- Да. И что? А я - народная артистка СССР. Так что все по рангу, Толюня! Надо будет, я и до Горбачева дойду. Ты меня знаешь.
…Удивлению Найденова не было предела.
- Татьяна Ивановна! Простите меня, пожалуйста, и поймите правильно, но у меня к вам единственный вопрос: вы-то тут при чем? Он - Романов Игорь Сергеевич, вы - Шмыга Татьяна Ивановна.
- Мой муж - композитор и дирижер Анатолий Львович Кремер. Игорь - его приемный сын. Официально он его не усыновлял, просто воспитывал, но это не имеет никакого значения. Он - его сын, понимаете?
- Простите, с трудом. Значит, он и ваш приемный сын?
- Нет. У меня, к сожалению, детей нет. Ни родных, ни приемных. Игорь - сын Розы Давыдовны, предыдущей жены моего мужа. К моменту знакомства с Кремером она уже несколько лет была вдовой. Так понятно?
Она поймала на себе взгляд заместителя Генерального прокурора СССР. Он смотрел на нее с уважением и удивлением одновременно.
- Но за то время, что знакома с Игорем, я достаточно хорошо его узнала. И могу сказать только одно - он не виновен.
Она уже с трудом сдерживала слезы. Женщины вообще эмоциональны, а уж актрисы - в кубе. И она очень боялась, что сил не хватит, они уже заканчивались, и она расплачется прямо здесь, в кабинете.
- Татьяна Ивановна, вы не расстраивайтесь. В самые ближайшие дни приемный сын приемного мужа будет на свободе.
Она улыбнулась сквозь слезы. Силы закончились.
- Вы можете так обещать?
- На девяносто пять процентов!
- Спасибо! - Она поднялась со стула.
- Татьяна Ивановна, голубушка! - произнес Найденов, целуя ей руку. - Вы такого обаяния человек, прекрасная актриса, красивая женщина… Слезы вам не идут. Вам лучше на сцене выступать, нежели ходить по прокуратурам. Я достаточно повидал на своем веку и могу сказать только одно: если раньше я восхищался вами как актрисой и как женщиной, то сейчас говорю, что восхищаюсь просто Татьяной Шмыгой и… искренне рад за вашего мужа - ему очень повезло с женой.
- Ну что вы, это мне с ним повезло! - Слезы высохли, и она звонко рассмеялась.
Прошло четыре дня.
В квартире раздался телефонный звонок.
- Татьяна Ивановна, здравствуйте! - прозвучало на том конце провода. - Вас беспокоят из Генеральной прокуратуры СССР.
- Да. Здравствуйте!
- Татьяна Ивановна, голубушка, здравствуйте! - услышала она голос Найденова. - Вы мне никакую новость не хотите сказать?
- Здравствуйте, Виктор Васильевич! Наоборот, хотела бы узнать, даже звонить вам собиралась.
- Новость приятная, Татьяна Ивановна! Ваш Игорь уже дома.
И только положила трубку, раздался звонок от Игоря.
- Меня вот что интересует, - через какое-то время она вернется к этой теме, - а что это за "толстая цепочка из желтого металла"?
"Толстой цепочкой" оказалась та, которую можно было найти в любой квартире - миллионы людей пользуются ею, когда хотят принять ванну.
Почему-то вспомнилась забавная история…
"Таня-Ваня", - услышала она шепот после окончания очередной сцены "Катрин". Теперь уж и не вспомнить, с чьей легкой руки ее так звали в театре, - это передавалось из поколения в поколение, и если раньше так называли ее только ровесники, то сегодня - и молодые актеры. Она не обижалась, наоборот, радовалась.
- Таня-Ваня! - шепот становился сильнее. - Мы что- то, наверное, не так сыграли.
Она удивленно посмотрела на шептавшего.
- Кремер-то разозлился, кулак показал.
- Я ему покажу! - ответила она.
В антракте набрала местный номер телефона дирижерской комнаты:
- Толюня, так ты придешь?
- А зачем? - услышала в ответ голос мужа. - Я здесь отдохну.
- Как - зачем? Ты же кулак показывал.
Спектакль, который уже много лет не сходит со сцены, имеет свойство "разбалтываться": что-то обрастает штампами, иногда появляется отсебятина. Винить актеров в этом нельзя - они могут уже не замечать, играют по накатанной. Это вовсе не означает, что халтурят, просто со стороны себя не видят. Для этого есть режиссер, а в оперетте еще и дирижер. Малейшая неверная интонация, не характерный для героя или героини жест, поворот головы - казалось бы, мелочь, но именно из таких мелочей и складываются образы героев спектакля.
Кремер еще в классе обратил внимание на интонацию в одном из мест спектакля.
- Таня, - сказал он ей, - сделай, пожалуйста, вот так.
- Сделаю, сделаю.
- Не забудешь? Смотри в этой сцене на меня. Если я рукой покажу на себя, это только для тебя, а не для оркестра.
- Да, да.
- Танюля, даже если ты этого не сделаешь, спектакль все равно пройдет. Просто так будет лучше.
- Сделаю, сделаю.
На сцене же, увлекшись действием, она совершенно забыла и про то, что должна в определенной мизансцене посмотреть на дирижера, и про то, что обещала сделать. Поэтому и не увидела, как рука маэстро после жеста "на себя" сразу же превратилась в кулак.
Ее многие, наверное, не понимали. Казалось бы, только что вместе из одного дома приехали на одной машине - она и ее муж, он ушел к себе в дирижерскую, она в гримерную. За пять минут до начала спектакля в дирижерской комнате раздавался звонок местного телефона.
- Толюня, ну как ты?
- А ты как?
- Я первая спросила. Чувствуешь себя хорошо?
- Хорошо, хорошо. Ты как?
- Все нормально.
Она любит, когда спектаклем дирижирует ее муж, - чувствует себя защищенной Кремером. Знает, что, если что-то случится, он обязательно поможет. Они понимают друг друга с полувзгляда, полужеста. И это отнюдь не красивая метафора.
Во время репетиций он никогда не делал ей замечаний при всех. Она не обижалась, наоборот, была благодарна ему за это. Мог сделать замечание актрисе, а она при этом стояла рядом и наматывала на ус. И уже позже, в машине, говорила ему:
- Как хорошо, что ты это ей сказал. Если бы ты мне сделал замечание, это был бы ужас - ведь я-то делаю еще хуже, чем ты просишь.
Кремер часто шутит над ней и с восхищением говорит, что ее выдержке мог бы позавидовать не один мужик.
Летом 2003 года они уехали в санаторий. Недели через две ему позвонили на мобильный.
- Анатолий Львович, - услышал он в трубке испуганный голос домработницы, - вам надо срочно приезжать, квартиру соседи залили. Ее нельзя как следует запереть. Входная дверь рассохлась.
- Танюль! - Она только что вернулась с процедур. - Квартиру залили, я мало что понял из услышанного, но вроде дверь входную нельзя закрыть, фотографии, партитуры, некоторые вещи чуть ли не в воде плавали. Надо ехать.
- Никуда я не поеду, пока курс лечения не закончу. Ничего, приедем через две недели.
Их уютная квартира, которую они от и до сделали "под себя" напоминала декорацию, специально выстроенную в одном из павильонов киностудии для съемок фильма о войне. Паркет вздулся и напоминал противотанковые ежи, со стен клочьями свисали обои, везде грязные потеки и запах жуткой сырости.
Больше всего досталось коридору, кабинету Кремера и гостиной. Мебель, телевизор, пианино, рояль на протяжении четырнадцати часов "принимали горячий душ" - в квартире этажом выше шел ремонт, и рабочие то ли что-то не то сделали, то ли недосмотрели.
Сколько сил сюда было вложено, а главное - души. Ее души, ее вкуса. Она наконец-то осуществила свою давнюю мечту - жить в квартире, которая была бы похожа на старую московскую. На дом ее детства, где она так долго и счастливо прожила с родителями. Чтобы можно было поставить нормальную мебель, а не такие модные тогда "стенки", и большой стол, круглый или овальный - не так уж и важно. Главное, чтобы он стоял в одной из комнат. И за ним собирались друзья. Это - традиция ее родительского дома. Когда за ужином, а в выходные дни и за завтраком, и за обедом, собиралась бы вся семья. А в праздники - гости. Стол ведь обладает магической силой объединять людей. Чтобы на окна можно было повесить портьеры - тяжелые, бархатные, чтобы высота потолка позволила повесить большую хрустальную люстру с подвесками, чтобы была "игра света и тени".
Принято считать, что известная актриса, а уж тем более народная артистка СССР, живет чуть ли не в царских хоромах. Может быть, кто-то и жил, и она искренне радовалась за тех людей. За себя она в этом смысле порадоваться не могла. Хотя и не роптала.
Почему-то именно сейчас вспомнилось, что большую часть своей жизни она провела в крошечных квартирках, порой однокомнатных, с дощатыми полами, как та, которую ей выделил театр, когда она стала женой Канделаки. А сколько времени до этого они с ним скитались по чужим углам - снимали комнаты или жили у друзей. Никогда не забудет, как их на время приютил старик Столяров, их Бумоль. Григорий Арнольдович жил со своей женой в небольшой двухкомнатной квартире, но когда узнал, что Канделаки ушел из семьи и с новой женой ему негде жить, предложил переехать к нему. Она поначалу очень стеснялась, ведь они с Владимиром Аркадьевичем даже не были расписаны. И входя в квартиру, старалась как можно быстрее прошмыгнуть в отведенную им комнату.
- Вот уж поистине Шмыга, - пробурчал однажды Григорий Арнольдович за ужином. - Шмыг туда, шмыг обратно. Танечка, ты нас, что ли, стесняешься?
Она смущенно улыбнулась и уткнулась в тарелку.
- Танечка! - услышала она за дверью комнаты. У нее был свободный день - ни репетиций, ни вечернего спектакля, и она решила сначала навести в комнате порядок, а потом куда-нибудь "сбежать", поскольку неуютно чувствовала себя в квартире главного дирижера театра. - Пойдем чайку попьем.
Она распахнула дверь. На пороге стояла жена Григория Арнольдовича - Елена Валентиновна.
- Пойдем, пойдем, - ее глаза ласково улыбались. - Мужчины ушли в театр, мы с тобой одни. А то ведь сейчас убежишь куда-нибудь…
- Вы меня осуждаете? - Она подняла глаза, полные слез. Несколько из них уже капнули в чашку.
- Ну, во-первых, соленый чай, на мой взгляд, невкусный, хотя о вкусах не спорят, - засмеялась Елена Валентиновна. - А во-вторых, за что?
- За то, что увела чужого мужа.
- Танечка! Володя не теленок, и его на веревочке увести невозможно. Знаешь, сколько желающих было? Они с Гришей давно дружат, и уж поверь мне, чего я только не наслушалась. И про чужих детей, и про анонимки. Что касается тебя, то, насколько я знаю, Володя готов был расстаться с партбилетом, но остаться с тобой. А на сплетни не обращай внимания - они всегда были, есть и будут, тем более в театре.
- Думаете, приятно слышать: "Нашел себе смазливую мордашку и теперь она все будет играть"? А я и так уже играю! - Она опять заплакала. И зачем только начала поддерживать этот тяжелый разговор?
- Таня, Таня… Зачем ты так о себе? Ты - красивая молодая женщина.
- Да уж. Один глаз влево, другой - вправо, да еще и в очках… - Слезы мгновенно высохли, и она рассмеялась. - Мама про меня иногда говорит: "Наша Танька - не красавица, но такая обаятельная!" Она сама у меня знаете какая красивая!
- У тебя, Танечка, есть то, о чем мечтают многие женщины: красота в сочетании с шармом, есть изюминка и манкость… Ум, чувство юмора, простота в общении, доброта, открытость. Вот поэтому даже самые писаные красавицы тебе и завидуют, и будут завидовать всю жизнь. Уж поверь мне.
- Но я же ничего специально не делаю.
- Можно сделать красоту, а то, что есть в тебе, - это от Бога. Знаешь, как тебя Гриша называет? Шаляпин в юбке.
- Почему Шаляпин? Он же - бас!
- В тебе большое количество уникальных сочетаний - талант, фактура, голос, тембр, пластика, актерское мастерство. Ты знаешь, что у тебя музыкальное тело?
От услышанного у нее округлились глаза. Наверное, Елена Валентиновна шутит. Какая пластика, какое музыкальное тело? У нее же в институте на первом курсе по классическому танцу была тройка, которую, правда, потом переправили на пятерку - иначе она не получила бы диплом с отличием.
- Шутите?
- Да нет, Таня, не шучу. Можно иметь сильный голос и при этом никем не стать. Ты знаешь, сколько девочек каждый год заканчивает балетное училище? Но ведь Галина Сергеевна Уланова у нас одна. И Маечка Плисецкая одна. А можно вообще никакой институт не закончить и просто быть Раневской. У тебя еще при всем есть работоспособность и желание постоянно учиться. Так что не обращай внимания на шипение. Будет Володя главным режиссером, не будет он главным режиссером - ты все равно будешь собирать полные залы. Зритель-то уже ходит на тебя. Не знала этого?
Из воспоминаний ее вывел вернувшийся из квартиры муж, она ведь так и осталась стоять на лестничной площадке возле раскрытой двери. На ее каблуках ходить по "противотанковым ежам" весьма проблематично. Так и ногу можно сломать.
Кремер выглядел расстроенным.
- Так! - Она уже в который раз за их совместную жизнь взяла дирижерскую палочку в свои руки. - Здесь жить нельзя!
И, развернувшись на двенадцатисантиметровых каблуках, побежала по лестнице вниз.
Выйдя во двор, он услышал, как жена по мобильному телефону уже договаривается с кем-то, чтобы их приютили на несколько дней.
Через какое-то время театр снял им квартиру, и они вновь оказались на Тверской. Когда рабочие разобрали пол, она пришла в квартиру и, с трудом пройдя к шкафам, начала собирать оставшиеся вещи.
- Так, давненько я хотела тряпочки разобрать, да все руки никак не доходили, - услышал муж ее звонкий голос, разносившийся по всей квартире. - И ремонт уже давно пора было делать. Да, Толюня?
Ему уже в который раз предстояло признать, насколько ему повезло с женой. Все-таки она - уникальная женщина. Другая бы уже билась в истерике, причитая об испорченных платьях, шубах, стульях, шкафах и коврах…
Единственное, о чем она жалела, - это о фотографиях. Многие из них восстановлению не подлежали. А вещи… Это дело наживное.
- Толюня! - вновь зазвенел колокольчик. - Ты лучше вспомни, что здесь было, когда мы только получили эту квартиру. Вспомни, в какие времена мы начали перестраивать дачу… И ничего. И дачу построили, и эту квартиру, считай, перестроили. Кстати, надо сделать несколько шкафчиков. То специально пришлось бы грязь развозить, а теперь само собой получилось.
- Так, - уже неслось из глубины квартиры, - пожалуйста, вот здесь мне нужен будет шкаф. - Его жена дирижировала рабочими. - И вот здесь. - Она мгновенно возникла в коридоре.
Как ей удавалось делать двадцать дел одновременно, он так и не мог понять за все годы их жизни.
- Командовать парадом будет Анатолий Львович, - сообщила она рабочим, памятуя о том, как он гонял "банду" строителей на даче. - Поэтому все вопросы к нему.
И хотя его любимая поза, как в анекдоте, - лежа, она прекрасно знала, что он и с дивана великолепно дирижирует, и рабочие будут "плясать" под его дирижерскую палочку.
- Если у вас вопросов не будет, - зная въедливость и дотошность своего мужа, на всякий случай предупредила она ремонтную бригаду, - значит, будут вопросы у нас. На все про все у вас три месяца. Видите ли, мой возраст уже не позволяет мне подолгу жить на съемных квартирах.
И она лукаво улыбнулась.
Раздавшийся хохот можно было сравнить лишь с упавшим на пол подносом, полным хрустальных фужеров.
Эту квартиру они получили в начале 80-х годов теперь уже прошлого века.
Однажды ее спросят, как ей муж сделал предложение.
- А он мне его и не делал! - И она звонко рассмеялась. - Все как-то само собой получилось. Я интуитивно чувствовала, что мы будем вместе. Да и женился-то он на мне, только когда встал вопрос о квартире! - И опять хохот.
Расписались они 30 октября 1981 года.
Фиолетовые штампы, шлепнутые в их паспорта сотрудницей ЗАГСа, для них ровным счетом ничего не значили - любовь же не зависит ни от каких печатей. Она либо есть, либо ее нет. А штампы нужны чиновникам. Ведь не будучи официально расписанными, они не могли получить одну большую квартиру на двоих. Мало ли кто и с кем живет - железная логика того времени.
В квартире на улице Горького, которую ей дали от театра, они прожили пять лет. Она располагалась на так называемом высоком первом этаже. Причем была настолько маленькая, что они с трудом помещались там вдвоем, Кремер не мог дома работать, потому что некуда было поставить письменный стол.
Будучи уже несколько лет народной артисткой СССР - первой и единственной среди актрис, работающих в оперетте, она не могла улучшить свои жилищные условия. Вспомнилось трогательное поздравление с присвоением ей этого звания от другого народного артиста СССР, работающего в этом жанре, - Михаила Водяного. Он получил его в 1976 году, она - двумя годами позже. И вот когда был опубликован указ о присвоении ей этого звания, она получила телеграмму. "Танечка! Поздравляю! Нас теперь двое!" - написал ей Михаил Григорьевич.
Но звание, увы, мало что давало. А просить она не умела. За себя, во всяком случае, вот за других - это пожалуйста. За себя же всегда стеснялась.
И она отправилась просить за собственного мужа. Он - член Союза композиторов, а в те времена композиторам полагались лишние квадратные метры, которые государство выделяло под мастерские.
Записалась на прием к первому секретарю Московского горкома партии и через несколько дней уже входила в кабинет к Гришину.
- Здравствуйте, Татьяна Ивановна! - Он поднялся ей навстречу.
- Здравствуйте, Виктор Васильевич! - с улыбкой ответила беспартийная народная артистка.
Уж как ее только не пытались заманить в члены КПСС, она умудрялась находить тысячи причин, чтобы остаться беспартийной. На нее давили в театре, угрожали, что не получит новых ролей, пытались препятствовать выезду на гастроли за рубеж. Но она не из тех, кого можно было запугать.
Не дадут новых ролей - ничего, это она уже проходила - в самом расцвете творческих сил на протяжении семи лет выходила на сцену в старом репертуаре, а для новых ролей ее "законсервировал" тогдашний главный режиссер. Они принципиально разошлись во взглядах на вопрос, который к творчеству не имел ни малейшего отношения.
- Вы не имеете никакого морального права вообще со мной разговаривать! - Когда возникала необходимость, она достаточно жестко умела ставить людей на место. Про нее в театре говорили, что "если бы можно было испепелить взглядом, Шмыга это бы сделала". Да, она умела сказать, а иногда так сверкнуть глазами из-под стекол очков, что человек все сразу понимал. При этом она не опускалась до унижения. И себя унизить не позволяла. Никогда и никому.
Размолвка длилась несколько лет, но, несмотря на внутренние разногласия, искусство было превыше всего. Он хотел поставить для нее оперетту по фильму "Весна", в котором блистала Любовь Петровна Орлова.
На худсовете его либретто раскритиковали в пух и прах. Поддержала она одна.
- Мне очень понравилась пьеса, и я бы с удовольствием сыграла.
Постановку не удалось осуществить. К тому времени разногласия главного режиссера и труппы достигли своего апогея, и он вынужден был уйти из театра.
А окончательное их примирение произошло на вечере памяти Владимира Канделаки в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Он начал рассказывать о Канделаки, а потом сказал, что лично он имя Владимира Аркадьевича связывает с ней. И так сказал о ней, что она не выдержала, встала и поцеловала его.