- Что привело вас ко мне? - Из раздумий ее вывел голос первого секретаря Московского горкома.
- Виктор Васильевич, я пришла просить квартиру своему мужу. Он - композитор, но совершенно лишен нормальной возможности работать дома. Я уже не говорю об отдельном рабочем кабинете, но у нас даже нет места, чтобы хоть где-то притулить письменный стол. А сочинять музыку "на коленке" конечно же возможно, но это весьма непродуктивно. - Она смущенно улыбнулась. - Да и я отвлекаю его от творчества своими занятиями. Я ведь тоже должна дома заниматься.
- А как фамилия вашего мужа?
- Кремер. Анатолий Львович Кремер. Он - главный дирижер Театра сатиры, руководитель оркестра легкой музыки МГУ Молодежи надо помогать! - Что-что, а чувства юмора ей было не занимать.
- И молодоженам тоже. - Гришин хитро прищурился. Конечно же он и про нее, и про Кремера все и давным-давно уже знал.
- Толюня! - Это уже дома за ужином. - Он так тебя хвалил, вспоминал твои гастроли с коллективом в Германии.
- Да? - "удивился" Кремер. - Ну что ж, у каждого антисемита есть свой любимый еврей.
От смеха она уронила голову на руки, слезы текли по щекам.
- Танюля, - не дав ей отсмеяться, вкрадчиво произнес муж, - а твоим творчеством он разве не восхищался? Все лавры достались "бедному еврею"?
На следующий же день ей позвонили из Моссовета и пригласили прийти.
- Татьяна Ивановна, - сказал начальник жилищного отдела, - есть квартира, но мой вам совет - не берите ее, дом весь на стяжках. Потерпите еще чуть-чуть.
- Ну не могу я больше так жить! - В ее голосе было столько отчаяния.
Через десять дней ей дали смотровой ордер. Они с мужем пришли посмотреть на свое будущее "гнездышко". Увидели длинный коридор от входной двери до ванной. С правой стороны - три небольшие двери.
- Какой ужас! - сказали они в один голос… И через какое-то время уже делали ремонт в этой квартире.
В итоге получился прекрасный холл, большая и уютная гостиная, куда она наконец-то смогла поставить большой овальный стол.
- Тань, - услышит она однажды, - может, завтракать- то все-таки будем на кухне? Нас всего двое. И зачем бегать туда-обратно с тарелками, чашками, когда на кухне все под рукой?
- Нет уж, - достаточно жестко прервала она его. - Хватит. Я в своей жизни насиделась на кухнях. Дома завтракаем, обедаем и ужинам в гостиной. Во всяком случае я буду есть только там, а ты как хочешь.
- Что я, дурак, что ли? - "обиделся" Кремер. - Я тоже люблю сидеть за красиво накрытым столом.
С тех пор так и повелось: завтраки, обеды, ужины всегда проходили в гостиной. Даже если они были дома только вдвоем.
Ее многие не понимали. Зачем она после репетиции бежит домой, чтобы через некоторое время вновь вернуться в театр на спектакль?
- Кремера кормить! - смеясь, отвечала она.
- Он что, сам не сможет себе еду разогреть? Да вы его избаловали, Татьяна Ивановна!
- Ну, во-первых, он мне таким избалованным в наследство достался. А во-вторых, ему приятно, когда я накрываю на стол и подаю ему еду. А мне приятно, что приятно ему.
Она не лукавила и не кокетничала. Она прекрасно знала, что муж любит еду, приготовленную ею, и никакой даже самый изысканный ресторан не променяет на "трактир на улице Станиславского". Кто-то из друзей так однажды назвал их квартиру. Она любила готовить. И умела это делать. Потом, когда улицу Станиславского вновь переименовали в Леонтьевский переулок, их квартира стала называться "трактир на Леонтьевском".
Сколько раз такое было - возвращаются домой из гостей ли, с банкета ли… Открывая ключом входную дверь, она прекрасно знала, что сейчас услышит от мужа.
- Танюль, давай поедим что-нибудь.
- Мы же только что из-за стола.
- А у тебя вкуснее.
Она и сама любила поесть. И обязательно покормить тех, кто приходит в дом. Это правило соблюдалось ею неукоснительно, и спорить с ней в данном вопросе было бесполезно.
- Толюнь, - стук в дверь кабинета мужа, - можно тебя на минуточку?
И уже в гостиной:
- Люди пришли в дом - и сразу за работу. Давай я вас покормлю.
- Но мы же работаем.
- Ничего, поработаете на час попозже.
Когда-то она варила и харчо, и солянки, пекла шоколадные торты, пироги. А потом, когда сил стало меньше, на каждый день готовила что попроще. Чтобы не тратить так много времени. Полчаса на первое блюдо, полчаса на второе. А салаты умудрялась делать за пять минут. Это ее конек - супы и салаты. Так, во всяком случае, говорит муж. Когда гости - совсем другое дело. Тут уж приходилось, как шутила ее многолетняя помощница по хозяйству, "восстанавливать потерянную квалификацию". Манечка изумительно пекла - пирожки, торты, пирожные. И когда она отказывалась от них - все-таки надо держать себя в форме, - Манечка неизменно восклицала: "С вами я теряю квалификацию!"
…Она стояла в гримерной и прислушивалась к тому, что происходит на сцене. Скоро ее финальный выход. Острая боль вновь пронзила пятку, а потом и всю ногу.
- Что, Татьяна Ивановна? - увидев ее отражение в зеркале, заволновалась костюмер.
- Нет-нет, все в порядке.
На ней юбка Нинон.
Веселится и ликует весь ночной Монмартр,
Всюду море ослепительных огней! -
слышится по трансляции.
Зрителям показывают телевизионную запись ее "Карамболины". Бог мой, сколько же лет назад это было! Ровно сорок!
Премьера состоялась 26 июня 1969 года, и, когда главный режиссер назначил ее на эту роль, "Фиалка Монмартра" шла на сцене театра уже несколько месяцев.
Новая работа, с одной стороны, была очень интересной: ведь до этого ей еще не приходилось играть женщину-вамп. А с другой - вокальная партия трудная. Но смущало ее еще и другое.
Эта постановка отличалась от той, яроновской, в которой она сама играла Виолетту. Уж слишком была отягощена "критическим реализмом". А Нинон в ней выглядела карьеристкой, черствой эгоисткой, ради карьеры способной на все. Да и шлейф опереточных штампов тянулся за этой ролью.
Ей такую Нинон играть не хотелось.
"Пьеса одна, а музыка другая", - досадовала она.
Ей хотелось выявить в Нинон драматическое начало, сыграть трагедию эгоизма. Тогда кульминацией станет последняя встреча с Раулем: за его любовь Нинон, разочаровавшаяся в театре, хватается как утопающий за соломинку.
А для этого предстояла долгая работа. Когда-то она думала о своих ролях на улице - гуляла и фантазировала. После репетиций, спектаклей часами бродила по Бульварному кольцу, подолгу стояла возле старых зданий на Солянке или Сретенке, от одного вида которых ей хотелось хотя бы на миг вернуться в неторопливый быт. Сколько образов придумала она в прекрасных улочках и переулках любимого города. Работа продолжалась дома. В ночной тишине, когда Москва засыпала, вдруг начинала звучать музыка - в воображении образ прочно связан со своей музыкальной характеристикой, и вот героиня уже отделяется от нее, живет самостоятельной жизнью, а сама она украдкой наблюдает за ней. Но это происходит только тогда, когда о своей героине уже все знаешь: к чему она стремится, чего добивается в каждой сцене, за что любит…
И она придумала свою собственную редакцию роли Нинон, взяв в помощники… Имре Кальмана - не зря же она каждую работу над новой ролью начинала именно с музыки. Канкан Кальмана лишен скабрезности. А ее "Карамболина" в постановке прекрасного танцовщика Олега Суркова стала отнюдь не капризом дорогостоящей куртизанки. Ее канкан - эротичен и целомудрен. Играя пышной юбкой, она точно знает, как, "показав все, не показать ничего", и при этом сохраняет атмосферу оперетты. Ту самую, о которой говорил еще Станиславский, - пронизанную "необходимой пикантностью, вроде того газа, без которого шампанское становится кислой водицей".
- Подвязку? Татьяна Ивановна! - Из прошлого ее вернул голос костюмера.
- В восемьдесят лет?!
И хохот.
Она в костюме Нинон - в том самом, что и сорок лет назад. Специально к юбилейному вечеру ей начали шить новую юбку. И уже проходили примерки. А потом она решила - была не была, выйдет в той, в которой играла столько лет.
Когда надела - стоящие рядом ахнули от восхищения. Наряд сел как влитой - миллиметр в миллиметр.
- Что ты мне опять тут что-то зацепила? - костюмер, услышав ее традиционное "возмущение", выдохнула. Слава богу, значит, все в порядке. У каждой актрисы есть свои приметы перед выходом на сцену. По поводу нее в театре все знали, что она никогда не дает в долг перед спектаклем, непременно наносит на ногти свежий лак, из гримерной выходит самая последняя и перед выходом обязательно "поворчит" - ей непременно должно что-то не понравиться: либо костюм, либо парик, либо реквизит. Ну вот такая она - ей кажется, что если сразу все в порядке, то спектакль пройдет плохо, вот она и выдумывала себе что-нибудь. Костюмеры, гримеры, постижеры, реквизиторы это знали и как могли подыгрывали народной артистке Советского Союза.
- Дай-ка я сама! - Она привычным движением закрепила на голове шляпку Нинон и засмеялась, глядя на свое отражение в зеркале. Вот уж прав Кремер, ну точно "фик-фок на один бок".
На сцене - канкан из новой "Фиалки Монмартра", той, что сейчас идет в театре.
Она в правой кулисе. Пять секунд. Четыре, три, две. Все.
"По-о-ошла!" - произнесла она сама себе, перекрестилась. И…
Карамболина, Карамболетта,
Ты пылкой юности краса, -
Хор голосов, и каких!.. А еще говорят, что оперетта умирает…
Правая нога вверх - юбка взметнулась до заоблачных высей. Левая нога - юбка разлетелась в разные стороны.
Та же безупречная техника, тот же эмоциональный накал, та же страсть и озорная, бьющая через край радость. Ее искрометная "Карамболина" сродни брызгам шампанского.
Карамболина, Карамболетта!
Зал встал.
Разворот. Сплетенные кисти рук под подбородком… Вот она - ее знаменитая проходка!
Ее пытались многие копировать. Пытались подражать…
- Татьяна Ивановна, - спрашивали балетные, - ну как это у вас получается?!
Она лишь плечами пожимала, загадочно улыбалась. А через секунду ее знаменитые, неповторимые раскосые глаза мгновенно зажигались веселым огоньком и она могла прямо в коридоре театра показать, как это делается.
Но у других именно так не получалось.
Однажды ей передадут, что Вера Кальман - жена Имре, женщина, которой он и посвятил свою "Фиалку Монмартра", увидев ее на сцене, скажет про нее, что она - лучшая исполнительница Нинон - Мадлен из тех, кого сама Вера видела на сцене. А видела она за свою долгую жизнь очень многих.
В плавном изгибе ее Нинон замерла на авансцене.
- Народная артистка Советского Союза Татьяна Шмыга!
Поклоны. Цветы. Объятия. Поцелуи. И со всех сторон: "Шмыга! Шмыга! Шмыга!"
Слезы навернулись на глаза. Она сделала это! Несмотря на недомогание, на боль в ноге…
Слезы загнала обратно. Вспомнился ее разговор с Яроном.
В детстве фамилия Шмыга казалась ей очень смешной, в школе она ее немного стеснялась. Выйдя замуж, хотела поменять. Ей помешал Григорий Маркович Ярон. "Ни в коем случае, девочка! - сказал он. - У тебя такая театральная фамилия! Разве будет звучать какая-то Борецкая? А Шмыгу как гаркнут, сразу все станет ясно. Шмыга - одна!" И при этом добавил, что фамилия-то театральная, но ее задача - сделать из этой фамилии ИМЯ. И еще об одном "забыл" упомянуть Григорий Маркович. А может быть, просто не хотел разочаровывать молодую девушку. Она поняла это спустя годы - уже патриарха советской оперетты давно не было в живых. Не сказал он ей тогда того, что мужей может быть много, а она - одна.
Она могла бы стать Борецкой, Канделаки, Кремер, Мицкевич, но так и осталась Шмыгой.
Она хорошо помнила, как они с мамой часто спрашивали папу: "Что ж это за фамилия у тебя такая? Почему мы должны носить ее?" А он отвечал: "Это прозвище. У нас в роду были Козловские, Мицкевичи…" Мама всегда подшучивала над ним: "Ой, к знаменитостям примазаться хочешь?"
Ее папа Иван Артемьевич родился в Западной Белоруссии. Одно время Белоруссия принадлежала то Польше, то России, но по паспорту папа считался русским. Его родной отец рано умер, и мама, ее бабушка, вновь вышла замуж.
- Папуль! Ты насчет прозвища не придумал? - Таня тогда уже училась в институте.
Иван Артемьевич лишь плечами пожал.
И рассказал историю, услышанную от своего отчима. Тот ему говорил, что в местечке, где он родился (а это тоже было в Западной Белоруссии), не раз в своем детстве он слышал про себя: "Вот шмыгает-то туда-сюда без остановки! Ну точно Шмыга!"
Это случилось на гастролях в Питере, впрочем, тогда он еще назывался Ленинградом. Она, отыграв "Катрин", вышла из служебного входа театра. Разговаривая с поклонниками и подписывая программки, краем глаза отметила стоящую недалеко от толпы хрупкую девчушку. Что-то странное показалось ей в ее облике. Закончив обязательный ритуал общения с поклонниками, она направилась к машине.
- Простите, вы - Шмыга? - услышала она. Подошедшая к ней девушка говорила с явным акцентом.
- Да. Я - Шмыга.
- Простите, но мы с вами дальние родственники. - И она протянула ей букет.
"Господи, только не это. Еще одна сумасшедшая", - промелькнуло в голове. На протяжении своей творческой жизни она не раз уже сталкивалась с подобными экзальтированными поклонниками - почему-то все они считали себя ее родственниками. Она уже было сделала шаг к машине, но услышала:
- Простите, вы меня неправильно поняли. Вернее, я неправильно представилась. Мы с вами действительно родственники по линии вашего папы. Я живу в Польше, в Ленинграде учусь в университете. Ваш папа просил прислать метрику. Правда, это было очень давно. Но дело не в этом. Вот. Я ее привезла. - Девушка вытащила из сумки небольшой конверт и отдала ей.
Она пригласила ее к себе в гостиницу, ей очень хотелось с ней поговорить, расспросить поподробнее о своих польских родственниках, ведь папы уже несколько лет как не было на этой грешной земле.
- Простите, но я не смогу. Мне надо в аэропорт. Я сегодня улетаю. К сожалению. Вы мне так понравились на сцене и еще больше в жизни. Вы какая-то другая и… совсем не похожи на актрису.
- Почему? - удивилась она.
- Мне кажется, они недоступные, а вы - такая простая. Простите, я, наверное, неправильное слово подобрала… Спасибо вам и прощайте.
- До свидания!
В номере гостиницы она открыла конверт, достала из него маленькую бумажку - она оказалась церковной метрикой - и прочитала: "Мицкевич, Ян, сын Артема и Ефросиньи, 1899 год, поляк". Вот так она и оказалась Мицкевич Татьяной Яновной.
…Она очень устала. Только вида не подает. Да и что толку жаловаться, что ты отвратительно себя чувствуешь? Во-первых, и так многие знают и видят, а во-вторых, от того, что ты пожалуешься, легче ведь все равно не станет. Да и жаловалась ли она когда-нибудь? Вот партнеров иногда приходилось предупреждать. Особенно в последние годы.
Дмитрий Шумейко… Прекрасный, бархатный баритон. Она обратила на него внимание на занятиях в классе Людмилы Семешко. Актеру очень важно, в какие руки он попадет. Концертмейстеры - особые люди. С ними и распеваешься перед спектаклем, и готовишь новые вокальные партии, и повторяешь те, которые играешь много лет. Концертмейстерское искусство требует высокого музыкального мастерства, художественной культуры и особого призвания. Настоящий концертмейстер еще и психолог прекрасный. Чувствует настроение актера, а правильнее сказать, его состояние, как только он входит в класс. Хороший концертмейстер никогда не позволит актеру поддаться панике. Знает, когда можно сразу начать распеваться, а когда и просто поболтать для начала. И только когда актер успокоится, можно начинать. Что греха таить, иногда они выполняют работу психотерапевта. Сколько раз она сама звонила Людмиле: "У меня голос не звучит". - "Не звучит? Сейчас зазвучит". - Тон абсолютно спокойный. Иногда распевались по телефону. И такое было в ее жизни.
В тот вечер она играла "Катрин". В день спектакля она и так клубок нервов, а тут еще что-то с голосом. Набрала номер концертмейстера по мобильному телефону.
- Люда, здравствуй, ты уже в театре?
- Здравствуйте, Татьяна Ивановна. Нет, на даче. Я же сегодня выходная.
- У меня "Катрин". И что же мне теперь делать? - Она уже готова была заплакать в трубку. - Сейчас попробую Марине позвонить, может, она в Москве. Я совсем забыла, что ты выходная.
- Не надо никому звонить. Сейчас распоемся. И Катрин пройдем…
- Как?
- Как-как… По телефону.
- Но я же тебя не вижу.
- Татьяна Ивановна, зато я вас прекрасно слышу. И поводов для слез не нахожу. Ну что, поехали…
Через сорок минут, успокоенная тем, что с голосом все в порядке и он великолепно звучит, она вышла из дома…
Ей всегда везло на концертмейстеров. Очень важно, когда концертмейстер становится другом и единомышленником. В последнее время она работала с Людой. Понимали друг друга с полуслова, а иной раз и с полувзгляда. "Не звучит, Татьяна Ивановна?" - улыбаясь спрашивала Люда. - "По-моему, да". - "Сейчас зазвучит!" Она почему-то ей верила. Начинала распеваться, сначала с опаской, и вдруг, сама не понимая когда, обнаруживала себя поющей в свое удовольствие. Люда прекрасно знала - она успокаивается на романсах. Шуберт, Шуман, ее любимый Чайковский.
Она любила приходить в класс заранее. Усаживалась на диване, слушала молодых актеров. Поначалу они стеснялись: "Ой, Татьяна Ивановна! Мы сейчас выйдем. Занимайтесь". - "Занимайтесь. Занимайтесь. Я вас послушаю".
И вот Людмила-то первой и обратила ее внимание на Дмитрия Шумейко. "Татьяна Ивановна, вы только послушайте, что за голос!" Послушала - и за все годы работы с ним ни разу не пожалела о том, что он стал ее партнером.
Ее иногда обвиняли в том, что на сцене - в любом спектакле - она одна звезда, а все остальные актеры - ее свита, даже если она и играла служанок, а они - ее господ. Так разве в этом ее вина? Некоторые партнеры обижались - безусловно, любой актер хочет, чтобы зритель смотрел в его сторону, а уж оперетта в этом деле преуспела. Иногда доходило до смешного - известные актеры, солидные мужики, а расстраивались порой словно дети, если на спектакле поклонниц одного из них больше, чем другого. И иногда, кто под благовидным предлогом, а кто и без него, отказывались от роли.
…Что тогда случилось, разбираться у нее времени не было. Через день должен быть "Большой канкан", в котором она исполняла романс Жермон из фильма "Гусарская баллада" и выходила на сцену в знаменитом дуэте из "Сильвы" "Помнишь ли ты?". Ее партнер, сославшись на то, что плохо себя чувствует, вдруг отказался петь. Она догадывалась, что послужило отказом, но виду не подала. И уговаривать не стала. Лишь плечами пожала, мол, хозяин - барин. Развернулась, и через мгновение по коридору раздавался такой привычный для Театра оперетты легкий стук ее каблучков.
Спускаясь по лестнице и, как всегда, перепрыгивая через две ступеньки, она увидела Дмитрия Шумейко, поднимавшегося ей навстречу.
- Здравствуйте, Татьяна Ивановна!
- Добрый день!