Сделав заявление для печати, Арчи отправил телеграмму Шарлотте Фишер в "Стайлс" с просьбой устроить так, чтобы его "дилейдж" перегнали из Саннингдейла на вокзал Кингз-Кросс, откуда они с Агатой могли бы вернуться на нем домой. Еще около полудня Шарлотте позвонили из суррейской полиции и сообщили о полученной из Йоркшира информации о возможном местонахождении миссис Кристи. Ее попросили приехать в Харрогит, но она не могла этого сделать, поскольку не с кем было оставить Розалинду. Вместо этого она связалась с Арчи в его офисе, и он успел на поезд, отходивший с вокзала Кингз-Кросс в час сорок, - тот самый, на котором одиннадцать дней назад ехала Агата.
Шарлотта тоже прошла через ад. В определенной степени и ее подозревали - не просто в том, что она знала больше, чем говорила, а в том, что она по какой-то неизвестной причине убила свою хозяйку. Репортеры толпились вокруг "Стайлса", шныряли под маленькими темными окнами и старались сфотографировать ее всякий раз, когда она появлялась. Чтобы поддержать ее, приехала ее сестра Мэри, вместе с которой они опекали Розалинду. Несмотря на чудовищное давление, преданность Шарлотты Агате оставалась непоколебимой.
Теперь она обзванивала родственников и друзей семьи, сообщая им официальную версию об "амнезии". Тем временем Арчи придумал иной способ увезти Агату из Харрогита. Было очевидно, что они не смогут завтра сесть в поезд до Лондона, а потом доехать до Саннингдейла без того, чтобы журналисты не сопровождали их на каждом шагу и не устроили лагерь вокруг дома. Поэтому он связался с Мэдж и Джеймсом Уоттс и организовал все по-другому. По-прежнему будет считаться, что чета Кристи направляется в "Стайлс", а на самом деле в Лидсе они пересядут на другой поезд и поедут в Эбни. Там Агата сможет укрыться. Через широкие чугунные ворота Эбни не прошмыгнет ни один репортер.
В соответствии с новым планом в среду утром Уоттсы прибыли в "Хайдро", где их встретил Арчи. Мэдж ничего не знала о терзаниях Агаты накануне ее отъезда из дома 3 декабря, хотя должна была бы догадаться о душевном состоянии сестры. Джеймс, любивший Агату и бывший человеком практичным и компетентным, взял на себя заботы о том, чтобы незаметно вывезти ее из Харрогита.
Приблизительно в 9.15 Агата покинула отель, на десять дней ставший ей домом. Как же не хотелось ей, должно быть, вытаскивать себя из глубин забытья! Избежать докучливого внимания оравы журналистов было нелегко. Для отвода глаз к парадному входу отеля подогнали автомобиль с откидывающимся верхом, к которому сразу же ринулась куча фотографов. Одновременно к черному ходу за углом подъехало такси. Разгадавший уловку корреспондент "Мейл" подоспел туда и сумел сфотографировать Агату, когда она спускалась по ступенькам, направляясь к машине: отсутствующее лицо, выглядывающее из-под полей шляпы.
На вокзале в Харрогите ей снова пришлось воспользоваться черным ходом. На перроне было слишком много народу, чтобы журналисты могли различить Агату в толпе, и им с Мэдж удалось спрятаться в своем купе - забронированном на имя мистера Паркера, - пока их мужья благоразумно контролировали ситуацию снаружи. Но множество репортеров, перебегая пути, ринулось к поезду, следовавшему до Кингз-Кросс. В Лидсе представление повторилось, поскольку кто-то проведал, что Агата не едет до Лондона, а пересаживается на другой поезд. Здесь корреспондентам многих газет удалось сфотографировать, как Агата со странной улыбкой на лице идет к манчестерскому поезду. К тому времени, когда он прибыл на станцию назначения, огромная толпа журналистов собралась на вокзале. Арчи на мгновение утратил контроль над собой и оттолкнул человека, пытавшегося заговорить с Агатой. "Эта дама больна!" - крикнул он. "Вулзли" Мэдж с шофером ждал у выхода с вокзала, и, пока Агата садилась в машину, было сделано еще несколько фотографий. На них она тоже улыбается. И на пальце у нее снова обручальное кольцо.
Журналистский конвой сопровождал "вулзли" всю дорогу до Эбни-Холла, где ворота перед ними захлопнулись. Толпа, ожидавшая прибытия поезда из Харрогита на Кингз-Кросс, шумела и металась, пока машинист не крикнул: "В нашем поезде ее нет!" Лишь после этого все разошлись по домам, разочарованные, судача о миссис Кристи.
В любой тайне есть нечто, что так и остается неразгаданным. Отсутствующее лицо женщины, на которую ведется охота, никогда не выдаст всех своих секретов. Теперь факты известны и стоящие за ними мотивы в большинстве своем - тоже, однако что остается в конце, так это история. Детективная история. Ее лучший "рассказ", потому что его нельзя разгадать.
Разумеется, предпринимались бесчисленные попытки сделать это, но все они были обречены на провал, потому что тайна, которую создала Агата, содержала в себе куда больше, чем просто головоломку. Можно задаваться вопросами. Спланировала ли она все это заранее? Действительно ли у нее был провал в памяти? Был ли это трюк ради популярности? Желала ли она отомстить, вызвать жалость или положить конец всему? Эти вопросы задают без конца в надежде получить простой ответ. Но такая надежда неуместна, ибо исходит из упрощенного взгляда. Ее одиннадцать дней в "пустыне" - миф, поэма. Они существуют в ином измерении, несовместимом с логикой теорий и решений.
Эти одиннадцать дней - создание художника, писателя, а писатели живут иной жизнью. Их поступки основываются на смешанных побуждениях, ибо для них все - рассказ, повествование. В этом их убежище и их свобода. Так уж они устроены.
Но поскольку это рассказ Агаты Кристи, возникло искушение толковать его как детектив, требующий разгадки. О, это задачка для Пуаро! Для человека, который может просто взять факты - письма, брошенная машина, пересадки с поезда на поезд, объявление в "Таймс" - и чудесным образом с помощью логики выстроить в цепочку, заставить соединиться.
В некотором роде они действительно соединяются. И, как было показано, из этого лесного бурелома можно найти выход. Но если честно признаться, просека будет пролегать меж непроходимых чащоб, двусмысленностей и непознаваемого. Агата и сама плохо понимала, что она сделала в эти одиннадцать дней, так как же иначе можно их толковать, если не как рассказ, историю?
Любая биография - рассказ. Ни одна не представляет собой кода, который можно точно расшифровать: всегда остаются пробелы и нестыковки, и лишь рассказ - рассказывание истории - позволяет воссоздать недостающие связи. Всеведение - это для Эркюля Пуаро. Реальная жизнь знает куда меньше; она исполнена прелести тайны, и это, несмотря на все написанные ею книги, Агата очень хорошо понимала. Она не могла не понимать, что создала загадку иного уровня, коей присуща геометрическая сложность "Роджера Экройда". Как ее решить? Так? Эдак? Все равно останется последняя хитрость: это случилось на самом деле, а потому это нельзя понять до конца. Идеальный рассказ. Совершенная метафора человеческой тайны. Что может быть более непостижимым, чем женщина, появившаяся в Харрогите как улыбающийся призрак и читающая газетные репортажи о собственном исчезнувшем "я"?
И поэтому рассказ продолжает жить, бесконечно чаруя; и те, кто разрушает его красоту, пытаясь "решить" его, будут терпеть поражение при каждой попытке.
Возможно, самый лучший комментарий появился 16 декабря, через два дня после того, как Агату обнаружили в Харрогите, когда все газеты еще бурно обсуждали это дело и глуповатую роль, которую они сами в нем сыграли. Его автор - колумнист "Дейли скетч", подписывавшийся псевдонимом "Человек с улицы":
"Многие граждане, которые, подобно мне, никогда не видели миссис Кристи и не читали ни одного из ее романов, должны были испытать огромное облегчение, когда полиция наконец установила ее местонахождение… Независимо от того, подтвердятся ли факты, которые были известны по этому делу с самого начала, последующие действия, коих потребовала эта литературная выдумка, в которой с энтузиазмом участвовало столько народу, не говоря уж о впечатляющих затратах энергии и средств, весьма сомнительны.
Вскоре после того, как миссис Кристи покинула дом, брат полковника Кристи получил от нее письмо, в котором утверждалось: она очень плохо себя чувствует и собирается в Йоркшир, на водный курорт, что, судя по всему, точно соответствовало действительности. Так что теперь остается лишь констатировать, что множество людей получило удовольствие за чужие деньги".
Такая вот чуть отдающая высокомерием шутка насчет "исчезновения" Агаты Кристи. Отделите, мол, замысел от результата - и станет ясно, что никакого исчезновения не было. По крайней мере запланированного. Разумеется, никакого осознанного намерения исчезнуть на одиннадцать дней действительно не было. Так лишь казалось тем, кто столь усердно искал Агату. Они просто слепо не замечали того факта, что Агата сама сообщила им, где она. Как написал, не испытывая никаких сомнений, "Человек с улицы", Агата сделала именно то, что собиралась сделать, и со стороны полиции и прессы было тем более глупо не поверить ей.
Итак, вот - почти прямым текстом - рассказ Агаты. Она уехала из "Стайлса" со смутным намерением то ли найти Арчи, то ли покончить с собой, то ли сделать и то и другое. Затем впала в некое необычное душевное состояние: оказалась хозяйкой самой себе до той степени, когда могла свободно планировать, думать и действовать, но личности, которой она теперь безраздельно распоряжалась, на самом деле больше не существовало. Она не убила себя, но в каком-то смысле действительно умерла.
Новая, призрачная Агата создала свою трогательную ложную загадку из брошенного автомобиля, зависшего над карьером, саквояжа, водительских прав, меховой шубы - это "ключи". И все это она предприняла для того, чтобы попытаться заставить мужа раскаяться. Она бежала в надежде, что, после того как Арчи проведет выходные в муках и испугается, что она мертва, в нем пробудятся прежние чувства и он вернется к ней. Она обратилась к единственному человеку, который мог вступиться за нее, - к своему деверю, и сообщила ему, что едет в Йоркшир, дав понять, как она больна и несчастна. Она надеялась, что Кэмпбелл получит письмо 6 декабря, в понедельник, свяжется с Арчи и заставит его поехать за ней. "Миссис Нил" - еще один "ключик": знак ее присутствия и укор мужниной совести.
Но объяснять в конце концов означает запутывать. В том, что делала Агата, был смысл, и в то же время в этом не было никакого смысла. Вот почему два наиболее популярных "решения" загадки ее исчезновения не просто неверны, а бессмысленны. Агата не теряла память, как официально утверждалось долгие годы, и не замышляла интригу, как цинично утверждали некоторые комментаторы. Истина лежит где-то посередине: в сфере неопределенности, в царстве забвения, как и сознание ее создательницы, чье "я" вознеслось в черное ночное небо, пока она спускалась на дно карьера.
Но историю исчезновения Агаты писала, разумеется, не только она. Наряду с ее собственной версией существовала куда более хорошо известная, созданная полицией и прессой. В сущности, их было две: частная и для публики, - и вся прелесть заключена в характере расхождений между ними. Пока Агата молчаливо скользила под березами, озабоченные ее исчезновением англичане, находясь как будто в другой вселенной, копались в ее жизни.
Сама она всегда относилась к той части событий, которые имели место до ее обнаружения в Харрогите, как к сугубо личному делу. Учитывая то, какую известность ей предстояло обрести, трудно представить себе, как мало было известно об этом происшествии сначала (6 декабря "Дейли мейл" сообщила о пропаже "некой романистки, автора детективных рассказов", в том числе "Кто убил Экройда?"). Агата очень дорожила неприкосновенностью своей частной жизни и даже в спокойном состоянии представить не могла, что ее поступки станут предметом общественного обсуждения. Поэтому, оставляя машину висящей над карьером, она предполагала вызвать тревогу только одного человека, собственного мужа. Мысль о том, что своим поведением она спровоцирует волну за пределами собственного узкого мира, просто не приходила ей в голову. Не таким она была человеком.
Волна бы и не поднялась - по крайней мере такая высокая, - если бы не действия полиции, а точнее, заместителя главного констебля Кенварда из суррейской комендатуры, который был, если так можно выразиться, влюблен в собственную версию, и не чрезмерное внимание журналистов, готовых ему внимать.
О машине, которая принадлежала Агате, как свидетельствовали водительские права, оставленные внутри, и которая была найдена в Ньюлендз-Корнере, Кенвард узнал 4 декабря, в субботу, около одиннадцати часов утра. В интервью, данном сразу после этого газете "Суррей адвертайзер", он сказал: "Кажется вполне вероятным, что… человек, или люди, находившиеся в машине, попали в беду". Поскольку Агата жила в Саннингдейле, была проинформирована полиция Беркшира, и два полицейских подразделения оказались вынуждены сотрудничать. В этом-то и заключалась трудность. Заместитель главного констебля Кенвард с самого начала не сомневался, что Агата мертва и ее тело находится где-то поблизости от машины. Беркширский суперинтендант Годдард стой же уверенностью считал, что она жива.
Годдард был разумным человеком, и интуиция подсказывала ему, что нервное расстройство заставило Агату совершить что-то вроде побега. Если до предела упростить события, то именно это и произошло. Однако главная роль в расследовании принадлежала Суррею, поэтому версия Кенварда превалировала. Дело об исчезновении Агаты, которое следовало вести с чрезвычайным умом и тактом, получило широкую огласку: поскольку оно давало шанс обрести известность в масштабе всей страны, в него активно вовлекали прессу и окрестности Ньюлендз-Корнера прочесывали без конца. Очевидно, Кенвард искренне верил в гибель Агаты, но чем менее вероятной становилась перспектива обнаружить ее тело вблизи машины, тем более упрямо он стремился доказать свою правоту.
"Что я всегда вам говорил? Во внимание нужно принимать все. И если факт не укладывается в гипотезу, значит, гипотезу следует отбросить". Это слова Пуаро из "Таинственного происшествия в Стайлсе", но Кенвард - как большинство тех, кто строил свои теории вокруг этого дела, - их игнорировал. Повторилось то же, что было с расследованием дела Йоркширского Потрошителя в 1970-х, когда полиция зациклилась на сфабрикованной магнитофонной записи и из-за этого упустила преступника, которого неоднократно допрашивала как свидетеля: Кенвард был настолько одержим своей версией, что полностью игнорировал единственный верный ключ к местонахождению Агаты. "Прямым долгом полиции, даже если исходить только из соображений гуманности, было приложить все усилия, чтобы найти миссис Кристи, если она, помутившись рассудком, бродила где-то в окрестностях Ньюлендз-Корнера, - позднее заявил Кенвард той же "Суррей адвертайзер". - Когда все усилия в этом направлении не дали результата, опять же прямым долгом полиции было констатировать, что убийства не было и речь о преступлении в этом деле не идет".
Именно в этом и заключена суть: Кенвард верил в высокую вероятность того, что Агату убил ее муж. Вот почему он не придал значения письму, которое она послала Кэмпбеллу Кристи. Вместо того чтобы отнестись к его содержанию с полным доверием, учитывая, что почтовый штемпель - "9.45, Лондон SW1" - доказывал: в субботу утром Агата была жива, он продолжал слепо разрабатывать собственную версию, решив, что либо письмо было послано не самой Агатой, либо она отправила его из Лондона, перед тем как вернуться в Ньюлендз-Корнер. Поэтому проверка сообщения Агаты о том, что она направляется "на йоркширский водный курорт", не была должным образом проведена. Проблема состояла еще и в том, что письмо было уничтожено - хотя конверт сохранился - и о его содержании судили лишь со слов Кэмпбелла. Кенвард мог подозревать: Кэмпбелл, покрывая брата, лжет насчет того, что действительно было в письме, или что письмо написал сам Арчи.
С самого начала и на протяжении всего расследования газетчики знали, что думает об этом деле Кенвард, и чувствовали, что ему не терпится защелкнуть наручники на запястьях надменного полковника Кристи. На газетных страницах выдвигалось еще несколько версий, но именно женоубийство вызывало наиболее бурную общественную реакцию. Некоторые комментаторы дошли до того, что предполагали, будто Агата намеренно хотела бросить подозрение на Арчи, чтобы его арестовали. Вот уж полный абсурд - Агата стремилась вернуть мужа, а не окончательно оттолкнуть его. Но чтобы понять это, было необходимо отделить намерение от результата. Ничего подобного Агата в отношении Арчи не замышляла, тем не менее это становилось вполне вероятной перспективой. Позднее журналист Ричи Колдер из "Дейли ньюс" писал: "Если бы ее тело было обнаружено, например, на дне Тихого пруда, то, учитывая известное отношение полиции к этому делу, не сомневаюсь, полковник Кристи был бы задержан на основании косвенных улик".
Вот так - в первую очередь из-за позиции Кенварда, а также из-за газетной шумихи - и получилось, что частное событие из жизни Агаты стало публичным. Полиция и пресса оказались втянутыми в folie à deux, что привело к нежелательному результату: глубоко личный кризис превратился в общенациональное достояние. Если кто-то верит, что назойливое и безапелляционное вмешательство средств массовой информации в личную жизнь есть феномен лишь последнего времени, пусть почитает репортажи об исчезновении Агаты - в 1926 году газеты исходили из точно такого же посыла, что и теперь: читатель жаждет сенсаций, катастроф и скандалов. Но в этом нельзя винить прессу. Кость, брошенная Кенвардом, оказалась слишком соблазнительной, чтобы противиться искушению: это было - и продолжает оставаться - первоклассным рассказом.
Действие его начинается в понедельник, 6 декабря, со всего лишь маленькой заметки, соседствующей с сообщениями о кончине Клода Моне. На следующий день появилось уже множество заголовков. О событии, правда, сообщалось с должной аккуратностью. Однако в последующие дни, по мере того как газеты начинали соперничать между собой, претендуя на эксклюзивность информации, в отношении аккуратности и точности стали допускаться существенные компромиссы. Тем не менее во вторник, седьмого, основные факты оказались установлены.
"Моррис" Агаты был найден в Ньюлендз-Корнере, занимающем обширную часть территории Северных холмов, простирающуюся от шоссе А25 неподалеку от Гилдфорда до деревни Элбери. Машину нашли ярдах в трехстах от вершины холма, на краю карьера, уткнувшейся капотом в куст, нависающий над обрывом. Место находится поблизости от проселка, теперь называемого боковой дорогой, который начинается на верхней точке Ньюлендз-Корнера. На полпути вниз дорога переходит в ухабистую колею под названием Уотер-лейн, которая сворачивает в левую часть карьера и ведет из него в Элбери. Цыганский мальчик по имени Бест обнаружил машину в субботу, 4 декабря, когда шел по главной улице Элбери около восьми часов утра.