- Пижон! - вырвалось у нее. Чтобы не показать, насколько это ее задело, она попыталась улыбнуться. Он и сам уже понял, что переборщил.
По возвращении в Париж ее ожидал новый сюрприз.
- Таня! - ахнула Наталья Столярова, открыв дверь. - Иди сюда.
Она выбежала на зов и остановилась как вкопанная. На пороге их номера стоял Кремер собственной персоной. В руках у него была корзинка с клубникой.
- Ну вы и… - только начала она, как тут же услышала:
- …Пижон. Я знаю, Танечка! Но что же мне делать, если я действительно люблю очень горячий суп, и где же мне, как не во Франции, практиковаться во французском?
Ох, видимо, не зря придумано про "частицу черта", которая сидит в любой из нас. Она четко поняла, что следующий шаг за ней, и… пригласила Кремера на ночную прогулку по Елисейским Полям.
А на следующий день она… исчезла. О том, что ее пригласили в гости, она сообщила лишь руководителю группы (что поделать - такие были порядки), а Кремеру - "забыла". Муж ее подруги детства работал в посольстве Франции, так что никакого криминала в ее походе в гости не было. Хуже было другое - она не пришла в отель ни вечером, ни на следующее утро. А когда появилась, возбужденная и от воспоминаний, и от репетиции в "Казино де Пари", куда ее пригласила подруга, - вдруг отчетливо увидела, насколько испуган и… рассержен Анатолий Львович.
И так же отчетливо поняла, что в ее жизни что-то происходит. Ее неудержимо влечет к этому человеку, а его - к ней. Она, взрослая женщина, прекрасно понимала, что это не мимолетное увлечение, а нечто большее. Сколько раз она проживала подобное на сцене - ее героини, девочки, девушки, молодые женщины, любили и были любимыми. И она с головой от лица своих героинь окуналась в столь волшебное чувство. А вот что касается жизни… Не думала не гадала, что ей и в жизни придется испытать то, о чем написаны монбланы литературы. Когда-то очень давно молоденькая девчонка влюбилась в мужчину старше себя, приняла влюбленность за любовь. Но она ни о чем не жалеет. Сердечное помешательство - самое лучшее, что может быть на свете. Но ей уже не 28, и она отдает себе отчет в том, что это больше, чем просто влюбленность. И это серьезно. Только вот что теперь делать дальше? Оставить все как есть - уже невозможно. А иначе как? Оба они не свободны.
Почему-то вспомнилось, как Канделаки однажды чисто интуитивно приревновал ее к Кремеру. Во время съемок фильма "Эксперимент" Кремер пару раз заходил к ним домой. В один из таких визитов ее помощница по хозяйству - добрый ангел Манечка приготовила любимый суп Владимира Аркадьевича - грибной кулеш. И подала к столу. Как раз в это время домой из театра вернулся муж.
- Владимир Аркадьевич! Вы как раз к обеду. Садитесь.
- Не хочу! - Муж был явно не в духе. Едва кивнув Кремеру, он скрылся в своей комнате.
За столом она пыталась разрядить обстановку. А сама никак не могла понять, что послужило причиной недовольства мужа. Что-то в театре? Или же присутствие за столом Кремера? Второе - глупо - они же знакомы еще со времен работы Анатолия Львовича в Театре оперетты.
Ответ на так и не заданный вопрос она получит в тот момент, когда вернется домой после того как в ресторане будет отмечать окончание работы над фильмом.
- Ты помнишь, когда у нас Кремер был в гостях?
- Да.
- Так вот, как только я увидел, что он сидит за столом и ест МОЙ грибной кулеш, сразу все про вас понял…
- По-твоему, я должна была оставить человека без обеда? - Она попыталась все свести к шутке. Но муж шутить не был расположен. - Володя, что ты понял? Зачем ты меня оскорбляешь своими подозрениями?
Пройдет какое-то время, и она узнает, что перед той поездкой супруга Кремера Роза Давыдовна почему-то сказала ему: "Ты домой не вернешься".
Но это будет потом, а тогда, увидев ее в аэропорту, она обратила внимание на то, что женщина не очень хорошо выглядит. И даже сказала Кремеру: "У Розы что-то случилось".
Они разъехались по своим домам. А на следующий день в ее квартире раздался телефонный звонок. Она почему-то сразу поняла, что это Анатолий Львович. С тех пор они встречались почти каждый день. Однажды она, садясь в машину, не выдержала и, звонко рассмеявшись, произнесла: "Смешно! Ведь не девочка уже, а бегаю на свиданку!"
Она решилась раньше Кремера. Владимир Аркадьевич улетел в Хабаровск ставить спектакль в местном музыкальном театре. "Это судьба!" - почему-то промелькнуло в ее голове. Уйти именно сейчас, когда муж в длительной командировке. Так она сможет избежать выяснения отношений, ненужных объяснений. Ведь и так все давным-давно ясно. Любовь прошла, и живут они вместе скорее по привычке. В один из дней, оставив мужу записку, она собрала кое-какие свои "тряпочки" и ушла из дома на Котельнической набережной. Единственное, что она взяла, - рояль, и то только потому, что подруга буквально заставила ее это сделать. Какое-то время она жила у актрисы Театра оперетты Татьяны Саниной, а потом, сняв крохотную квартирку на первом этаже в районе Бескудниково, переехала туда.
Юридически разводиться с Канделаки ей было не надо - когда Владимир Аркадьевич предложил официально оформить отношения, она отказалась. Зачем? И так все знают, что они муж и жена. Наверное, если бы были дети, тогда имело бы смысл оформлять отношения, но детей у них с Канделаки не было.
У Кремера все было иначе. Расходился он долго и мучительно. Ему приходилось резать по живому. Уходил из дома к ней, потом через какое-то время возвращался вновь в ту семью. "Я не знаю, что мне делать, - сказал он ей однажды. - Я люблю тебя и люблю Розу". Одно дело уходить от женщины, которую хоть в чем-то можно упрекнуть, и совсем другое дело - от жены, к которой нет ни одной претензии. Она все знала. Ни в чем не упрекала, ничего не требовала. Лишь однажды не выдержала и разрыдалась в машине. Они возвращались из дома отдыха, где вместе провели несколько дней. Чтобы уехать с ней, Кремеру пришлось придумать историю, что он уезжает в Ленинград на переговоры с режиссером Театра имени Ленсовета Игорем Владимировым. Роза поехала провожать его на вокзал. Ему пришлось сесть в поезд Москва - Ленинград. Сойдя на первой же станции, где останавливался скорый, он вернулся в Москву, приехал в Бескудниково, где оставил свою машину (дома сказал, что она в ремонте), и на ней они уехали в дом отдыха.
На обратном пути, уже подъезжая к дому в Бескудниково, он произнес:
- Сейчас завезу твои вещи и поеду домой.
И вот тут она не выдержала. В тот момент ей показалось, что о спектакле под названием "Кремер уходит к Шмыге" знает если не вся театральная Москва, то половина уж точно. И виновата во всем только она. Ведь женщину, которая уводит мужа из семьи, иначе как разлучницей не называют. Как объяснить всем "доброжелателям", что она никого и никуда не уводила?
И вновь ей вспомнилась та самая воронка, которая однажды чуть не лишила ее жизни. В ту ночь она должна была принять решение. А чтобы его принять, ей пришлось опять глубоко вдохнуть, нырнуть и… резко в сторону.
"Если ты любишь что-то - отпусти. Если оно твое - оно вернется" - эти слова Маркеса стали для нее своего рода молитвой.
Утром она собралась и поехала на репетицию. Решение было принято. В служебный вход Театра оперетты вошла уже совсем иная Татьяна Шмыга, нежели та, что сидела вечером в машине. Прямая спина, звонкий голос и привычный стук каблучков по лестнице. И лишь немногие смогли увидеть, как изменился взгляд чуть раскосых глаз.
"Доброжелатели" попытались рассказать, что вернувшийся из командировки Канделаки воспринял ее побег в штыки. Она тут же пресекла все разговоры на эту тему. На чужой роток не накинешь платок, понятно, что ее уход от Владимира Аркадьевича еще долго будет обсуждаться и в театре, и за его пределами. Но без ее участия.
…Она собиралась на спектакль, когда в дверь позвонили. Почему-то, даже не спросив "кто", открыла ее. На пороге стоял Кремер - похудевший и осунувшийся.
- У тебя спектакль? - только и спросил он.
Она кивнула.
- Я отвезу тебя и, если позволишь, останусь посмотреть. Вечером привезу тебя домой и, если позволишь… останусь с тобой.
Вечером за ужином она узнала, что Роза заболела и Кремер ухаживал за ней. И только когда она выздоровела, сказал ей о том, что уходит из семьи. В свадебное путешествие, хотя свадьбы как таковой и не было, они уехали в Германию. За месяц Кремер написал партитуру спектакля "Эспаньола", и это стало не только началом их совместной работы, но и самым лучшим подарком, который только может получить актриса. А сам спектакль был ее самым любимым. Когда его сняли с репертуара, она сказала: "Больше такого не будет ни в театре, ни у меня в жизни".
Спектакль "Эспаньола, или Лопе де Вега подсказал" взорвал театральную Москву и совершил, как это ни высокопарно прозвучит, своеобразную революцию в Московском театре оперетты, где были свои правила и устои. Это не было ни опереттой, ни мюзиклом, хотя она так и не могла понять, в чем же отличие между этими двумя названиями. Ведь суть-то остается прежней. "Эспаньола" стала музыкальным спектаклем. И такого еще не видели.
Сейчас даже смешно вспоминать: именно то, что "Эспаньола" не имеет никакого отношения ни к оперетте со сложившимися вековыми традициями, ни к самому театру, у которого тоже есть свои традиции, стало главным обвинением в адрес создателей спектакля.
Обвинителями выступали члены художественного совета, которым сдавали спектакль. Словно кто-то дал команду "фас", и… коллеги вдруг отчетливо напомнили ей свору собак, которым нужно было просто облаять. Сколько лет она работает в театре, сколько раз сдавала спектакли художественному совету, сколько раз сама принимала участие в различных худсоветах, но такого не могла припомнить. Аргументов, кроме как "это не оперетта", не выдвигалось. "Это позор для театра! Жаль хороших артистов, ввязавшихся в столь сомнительную авантюру!" Досталось всем. Но больше всего Кремеру - суть перемывания ему косточек сводилась к следующему: как он, "мальчишка", посмел замахнуться на святое! Как смел поломать традиции! Его - а ведь он был не только соавтором, но и музыкальным руководителем постановки - готовы были разорвать на части.
Секретарь партбюро театра, балерина, произнесла: "Я прослушала весь спектакль и не запомнила ни одной мелодии". Аргумент в ее понимании просто убийственный. И вот тут уже Кремер не выдержал. "Может быть, все дело в вашей музыкальной памяти, - вкрадчиво произнес он, - а вовсе не в музыке".
Если бы не присутствие нового главного режиссера, кто знает, до чего могли бы договориться. Не исключено, что получилось бы, как в ссоре Фаины Раневской и Юрия Завадского.
Фаина Георгиевна никак не могла принять режиссерскую трактовку образа, в котором ей предстояло выходить на сцену. Когда споры становились жаркими, она начинала "огрызаться" - кто-кто, а уж Завадский прекрасно знал о ее остром язычке. И однажды, когда в очередной раз перепалка дошла до точки кипения, он, не выдержав, указал пальцем на кулису и рыкнул на актрису: "Вон из театра!" Раневская не была бы Раневской, если бы молча выполнила его указание.
Спустившись со сцены в зрительный зал, она подошла к двери, ведущей в фойе театра, распахнула ее и, показав указательным пальцем в открытое пространство, грозно произнесла: "Вон из искусства!"
Но то Раневская с Завадским - два кита, они имели право. А здесь-то судьи кто?
- Мне многое понравилось, - начал только что назначенный главный режиссер Юрий Петров. - Понравилась музыка. Как можно вот так сразу бросить такую работу? Я готов помочь довести ее до конца.
Члены худсовета притихли, спорить с главным режиссером - себе дороже.
Публике решено было показать новую работу 30 апреля 1977 года. Днем. Вместо объявленного ранее спектакля. Кто же знал, что "Эспаньола" произведет эффект разорвавшейся бомбы. Они с трудом смогли открыть дверь служебного входа - на улице их ждала толпа. Она, казалось бы, за долгие годы работы в театре уже привыкла к стоявшим возле входа поклонникам, но в тот день у нее создалось впечатление, что улицу перед театром заполнили все зрители, сидящие в зале. "Браво, Шмыга!" - слышала она со всех сторон. К ней отовсюду тянулись руки с букетами, люди говорили слова благодарности, она расписывалась на билетах, программках… совсем другого спектакля.
В тот момент она отчетливо поняла - они победили! Юрий Ершов, Алексей Николаев, Анатолий Кремер, Юрий Веденеев, Герард Васильев, Инара Гулиева… Все, кто работал над этим спектаклем.
К машине они с Кремером пробирались долго и с большим трудом. Шедшая рядом Татьяна Санина говорила: "Тяпа! Я никогда не плакала в нашем театре. А тут не смогла сдержаться. Такого у нас еще не было!" Праздновать свою победу они поехали к ней на дачу.
Официальная премьера состоялась 7 июня. Видимо, у этого спектакля была такая судьба - пробиваться через тернии. Поначалу она ничего не могла понять. На сцену вышел Юрий Веденеев, проговорил положенные по роли слова, а вот что произошло дальше, могло присниться только в самом страшном сне. Ариозо он не поет, а проговаривает… Кремер за пультом - в шоке, она с партнершей Инарой Гулиевой - близки к обмороку. Ведь дальше по ходу спектакля у них большой номер - терцет двух сопрано и баритона. И только Веденеев не потерял самообладания. Так и проговорил свою роль до самого конца. А ведь другой мог бы и отказаться в такой ситуации от выхода на сцену. Может быть, от волнения, а может, от чего-то другого у него пропал голос. Не зря ведь говорят, что самый капризный инструмент - собственный голос. Скрипку, рояль и другие музыкальные инструменты можно настроить. А как настроить голос? Вот и получается, что вся жизнь актера, который связан с музыкой, зависит от двух тоненьких связочек. И как они поведут себя в определенной ситуации, не известно.
Она это знает по себе и всегда опасается за связки. И бережет горло.
Пройдет много лет, и в одном из интервью она вновь приоткроет завесу своей женской жизни. "Владимир Аркадьевич сделал из меня актрису, а с Анатолием Львовичем я почувствовала себя женщиной, - произнесет она и смущенно улыбнется. И, так же смущаясь, добавит: - Я знаю, что без этого человека не могу жить, и он не может. Думаю, это и есть моя вторая половинка, которую я искала до сорока с лишним лет. Мне кажется, что этот брак сделал меня настоящей женщиной… И только с Кремером я почувствовала себя защищенной".
Она окунулась в этот сладкий, доселе неизвестный ей омут с головой. Раньше она только слышала о том, что любовь окрыляет. А теперь испытала подобное на себе. Иногда сама себя спрашивала, а что же она испытывала к Канделаки, к Борецкому. И сама же отвечала - тоже любовь. Ведь иначе она не связала бы с предыдущими мужьями свою жизнь.
Но любовь в юности и в зрелости - не одно и то же. Не зря же мудрые люди говорят, что любовь в зрелом возрасте - самое прекрасное, но и самое опасное, что может быть. И самое сильное чувство, которое только способен пережить человек. Потому что последнее - оно всегда сильное.
Она любит и любима. И это самое главное. А все остальное… Порой она ловила на себе косые взгляды, наверное, кто-то и осуждал ее, а кто-то и завидовал.
Однажды она услышит в театре: "За ней такие мужики готовы ухаживать, а она… Стоило уходить от Канделаки к этому…" Она слегка притормозит возле компании, поздоровается и побежит дальше. Но только с того дня с человеком, который произнес эту фразу, она перестанет здороваться. Понимает, что это юношеский максимализм, но ничего с собой поделать не может. Так уж ее воспитали родители.
В свою личную жизнь она практически никого не пускала, ревностно охраняя то, что принадлежит только ей. И мало кто знал, как порой ей становилось невыносимо больно и одиноко. Она не роптала. "Делай что должно, и будь что будет" - это тоже стало девизом ее жизни.
- Танька! - Одна из подруг буквально рвала и метала на ее крохотной кухоньке. - Ну что ты за дуреха такая! За свою любовь надо бороться. За мужика тоже надо бороться. Да поставь же ты ему ультиматум, наконец. Так и скажи - выбирай: либо она, либо я. Ну сколько же можно себя изводить? Ты же скоро в тень превратишься!
Она сидела напротив подруги и практически ничего не слышала из того, что ей говорят. Она разом ослепла и оглохла.
Откуда у нее появилась такая уверенность, что Кремер пришел к ней навсегда, она не могла объяснить. Но уверовала. Совершенно искренне. И ведь ничего не екнуло, когда он уехал на гастроли в Югославию.
Звонок телефона застал ее практически в дверях - вечером спектакль, а она привыкла приезжать в театр за несколько часов. Не торопясь распеться, "проверить" голос, не торопясь загримироваться. Пока доберешься из Бескудникова… В день спектакля она к телефону не подходила, а тут звонок был настолько настойчив, что все-таки решила снять трубку. "Может быть, Толя, - промелькнуло в голове, - он же сегодня прилетает".
Интуиция не обманула. На том конце провода был ее муж. Голос показался глухим и чем-то то ли расстроенным, то ли озабоченным. Она "отчиталась" на тот случай, если он захочет перекусить без нее. Она будет вечером, у нее спектакль. То, что услышала в ответ, не умещалось в ее голове. Кремер сказал, что едет к Розе. "Я должен поехать". Единственное, что выдавила из себя, было: "Спасибо, что позвонил". И положила трубку. Тупо посмотрела в окно. Ей показалось, что идет дождь. Все правильно - октябрь на дворе, самое начало. Осень. В ее жизни в первую очередь.
Позвонила подруге на работу: "Сможешь сегодня вечером прийти ко мне на спектакль?"
- Таня! - Подруга возникла на пороге гримерной после спектакля. - Что с тобой? Что-то случилось?
- А что? - Она сделала вид, что тщательно снимает грим. - Я плохо сыграла?
- Значит, так: пока ты будешь работать звездой, принимая букеты и раздавая автографы, я поймаю машину и отвезу тебя домой.
- А без звезды никак нельзя обойтись?
- Разозлилась? Вот и хорошо.
И уже дома на кухне:
- Та-а-а-ня! - Голос прорывался словно сквозь вату. - Ты слышишь меня?
- Да, слышу. У меня скоро премьера. Придешь посмотреть на Шмыгу с револьвером?
Подруга поняла, что несколько переборщила. Личная жизнь - на то она и личная. И посторонним, пусть даже дружба длится десятилетиями, туда вход воспрещен.
- Справишься?
- С револьвером?
- Ну и с ним до кучи…
- Все будет хорошо! Будем жить!
С некоторых пор эти слова станут для нее своего рода молитвой. Она считала, что надо говорить именно так. Даже если ты сама себя обманываешь, не важно. Все будет хорошо, и точка.
Ей ничего не стоило взять больничный лист. Просто прийти в поликлинику и сказать, что "голос не звучит". И ни один врач не взял бы на себя смелость нести за нее ответственность. А вдруг сорвет голос, и что тогда? Все просто: она возьмет больничный, а Любовь Яровую на премьере сыграет другая актриса.
- Ну что, Татьяна Ивановна? - спросила она свое отражение в зеркале. - Струсим и возьмем больничный? Будем себя жалеть и упиваться собственным горем, благо на Яровую назначена не ты одна и тебя есть кому заменить? А вот и фигушки!