В 1926 году Ньюлендз-Корнер был куда более открытым местом, чем теперь. Не было никакой преграды между главной дорогой и крутым, поросшим травой склоном, и быстро едущие водители время от времени скатывались по нему вниз. Сейчас поперек склона насажено множество деревьев, тогда их было мало, но все же достаточно, чтобы задержать автомобиль. Тем не менее машина Агаты съехала вниз довольно далеко, и никакого тормозного пути на земле не было видно, поэтому представлялось маловероятным, что ее занесло случайно.
Вскоре после восьми часов автомеханик Фредерик Дор обследовал "моррис" более тщательно. Как сообщалось в большинстве репортажей, он выяснил, что аккумулятор машины разряжен, а тормоза отпущены. Широко цитировалось его высказывание относительно того, как автомобиль мог оказаться там, где его нашли: корреспонденту "Суррей адвертайзер" он заявил, будто похоже, что машину намеренно пустили под откос. "Мне кажется, что ее столкнули с вершины холма". Машина, несмотря на аварийную ситуацию, пострадала незначительно, и оказалось возможным отвести ее своим ходом в гараж на Эпсон-роуд. В баке оставалось около двух галлонов бензина; в салоне нашли дорожный саквояж Агаты, кое-что из ее одежды, в том числе шубу, и просроченные водительские права.
В некоторых интервью Дор упоминал также цыганскую девушку, с которой повстречался субботним утром и которая сказала, что слышала, как около полуночи по верхней части дороги в Ньюлендз-Корнере ехала машина. Он отправился на вершину холма, где стоял киоск с прохладительными напитками, принадлежавший некоему мистеру Алфреду Лаланду, которого он попросил присмотреть за машиной, потом - к находящемуся неподалеку отелю "Ньюлендз-Корнер", чтобы позвонить в полицию (Лаланд сообщил корреспонденту "Дейли ньюс", что уверен - тормоза были включены, и добавил: "Трудно представить, как она могла скатиться со склона").
Много писали газеты и о том, как выглядела сама Агата. Уже в начале расследования обнаружился человек, который, по его словам, около 6.20 утра в субботу, четвертого, неподалеку от Ньюлендз-Корнера помог завести машину женщине, отвечающей описанию пропавшей. Почему-то сначала этого человека называли Эрнестом Кроссом, потом Эдвардом Макалистером - противоречие так и не получило объяснения, и в изложении его показаний содержались неизбежные разночтения. "Дейли мейл" с его слов сообщала, что у женщины, которой он помог, были "тронутые сединой" волосы и что она хваталась за голову, "словно у нее было большое горе". "Суррей адвертайзер" же, которой мистер Макалистер дал интервью (в целом отличное) непосредственно, писала, что "женщина вовсе не выглядела потерянной или особо расстроенной, но казалась немного странной, что он отнес на счет огорчения из-за поломки машины". Действительно, создается впечатление, будто речь идет о двух разных свидетелях. Кросс утверждал, например, что радиатор машины был "довольно горячим", а капот квадратным (капот "морриса" Агаты имел форму бычьего носа), в то время как Макалистер говорил, что радиатор был ледяным. Во всех репортажах, правда, было сказано, что на женщине не было ни шляпы, ни пальто и что ехала она в направлении от Ньюлендз-Корнера.
Газетная информация подталкивала читателя к выводу, что Агата покончила с собой. Заголовок в "Экспресс" гласил: "Женщина с непокрытой головой, замеченная на Холмах" - словно речь шла о полураздетой лунатичке, бредущей среди ночи навстречу своей погибели. Особое внимание уделялось тому, что брошенная машина найдена вблизи Тихого пруда, дно которого прочесывала полиция и который описывали (справедливо) как весьма жуткое место. С самого начала - и не только из-за того, чем профессионально занималась Агата, - делу придали оттенок темной, зловещей тайны.
В среду, восьмого, новостью дня стало письмо Агаты Кэмпбеллу Кристи. "Она сообщила, что собирается провести выходные на курорте в Йоркшире" - озаглавила свой материал "Дейли скетч". Однако тут же, словно бы с облегчением, добавляла: "Однако нет никаких свидетельств, что она действительно туда отправилась". И впрямь, разве такая простая разгадка могла кого-либо заинтересовать? Что касается почтового штемпеля "SW1" - который тоже представлял угрозу сценарию под названием "Труп в Ньюлендз-Корнере", - то было выдвинуто предположение, что Агата отправила письмо не сама, а, будучи 1 декабря в своем клубе "Форум", вероятно, попросила кого-нибудь отослать его. "Как и кем оно было отправлено из Лондона - вопрос, который пока не выяснен", - писала "Суррей адвертайзер". Никому и в голову не пришло принять содержание письма за чистую монету - оно стало лишь еще одним "наркотиком", к которому полиция и пресса мгновенно обнаружили привыкание.
Например, сообщалось, что не далее двух недель назад Агата посетила своего аптекаря, чтобы взять у него снотворное, что она беседовала с ним о гиосцине и сказала: "Я бы никогда не прибегла для самоубийства к насильственному способу. Зачем, когда существует такой препарат, как гиосцин?" Некоторые газеты утверждали, что у Агаты мог быть револьвер.
Однако, определенно склоняясь к версии о том, что Агата мертва, газеты одновременно публиковали свидетельства людей, которые якобы видели ее. Большинство "встреч" произошло в окрестностях Ньюлендз-Корнера. Миссис Китчинг, которая жила неподалеку от Элбери, "в субботу днем встретила на дороге странную женщину"; она не сомневалась, что это была миссис Кристи. Рабочий с фермы около четырех утра в субботу, четвертого, видел, как ее машина ехала через соседнюю деревню Шиар; некто мистер Браун подвозил ее около четверти двенадцатого в тот же день ("Похоже, она была в том состоянии, когда человеку безразлично, что происходит"), а некий мистер Ричардс сообщил, что видел, как в субботу днем она сидела в машине, припаркованной на обочине сельской дороги в нескольких милях от Гилдфорда, и рядом с ней сидел мужчина.
В понедельник Агату видели в Пламстеде, в юго-восточной части Лондона: якобы она ворвалась в дом какого-то мистера Дэниелса, размахивая фунтовой банкнотой и требуя, чтобы ей ее разменяли. Во вторник некая миссис Бисшоп наблюдала, как она, "в бедственном состоянии", садилась на Пиккадилли в автобус, следующий до Бейсуотера.
Между тем вереду, восьмого, "Харрогит кроникл" опубликовала еженедельный список гостей города. Имя "миссис Нил из Кейптауна" значилось в списке остановившихся в отеле "Хайдро".
Разумеется, полиция приняла во внимание сведения из письма Агаты Кэмпбеллу. В "Дейли экспресс" 9 декабря появилась маленькая заметка, в которой сообщалось, что "в Харрогите ведутся тщательные поиски". "Стало известно, что некая дама приблизительно того же возраста, что и миссис Кристи, вчера посетила Королевские ванны" - вот единственное истинное свидетельство среди кучи ложных. Журналисты из "Экспресс" и "Дейли кроникл" обошли все харрогитские отели, но, не обнаружив женщины, зарегистрировавшейся под именем Агаты, пришли к заключению, что ее там нет.
В то же время первый ключик появился в "Вестминстер газетт" девятого числа - там была упомянута "мисс Нилд", как ее назвали, - "единственная другая гостья" коттеджа в Годалминге, где Арчи провел предыдущие выходные. Публиковались также показания прислуги дома Кристи. "Я, конечно, понимаю, - писал специальный корреспондент "Газетт", - что "нет ни грана правды в сплетнях" о том, что за завтраком супруги говорили "на повышенных тонах"…"
Иными словами, специальный корреспондент именно поверил, что ссора была, и отлично догадывался из-за чего. К тому времени пресса уже учуяла душок. Журналисты знали, что думает Кенвард об Арчи и почему: история приобретала новое многообещающее измерение. Из объекта сострадания ("доведенного этой загадкой до отчаяния", как писала 7 декабря "Мейл") Арчи превращался в объект подозрения. Он потребовал и добился того, чтобы в "Стайлсе" установили полицейский пост - для защиты его и дочери (полисмен каждый день сопровождал Розалинду в школу) от назойливого внимания прессы. Однако он не мог бесконечно уклоняться от контактов с ней. "Я плохо себя чувствую, - заявил он газете "Дейли экспресс", - и нервничаю из-за отсутствия новостей. Честно признаться, я больше не могу это выдерживать". Газете "Ивнинг ньюс" он сказал и того больше: "Я уехал из дома в пятницу, чтобы провести выходные у друзей. Я не готов сообщить, где именно был, - об этом я уведомил полицию. Не хочу, чтобы моих друзей втягивали во все это. Это мое сугубо личное дело. Меня травят и мучают как преступника, а единственное, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое".
На следующий день, десятого, появилось множество снимков и репортажей о поисках Агаты в Ньюлендз-Корнере. "500 полицейских ищут миссис Кристи" - такой заголовок дала "Дейли мейл". Менее сенсационно "Таймс" сообщала, что в поисках участвует около двухсот пятидесяти полицейских, которым помогают добровольцы, в том числе и Арчи Кристи. С ним - песик Агаты Питер (или Простак, как называли его в некоторых изданиях). Для осмотра местности задействованы два гражданских аэроплана. Ранее было обследовано дно Тихого пруда в Элбери, а также Кенвард неофициально привлек к поиску охотников с собаками из Гилдфорда и Шера. Пока не найдено ничего, кроме мистифицирующей записки - о чем, как положено, сообщалось в газетах, - гласившей: "Поинтересуйтесь у Кэндла Лэнча. Ему известно о Тихом пруде больше, чем…"
Но главной новостью 10 декабря было то, что Арчи Кристи, сдавшись наконец, согласился на обширное интервью. "Мейл" приводила его полностью. Без сомнения приободренный сочувственным отношением специального корреспондента, Арчи поделился с ним кое-какими мыслями - не только о собственно исчезновении, но и вообще об Агате. Его нельзя было упрекнуть в непонимании ее натуры, он отлично знал, что ее голова работает неординарно. Тем не менее гипотезы, которые он выдвинул, были явно окрашены желанием выгородить себя.
С этой целью он сказал, что Агата "говорила о вероятности исчезновения по собственной воле. Какое-то время назад она заявила сестре: "Если бы захотела, я могла бы исчезнуть и обставила бы это очень тщательно". Кажется, в тот момент они обсуждали что-то напечатанное в газетах. Это показывает, что мысль о заранее обдуманном исчезновении посещала ее, - и причина, вероятно, касалась ее работы.
Лично я полагаю, что именно это и произошло. Во всяком случае, я поддерживаю себя этой мыслью".
Далее Арчи объяснял, почему не верит в самоубийство Агаты: решись покончить с собой, она воспользовалась бы ядом, сказал он, к тому же "если человек намеревается свести счеты с жизнью, он не станет тратить силы на то, чтобы уезжать за много миль от дома, снимать с себя тяжелую шубу и идти неизвестно куда, чтобы сделать это… Я думаю, она спустилась по склону и ушла - бог знает куда. Почему я предполагаю, что она пошла вниз? Потому что она всегда ненавидела карабкаться вверх".
Кое-что из его соображений было весьма близко к истине, особенно пассаж о том, что Агата спустилась вниз по дороге. Однако сказал он это из эгоистического интереса. Он хотел подчеркнуть, что она жива, потому что единственной правдоподобной причиной ее самоубийства могли быть только его отношения с Нэнси Нил.
Арчи подробно рассказал о последних трех днях, предшествовавших исчезновению Агаты, включая ее визит в Лондон к Эдмунду Корку. Удивительно, особенно в свете их отчуждения, как много он знал о писательских делах Агаты. Очевидно, какие-то отношения они все же поддерживали, или, может быть, Агата просто старалась делать вид, что у них все в порядке.
"Она сказала мне, что они говорили о ее новом романе, "Тайна "Голубого поезда"", который она никак не могла закончить… Я также знаю, что она была весьма озабочена книжным изданием своих рассказов "Большая четверка", которые до того печатались в периодике с продолжением. Впрочем, непохоже, чтобы этот визит расстроил ее, так как во вторник вечером она со своей секретаршей мисс Фишер отправилась в Аскот - то ли в танцкласс, то ли еще куда-то".
Все это было очень интересно, но цель интервью заключалась в другом. "Я обратил внимание полковника Кристи на слухи, распространившиеся как в Саннингдейле, так и за его пределами". Арчи решительно отрицал, что между ним и Агатой утром в пятницу, третьего, произошла какая-то ссора.
"Она была в отличном расположении духа - по крайней мере в таком же, в каком пребывала все последние месяцы, - и знала, что я собираюсь уехать на выходные; знала она и кто будет среди немногочисленных гостей в том доме, куда я отправлялся, и ни в то утро, ни в какое-либо другое время не выказывала ни малейшего неудовольствия. Я категорически возражаю против того, чтобы в это дело вмешивали сплетни. Это не поможет мне найти жену, а именно это я собираюсь сделать.
У моей жены никогда не было никаких предубеждений против кого бы то ни было из моих друзей, со всеми ними она была знакома".
Как неразумно вел себя Арчи! Насколько мудрее было бы ничего не сказать. Однако он был не единственным, кого пресса провоцировала на "объяснения". Люди, куда более искушенные в методах журналистов, позволяли убедить себя в том, что молчание якобы порождает гораздо больше недоразумений; только умная и бдительная Шарлотта понимала, как неправильно поступает Арчи. Журналисты вовсе не стремились оправдать его - их единственной заботой было написать увлекательную историю. А что могло быть интереснее, чем виновность Арчи? Один репортер, Стэнли Бишоп из "Дейли экспресс", был абсолютно уверен, что речь идет о женоубийстве. Ричи Колдер предполагал, что Арчи покинул дом Джеймсов посреди ночи, встретился с Агатой в Ньюлендз-Корнере и убил ее. Как показал процесс 1922 года над Эдит Томпсон, английская публика охотно приравнивает адюльтер к убийству, какими бы шаткими ни были доказательства. Никаких улик против Арчи не существовало, но пресса точно так же чернила его; даже если он не убивал свою жену, журналисты верили в вероятность того, что он довел ее до самоубийства. Так что для него лучше всего было молчать. Возможно потому, что Арчи не был повинен в большем преступлении, и потому, что, зная Агату так, как знал он, не сомневался, что она жива, и интуитивно стремился защитить себя.
На самом деле Арчи не мог поверить в то, что оказался в подобной ситуации. Он был из тех, кто считает журналистов и полицейских людьми другой касты, и вот вдруг сам оказался не только в центре газетной шумихи, но и на пороге вероятного уголовного расследования. Милый уют уик-энда, который он проводил с Нэнси - отдых, временное облегчение, гольф, Мэдж и Сэм, счастливо забавляющиеся со своим новорожденным малышом, - был нарушен спокойным голосом Шарлотты. Возможно, уже тогда он понял, что ни для кого из них жизнь больше не будет прежней.
Газетные сообщения расходятся относительно того, когда Шарлотта связалась с Арчи: в пятницу вечером, по возвращении в "Стайлс" из Лондона, или в субботу утром, после того как нашли машину Агаты. По воспоминаниям Ричи Колдера - наверняка безошибочным, - именно в пятницу Шарлотта, "то ли по просьбе миссис Кристи, то ли потому, что страшно встревожилась", позвонила Арчи, чтобы предупредить, что Агата пропала. "Ужин, - писал Колдер, - который домочадцы квалифицировали как "помолвку" полковника Кристи и мисс Нил, был в разгаре". Слух распространила прислуга, и через полицию он дошел до прессы. Доказательств тому не существует, однако это помогает объяснить отношение к Арчи. Это также делало более правдоподобной гипотезу о том, что Арчи покинул дом Джеймсов среди ночи, предполагая встретить Агату неподалеку, и убил ее. Но все это неопределенно, поскольку, согласно другим сообщениям, Шарлотта позвонила Арчи лишь в субботу утром, после чего он вернулся в "Стайлс" и встретился с полицией.
Нэнси тем временем ретировалась в цитадель родительского дома в Херефордшире, где, как горячо надеялся Арчи, ее никто не мог побеспокоить; лишь бы Агата нашлась до того, как всплывет имя Нэнси! Какое счастье, что Шарлотта так рассудительно-сдержанна, хотя положиться на прислугу так же, как на нее, нельзя! Шарлотта не теряла самообладания даже тогда, когда полиция метала случайные стрелы подозрения в ее сторону. Она и ее сестра Мэри со свойственным эдинбуржцам неторопливым достоинством продолжали хозяйничать в доме. Шарлотта прекрасно управлялась с Розалиндой, которой сказали, что мама уехала, чтобы писать книгу; поддерживала контакт с Мэдж Уоттс, которая была убеждена, что кто-нибудь должен знать, что случилось с ее сестрой; отвечала на бесконечные телефонные звонки и справлялась с журналистами, шмыгавшими вокруг дома и уже знавшими, что от мисс Фишер ничего не добьешься, как ни старайся. Арчи - другое дело. В своем интервью "Дейли мейл" от 10 декабря он рассказал еще больше о том, что могла, с его точки зрения, сделать Агата:
"Знаю я только то, что мне сказали слуги. Однако могу представить, что она впала в такое состояние, когда невозможно спокойно сесть за работу или чтение. Со мной тоже не раз такое случалось, и тогда я выходил из дома и шел куда глаза глядят, безо всякой цели. Думаю, то же самое сделала моя жена, только отправилась не пешком, а на машине, четырехместной…
Слуги не заметили в ее поведении ничего особенно странного, и когда мисс Фишер позвонила в тот вечер из Лондона, чтобы спросить, не нужна ли она, моя жена ответила, что все в порядке. Она оставила записку, адресованную мисс Фишер, в которой просила ее сделать все необходимое, чтобы отменить запланированную на выходные поездку в Йоркшир (в Беверли), добавив, что отправляется в небольшое путешествие на автомобиле и завтра даст ей знать, где находится.
Это все, что мне известно, и едва ли мне нужно говорить вам, как ужасны для меня нынешняя тревога ожидания и неопределенность".
К тому времени письмо Агаты к Шарлотте уже находилось в распоряжении полиции. Письмо, которое она оставила для Арчи, тот сжег прежде, чем кто-либо другой смог прочесть его. Почти наверняка в нем упоминалась его связь с Нэнси Нил, хотя в интервью газете "Дейли мейл" от 11 декабря он по-своему излагал его содержание. "Оно не имело ни малейшего отношения к исчезновению моей жены, - говорил он. - И разумеется, это не было ни прощальное письмо, ни письмо, содержавшее хоть какие-то жалобы. Это была просто записка, которую, не сомневаюсь, моя жена написала, просто вспомнив кое-что, что забыла мне сказать, задолго до того, как ей пришло в голову уехать на автомобиле".
Неудивительно, что у Кенварда была своя, отличная точка зрения на то, что могло содержаться в письме Агаты мужу. Очевидно, что сам Арчи не сообщил бы Кенварду о существовании этого письма; возможно, это сделала Шарлотта, но скорее - кто-то из горничных, видевших письмо, когда оно лежало в передней.