, покивала и улыбнулась:
- Счастливая вы, Энн. На свете очень мало людей, способных испытывать такое чувство".
На корабле Энн влюбляется в мужчину, который увозит ее в Африку, и это тоже реминисценция эпизода из жизни самой Агаты. Хэрри Рейберн - это Арчи ее мечты: стройный и красивый, дерзкий едва ли не до жестокости, не способный противиться страсти перед лицом отважного цыганского духа Энн. "К черту твои французские платья, - говорит он ей. - Думаешь, я мечтаю тебя наряжать? Куда больше, черт возьми, я хочу раздевать тебя…"
Их роман - самая витальная и сексуальная любовная история, когда-либо написанная Агатой. Она исполнена энергии, радости, оптимизма и разворачивается на фоне поэтичной дикой природы Африки. В "Человеке в коричневом костюме" природа любви исследуется весьма сходно с тем, как это позднее будет сделано в вестмакоттовских романах, но в отличие от них здесь позиция любви - это сильная позиция: Энн не сомневается, что любовь сделает ее счастливой, не сомневается даже тогда, когда любовь заставляет ее страдать. Так уверена она в Хэрри.
"- Я всегда знала, что не выйду замуж ни за кого, если не влюблюсь до безумия. Конечно же, нет на свете ничего, что радует женщину больше, чем делать то, что она не любит, ради человека, которого любит. И чем женщина независимей, тем больше ей это нравится… Женщины любят подчиняться, но ненавидят, когда их жертва остается недооцененной. С другой стороны, мужчины на самом деле не ценят женщин, которые всегда им потакают. Когда я выйду замуж, я большую часть времени буду настоящей дьяволицей, но иногда, когда мой муж будет меньше всего этого ожидать, я буду показывать ему, что такое истинный ангел!
Хэрри откровенно рассмеялся:
- Что за жизнь у вас будет: как у кошки с собакой.
- Любовники всегда борются друг с другом, - заверила я его. - Потому что они друг друга не понимают. А к тому времени, когда научаются понимать, они больше не любят друг друга".
Энн говорит это просто ради красного словца, но для Агаты Арчи действительно оставался загадкой, она действительно не понимала его и действительно все еще очень любила.
Иди ко мне, о сердце,
Ближе, ближе…
Леса в огне
Осенних листопадов.
В порыве безрассудства
Краски жизни,
Как радость, алы!
Разумеется, Кристи были не то же, что Энн и Хэрри. Те, в конце книги, остаются жить в Африке, их сын-младенец счастливо ползает между ними, и страсть их ничуть не угасает. Арчи каждое утро пересекал Лондон, чтобы добраться до Сити, Агата возила детскую коляску, разговаривала с лавочниками и слугами, стучала на машинке. По выходным они садились на поезд и уезжали за город. Иногда позволяли себе партию в гольф в Ист-Кройдоне. Агата не выходила на поле с торкийских времен, когда они упражнялись с Реджи Луси, да и тогда хорошо не играла, но ей нравились прогулки и она с удовольствием наблюдала, как наслаждается игрой Арчи ("По выходным Селия получала друга обратно"). Все это было очень типично и заурядно. Нормальная жизнь, под поверхностью которой, однако, кипят бурные чувства. На фотографии, сделанной в начале 1920-х, Арчи сидит на деревянной скамейке - возможно, возле дома в Эшфилде - с трубкой в правой руке. С одной стороны от него Розалинда - серьезное лицо под копной темных волос, - с другой - пес Питер, сосредоточенно ждущий щелчка фотоаппарата. Картинка более чем банальная, но совершенно прелестная благодаря красоте снимаемых объектов. А кроме того, она дышит любовью, любовью, которая, как написала Агата в одном из своих стихотворений, "на время обычным делает чудо…".
На парном снимке в той же композиции запечатлена Агата: дочь справа, собака слева. Агата очаровательна, Розалинда улыбается, как отец, Питер сверкающим взором уставился в объектив. Но к тому времени Агата выглядела уже на несколько лет старше Арчи. Вот снова она, поднимается по трапу на "Замок Килдонан", исполненная сознания важности той миссии, в которой участвует, уверенная в себе и такая светская в своей шляпке и мехах. Снимок сделан для "Таймс". И кто бы догадался по этой фотографии, какие сюжеты таятся здесь под спудом?
В "Неоконченном портрете" никакого Имперского тура нет, потому что Агата, совершавшая кругосветное путешествие, была другой Агатой: свободной, отважной и самоуверенной. Селия лишь мечтает, что, "представься ей такой шанс, она бы оставила и Дермота, и Джуди, и Обри (собаку), и все на свете, чтобы ринуться навстречу неведомому…".
В реальности Имперский тур во многом разочаровал Агату. Обычная жизнь продолжается даже в чужедальних краях, и человеческая натура там вовсе не обязательно меняется. До некоторой степени Агата зависела от работы Арчи, содержание которой - как и всего путешествия - было весьма расплывчатым. Поездку организовал некто майор Белчер, заместитель генерального директора Всебританской имперской выставки 1924 года, он же возглавил экспедицию по доминионам в целях пропаганды выставки среди политических лидеров и предпринимателей. Такая деятельность была вполне во вкусе Белчера, тем более что она, вероятно, мыслилась им и как средство собственного продвижения.
До начала путешествия Агата даже представить себе не могла, насколько обременительным станет его присутствие. Порой оно казалось невыносимым, хотя задним числом - весьма комичным. Белчер был очень современным по духу деятелем, несмотря на весь свой внешний консерватизм. Сегодня он мог бы успешно функционировать в каких-нибудь правительственных органах или с важным видом нести чушь с телеэкрана; он был прирожденным политиканом, не отягощенным чувством общественного долга, его "чувство долга" было направлено исключительно на собственное процветание. Во время Первой мировой войны он занимал придуманную им самим мифическую должность "инспектора по заготовке картофеля", которую исполнял из рук вон плохо и с которой плавно перетек на новую - руководителя Имперского тура. Он был инфантилен, злобен и при этом загадочным образом умел расположить к себе. "Я никогда не могла избавиться, да и теперь не избавилась, от тайной симпатии к сэру Юстасу, - писала Агата о беллетризованном Белчере, которого изобразила в "Человеке в коричневом костюме". - Да, мне стыдно, но это так".
Белчеру тоже нравилась Агата, хотя это далеко не всегда бросалось в глаза. С Арчи он водил знакомство много лет - был его педагогом в тот короткий срок, когда учительствовал в Клифтоне, - и так высоко ценил его способности, что предложил должность финансового директора экспедиции (однажды в заморской газете Арчи по ошибке окрестили даже управляющим Английским банком). Название должности Арчи тоже звучало как вполне мифическое. В действительности главной его обязанностью было справляться с белчеровскими причудами и разряжать ситуации, к которым они приводили. За это он заслуживал куда большего жалованья, чем то, которое ему платили, ибо Белчер был капризен, как двухлетний ребенок. Агата между тем перевязывала Белчеру гноящуюся рану на ноге (при этом он орал на нее, как престарелый Генрих VIII), покупала ему носки и белье (денег он никогда не возвращал) и всячески, как могла, ублажала (вот когда ей пригодились навыки сиделки). Разумеется, Белчер представлял собой потрясающий материал для литературного персонажа. Хотя Агата всегда утверждала, что не выводит в своих книгах реальных людей, это было не совсем так: сэр Юстас Педлер - самый что ни на есть живой Белчер. Это Арчи предложил Агате наделить его титулом, а сам Белчер - сделать убийцей.
Агата жаждала сделать его жертвой, ибо вел он себя безобразно, что было невыносимо, особенно для человека, который, как Агата, ценил хорошее воспитание. "Мы явились в ратушу, - писала она Кларе Миллер из Мельбурна в мае 1922 года, - и вынуждены были подождать несколько минут, пока ходили за мэром. Белчер, как всегда, взорвался. Когда мэра привели и он добродушно поинтересовался у Белчера, кто он и с какой целью прибыл, я думала, что Белчера хватит удар! Он ведь всерьез мнит себя если не королем, то уж лордом Нортклиффом наверняка…" Позднее, когда во время скачек его посадили в губернаторскую ложу в окружении знати, он "сменил гнев на милость" и заурчал от снобистского удовольствия. Однако спустя еще какое-то время от его хорошего настроения снова не осталось и следа. "Я утешаюсь мыслью, что сэкономила почти двести фунтов на бесплатном железнодорожном проезде, так что пусть он помолчит! Я теперь стараюсь разговаривать с ним только по необходимости и только холодно-вежливо!"
Все было бы ничего, если бы это не повторялось день за днем в течение почти десяти месяцев. Программа тоже была изнурительной. Два месяца, февраль и апрель, экспедиция провела в Южной Африке и в какой-то момент оказалась в гуще тамошней революции. "Они размахивали красным флагом и провозглашали советское правительство", - сообщала Кларе Агата тоном, каким можно было бы описывать номер в концерте мюзик-холла. Памятуя, что страх следует презирать, она не впала в панику (в отличие от Клары, которая вполне могла запаниковать, читая ее письмо), когда в Претории миссия оказалась в ловушке. Было объявлено военное положение, взрывались бомбы, перестали ходить поезда, но Агата сокрушалась только о том, что "из-за этих беспорядков" может "не увидеть водопад (Виктория)".
Экспедиция покинула Африку в мае, отправившись в Австралию, затем на Тасманию, а в июле - в Новую Зеландию. В августе всем был предоставлен отпуск, который Агата с Арчи провели на Гавайях (это сильно разозлило Белчера, несмотря на то что поездку оплатили они сами). В сентябре и октябре миссия ездила по Канаде, проведя по два дня в Виктории, Калгари, Эдмонтоне, Реджайне, Виннипеге и Торонто. Кульминацией стало посещение Ниагарского водопада. Из Оттавы Арчи отправился дальше на север с Белчером и его секретаршей Бейтс, а Агата - на юг, в Нью-Йорк, погостить у своей тети Кэсси. "30 ноября едем домой!" - писала она Кларе, так словно не могла дождаться возвращения.
В сущности, это было не столько путешествие, сколько утомительное светское действо, участием в котором приходилось платить за удовольствие. Бесконечная череда людей встречала миссию и время от времени присоединялась к ней. Агата вела для матери дневник их путешествия, и вот описание типичной недели в Южной Африке: вечер в обществе скучнейшей миссис Хайам, чей богатый муж был другом Белчера ("…они привязались ко мне. Я глажу им одежду… сдаю и тасую за них, когда мы играем в карты"); днем - серфинг; осмотр музея в сопровождении его директора, который подробно рассказывал Агате о черепах первобытных людей ("от питекантропов и далее"); поездка по фруктовым фермам ("мне к тому времени порядком надоел вид сушеных фруктов - везде одно и то же, к тому же стояла невыносимая жара. Хайамы до того обессилели, что даже не выходили из машины"); открытие парламентской церемонии ("на которую мы должны были явиться при полном параде"), продолжившееся новыми сражениями с доской для серфинга ("представляю, какое удовольствие можно получить, скользя по приливной волне в штормовую погоду"); прием в саду у архиепископа; восхождение на Столовую гору; партия в гольф пара на пару с другой супружеской четой; вечерний бридж… И так изо дня в день, изо дня в день…
Агата всегда была на редкость вынослива (сама она склонна была объяснять это тем, что в юности ничего не делала), и выносливость пригодилась ей, как никогда, в этой экспедиции, где требовалось без конца вести вежливые беседы, улыбаться, наряжаться и выказывать интерес к предметам, зачастую невыносимо скучным. "Светское общение не то, что требуется человеку каждый день", - написала она в "Автобиографии", добавив, что "порой оно может стать таким же разрушительным, как плющ, если бы он обвил тебя с головы до ног". А в этой поездке оно поглощало все ее время. Вот как она описывает, например, беседу с дамой - неустановленным членом королевской фамилии - на обеде в Доме правительства в Кейптауне: "Последовали пять чудовищных минут, во время которых мы с принцессой пытались поддержать разговор. Здесь, в Южной Африке, всем известно: максимум, на что она способна как собеседница, это: "О да…". Потом Арчи взял принцессу на себя и успешно растормошил ее. Они с удовольствием выяснили, что оба ненавидят рано вставать и никогда не запоминают имен, при этом Арчи весело заметил: "Но вам, по роду вашей деятельности, это должно создавать массу неудобств"". Агата между тем пыталась найти общий язык с принцем, восхищаясь его "весьма дурно воспитанным силихем-терьером" и вежливо смеясь его определению оптимиста как "человека, который сбегает с чужой женой".
Впоследствии Агата утверждала, что она патологически застенчива и ненавидит светские мероприятия и разговоры с незнакомыми людьми. Во время Имперского тура тем не менее подобной робости она не обнаружила, а однажды даже выступила с речью, "твердо следуя совету мистера Пексниффа: "Заботьтесь только о звучании, смысл придет сам собой"". В целом она показала себя как вполне "общественное животное". Разумеется, к тому обязывал долг. Она ведь представляла свою страну, миссию и мужа. Поэтому была предельно обаятельна, весела и благовоспитанна; приходилось - потому что за ней внимательно наблюдали. В статье кентерберийской (Южная Африка) газеты описывается "восхитительное импровизированное утреннее чаепитие", устроенное в честь Агаты: "На миссис Кристи, авторе нескольких пользующихся успехом детективных романов, поверх марокенового платья кротового цвета была изящно накинута прелестная пестрая пелерина с воротником того же цвета, что и платье, на голове - маленькая фетровая шляпка в тон платью…"