В зеркале отразилась комбинация из трех пальцев. И через секунду большой палец правой руки был поднят вверх.
- Вот так-то лучше! - рассмеялась она своим жестам. - Играем, Татьяна Ивановна!
Пройдет много лет, и на своем юбилейном вечере в январе 2009 года, превозмогая боль, она будет петь и танцевать номер из спектакля "Джулия Ламберт". И в самом финале, допев: "Когда мне стукнет шестьдесят, я буду выглядеть на сорок", поднимет большой палец правой руки вверх. Зал замрет, а потом взорвется громом аплодисментов. Выходя на сцену в роли Джулии, она иногда делала именно так. Но то по роли… Сегодня же подняла большой палец сама для себя - несмотря на чудовищную боль в ноге, она смогла сделать номер!
В финале же творческого вечера, когда все страхи, боли остались позади - вот и не верьте после этого тем, кто утверждает, что сцена лечит, она знает это по себе, - благодаря всех, кто пришел на этот вечер, кто выступал на нем, она произнесла: "А труппа! Посмотрите, какая у нас замечательная труппа. А кто-то еще говорит, что оперетта умирает. Да никогда этого не будет. Вот как я сказала так, - и она вновь подняла большой палец вверх, - и сделаю теперь вот так!" Зал грохнул от ее комбинации из трех пальцев.
Она сегодня - победительница и имеет право чуточку похулиганить на сцене. Не по роли, а от себя лично. Ох, видимо, не зря "ее любимый Кремер" называет ее хулиганкой. Сидит в ней, сидит частица черта.
Но это все будет потом. А тогда…
Она вышла на сцену в роли Любови Яровой. Вспомнилось: когда ее назначили на эту роль, сказать, что она удивилась, - значит не сказать ничего. Ну никак не видела себя страстной революционеркой. Думала, что будет играть Панову. Она ей ближе. И даже сказала об этом главному режиссеру театра Юрию Петрову - это была его первая постановка после назначения на пост.
- Юрий Александрович! Я - и революционерка?
- А что вас смущает, Татьяна Ивановна?
- Но я… - она замялась, подбирая слова. - Но я… Я никогда не смогу убить человека.
- А никого убивать и не придется. Михаил Яровой в нашей постановке сам застрелится… Вас только это смущает?
Смущало ее и многое другое. Но… Роли ведь не выбирают, на них назначают.
А в процессе репетиций поняла, насколько был прав Петров. Роль легла ей на душу. Пусть в пьесе ее героиня чуточку другая, но ведь она ее видит именно так: да, она полна героического пафоса, но при этом обаятельная, сердечная, трепетная и предельно искренняя.
И вот - сцена с Яровым.
Я об одном прошу - забудь, что было,
Забудь, что ты любил и я любила.
Забудь во имя той прекрасной песни,
Что пели мы с тобой когда-то вместе.
Забудь, как мы с тобой бродили молча,
Забудь, что я тебе шептала ночью,
Забудь мои слова и даже имя,
С которым ты по жизни шел.Я говорю - забудь. Я говорю - забудь,
Нет у тебя от счастья пути,
Есть у меня мой путь.
Наши пути разошлись вновь,
Они разошлись в решающий час.
Твой затерялся в крапиве глухой…
Мой - там, где вечный бой.Об одном прошу - уйди навеки,
Как иногда в песок уходят реки.
И не забудь - сожги мои все письма,
Как солнце в сентябре сжигает листья.
Пускай слова горят, как сто рассветов,
Ты пепел поутру развей по ветру,
Пускай сгорят слова "родной", "любимый",
Которыми звала тебя.
Господи, да у нее слезы по щекам. Стоп, мысленно остановила она себя, нельзя путать сцену и жизнь. Да, это поет она - Татьяна Шмыга, но от лица своей героини. А разве Яровая не женщина, разве она не имеет права на слезы? Любовь была во все времена, и какая разница, когда ты ее теряешь - в революцию или в наше время…
…Первым, кого она увидела в своей гримерной, был Кремер.
Он уйдет от нее еще один раз. Тогда она уже получит от театра квартиру на улице Горького, затеет там ремонт. За две недели, что ее любимый человек выхаживал свою бывшую жену, она чуть не сойдет с ума. Это был шок… Хотя все видела, все понимала. И что Толя сделал это не потому, что разлюбил ее, и что он переживает, мучается.
Но ничего с собой поделать не могла. Страдала, мучилась, плакала. Возвращаясь вечером после спектакля, она видела стоящую во дворе его машину. Подходила к ней, гладила верную коняшку по железному боку и плакала, плакала, плакала. "Тебя тоже бросили", - шептала она. Знала ведь, что не права, никто ее не бросал. Просто так сложились обстоятельства.
Пройдут годы, и она многое поймет. Сама она не из здоровых людей. А мужчины, как известно, не любят, когда их жены болеют. Ее муж оказался редким исключением из общего правила. С ним она перестала бояться болеть.
- Таня! Татьяна Ивановна! - Эта сцена у служебного входа театра повторялась после каждого спектакля, в котором они были заняты вместе. - Садись в машину, поехали домой.
- Толюнь! Я не могу, я же должна с людьми поговорить.
- Ты уже обо всем поговорила, тебя не увезти, так ты до утра простоишь! - Муж честно пытался сделать свой голос строгим.
Так было всегда, так есть и так будет - уже которое по счету поколение поклонников стоит возле служебного входа. Любовь к его единственной королеве передается из поколения в поколение. Только ведь, если ее вовремя не увезти домой, она действительно проговорит с ними до утра. И неважно, какое на улице время года - весна, осень, зима, лето… Наконец его королева усаживается в машину.
- Толюнь! Езжай только помедленнее, а то неудобно.
…Премьера "Перекрестка" состоялась 4 ноября 2005 года на сцене Театра имени М. Н. Ермоловой.
Тот спектакль она почти не помнит. Все происходило точно в тумане. Так бывает во время болезни, когда температура зашкаливает и все плывет перед глазами. Ноги ватные, хорошо, что хоть по мизансценам она иногда присаживалась в кресло. Если бы не чуткое партнерство Владимира Андреева, неизвестно, что могло бы случиться. Он-то и взвалил на свои плечи ее дебют на драматической сцене. В какие-то моменты буквально за руку водил по сцене и львиную долю ее текста произносил сам. "Это провал", - единственное, что пронеслось в голове. На поклонах ей показалось, что на какой-то момент она потеряла сознание, мужа своего с трудом узнала, что уж говорить о поклонниках. А придя в себя, вдруг обнаружила, что стоит на сцене. "Шмыга! Шмыга! Шмыга!" - скандировал зал. Чтобы не упасть, она крепко сжала руку своего партнера по спектаклю. Да так, что кольца впились в пальцы.
- Танечка! - услышала она шепот Андреева. - Все позади! С премьерой!
Эй красотка, что ты тянешь? Почему не скажешь да?
Неужели ты не знаешь, что любовь не в силах ждать? -
запел он на ее юбилее.
И в проигрыше зал вдруг услышал: "На подтанцовках у меня сама Татьяна Шмыга!"
А ведь этого юбилейного вечера могло и не быть. Нога болела нестерпимо, она с трудом не только поднималась и спускалась по лестнице, а просто ходила. Это она - кто до недавнего времени и ходить-то не умела, потому что все время бегала.
И по лестницам в первую очередь. В театре, перепрыгивая через три ступеньки, думала про себя: "Ребята скажут - бабушка с ума сошла!" Дома умудрялась сшибать все углы и лишь звонко хохотала в ответ на вопрос мужа: "Ты когда-нибудь впишешься в собственную квартиру?"
Ноги… ее ноги, которые сводили с ума миллионы поклонников самых разных поколений, вдруг перестали ее слушаться.
Почему-то вспомнился один эпизод. Она тогда только пришла в театр. И вышла на прославленную сцену в роли Берты - одной из служанок кабачка "Седьмое небо" в оперетте "Вольный ветер". По сюжету ее героиня танцевала на столе. До сих пор помнит она то свое полуобморочное состояние. Антракт.
- Чьи это там такие хорошенькие ножки мелькали? - вдруг услышала она.
К актерам подходил Георгий Самойлович Фукс-Мартин - прекрасный дирижер и большой ценитель женской красоты.
- Где, Георгий Самойлович? - актеры, едва сдерживающие смех, сделали вид, что не поняли…
- Как - где? На столе конечно же…
- Это же наша Танечка Шмыга…
Сама же Танечка Шмыга в тот момент, забившись в какой-то угол, чуть ли не плакала. И сама себя успокаивала: "Значит, что-то во мне все-таки есть… хотя бы ноги…" Ей и в голову в тот момент не могло прийти, что на протяжении долгих лет ее жизни на этой сцене ее стройные ноги будут сводить с ума миллионы почитателей. Что чуть ли не с балконов будут падать во время исполнения знаменитой "Карамболины", пытаясь лучше рассмотреть искрометный канкан и неповторимую "шмыговскую" проходку ее Нинон. Да что говорить о простых зрителях, если ее родители, заглядевшись на ножки, не сразу узнали свою дочь на сцене.
В апреле 1959 года состоялась премьера оперетты эстонского композитора Бориса Кырвера "Только мечта". Риза Осиповна праздновала свою маленькую победу. Наконец-то ей удалось "раздеть" застенчивую Шмыгу. Она нарядила ее героиню - красотку Долли - в купальник серебристого цвета. Правда, упрямица Танечка "выторговала" себе еще и длинную юбку такого же цвета. В одной из мизансцен она, спускаясь по лестнице, на самой середине сбрасывает с себя юбку.
- Танечка! Такую красоту грех прятать. Не торопитесь. Дайте зрителям возможность полюбоваться на такие стройные ножки. Это же оперетта!
На прогонах в костюмах она, спускаясь по лестнице, то краснела, то бледнела. И никак у нее не получалось сбросить юбку так, как требовалось по роли.
В глубине души тешила себя надеждой: может, ее снимут с этой роли. Но Галина Шаховская и Владимир Канделаки и не думали делать этого. Частенько она слышала смех за режиссерским столиком, где они сидели.
- Шмыга! - отсмеявшись, "грозно" произносил Канделаки. - Еще раз!
Тогда они уже были мужем и женой.
И вот однажды, вновь спустившись по лестнице и опять не так сбросив юбку, она услышала окрик Канделаки:
- Стоп! Принесите мне какую-нибудь длинную тряпку.
Костюмеры бросились врассыпную.
- Шмыга! В зал!
Ни жива ни мертва она спустилась со сцены.
- Ближе, бандерлоги, ближе… - Глаза у него смеялись. - А теперь, девочка, смотрите, как примадонна должна сбрасывать юбку!
И через мгновение он сам спускался с лестницы. А на середине, остановившись, так эффектно сбросил с себя тряпку, в которую его завернули костюмеры, что все легли от хохота.
Но Канделаки не был бы Канделаки, если бы не довел свою партию до конца.
- Шмыга! - вновь услышала она. - Я конечно же могу показать еще и свои "стройные ноги"…
- Володя, - плакала она дома, - ну зачем ты так со мной? Что я тебе плохого сделала? Не могу я опускаться до такой гривуазности.
- Глупенькая! У тебя никогда этого и не получится. Ты совсем другая. Танечка! Это же оперетта, в которой, как правило, глубокие декольте, открытые руки, оголенные спины. Оперетта - это канкан, исполняя который актрисы показывают свои ноги. А вот как они их покажут, это уже дело вкуса каждой. Если у актрисы есть вкус, даже в самой пошлейшей оперетте она никогда не будет выглядеть гривуазно. Если к стройным ножкам прилагается еще и ум, то все будет в порядке. А ты у меня девочка умная. И талантливая. Не бойся. В твоем исполнении нет ни грамма пошлости.
- Я не буду это играть.
- Нет, ты будешь играть. Это я сказал.
На премьеру дочери пришли родители. Во время ее спуска по лестнице мама сказала папе: "Жанчик! Посмотри, как красиво. И до чего же хорошенькие ножки у девочки!" А потом, присмотревшись к девочке и узнав в ней свою дочь, мама тут же воскликнула: "Боже мой, это же наша Танька. Какой ужас!" - "Зишенька, - папа всегда так ласково называл свою жену, - ты бы уже определилась и выбрала бы что-нибудь одно. Либо красиво, либо ужас!"
"Только мечта" мелькнула в афише, а потом бесследно исчезла. И лишь завсегдатаи театра еще на протяжении многих лет с удовольствием вспоминали "хорошенькие ножки Шмыги".
Беда с сосудами. Беда с ногами. Она, не любившая жаловаться на плохое самочувствие, нет-нет да и признавалась самым близким на репетициях своего творческого вечера, что она не может понять, что с ней происходит. То дома упадет, то на улице. Вдруг перестает чувствовать ногу, и она помимо ее воли подворачивается. Так ведь и разбиться можно…
Потом, увидев испуганное лицо собеседника, замолкала на какое-то время, а потом смущенно улыбалась:
- Я конечно же понимаю, что падения - моя вторая профессия… Побочная…
Она первая пыталась разрядить обстановку заливистым смехом.
- Все будет хорошо! Будем жить!
И мысленно сама себя корила за то, что пугает людей. Ну зачем волновать самых близких?
Мало ли она падала в своей жизни?! Еще в юности, пройдя два тура в музыкальное училище, за день до третьего подвернула ногу, да так, что и шагу ступить не могла. Студенткой музыкального училища при Московской консерватории она так и не стала. Судьба, сделав очередной виток, привела ее туда, где учились будущие актеры оперетты, - в Музыкально-театральное училище имени Глазунова.
Почему-то вспомнилась история с велосипедом. Сколько же лет ей тогда было? Пятьдесят? Пятьдесят пять? В общем, девушка уже не юная. В тот год они с Кремером купили велосипеды, отвезли их на дачу и благополучно отбыли на отдых в санаторий. Это отдельная история, связанная уже с ее мужем. Все дело в том, что как только они приезжали на отдых в санаторий ли, в дом отдыха - он на третий же день что-нибудь ломал себе. Тот год не стал исключением: он повредил сустав на колене. Боль адская, из дома отдыха к врачу не наездишься, пришлось возвращаться в Москву. Через какое-то время, когда чуть ли не ежедневное общение с медицинскими работниками прекратилось, решили поехать на дачу. Ну не сидеть же в городе, да еще летом.
- Тань, может, ты поездишь на велосипеде? - спросил он однажды.
- Не буду, не приставай ко мне с этим, - отмахивалась она.
- Почему?
- Не могу.
- В детстве же ездила?
- Да. Но я падала.
- Все время падала? - Кремер не отставал.
- Нет. Когда ровная дорога и сухая, я не падала.
В общем, муж уговорил. Села, поехала. И вдруг на дороге увидела маленькую лужицу и, вместо того чтобы объехать ее, почему-то проехалась по ней. И упала.
Второй раз отправилась уже по другой стороне дорожки. И опять по пути попалась лужица. И вновь падение.
Так продолжалось раза три или четыре. И почему-то всегда на ее пути встречалась какая-нибудь лужа, в которую она непременно падала.
Испугать ее чем-то было невозможно, единственное, кого она боялась, были мыши. Увидев даже самую крошечную полевку, она могла закричать и забиться в угол от страха.
Так что падения с велосипеда ее вовсе не испугали, просто разозлилась она на него сильно.
- Толюня, я больше не буду кататься.
- Почему?
- Ну сколько можно в моем возрасте валяться на дороге? - Чувства юмора ей было не занимать. - Я уж лучше за руль машины сяду!
Сказано - сделано. Окончила курсы вождения. Получила права и села за руль автомобиля. И до определенного времени получала удовольствие от вождения. Ездила быстро, иногда Кремер, сидя рядом с ней, не раз говорил: "Таня, не жми ты так сильно на педаль! Сбавь скорость! Не лихачь!"
А она как не умела медленно ходить, так и езду предпочитала быструю. Иногда нервы любимого мужа не выдерживали, и он пересаживался на заднее сиденье. А еще частенько подтрунивал над ней: "У нас две машины: одна для битья, другая для езды".
Первое ее "профессиональное" падение случилось летом 1956 года на летней эстраде ЦПКО им. Горького. После премьеры "Белой акации" наряду с песней об Одессе хитом, как бы сейчас сказали, стал номер Тони и влюбленных в нее Саши и Леши. "Ты помнишь, как хотели 4 апреля в Театр оперетты мы пойти? В театр мы не попали, билетов не достали". И ответ ее Тоськи "Ах, Лёша, ах, Саша, я признаюсь вам, что тоже изнываю от любви". Их трио пользовалось невероятной популярностью, и через какое- то время уже ни один концерт не обходился без него.
В тот день, едва она с актерами вышла на эстраду, как пошел дождь. Но зрители и не собирались никуда расходиться. Ее мальчишки спели: "Ты помнишь, как хотели", она спела свое: "Ах, Лёша! Ах, Саша!", и они втроем начали танцевать. И вдруг она, поскользнувшись на уже намокшей от дождя дощатой площадке летней эстрады, мало того что упала прямо в лужу, так еще и проехалась на животе вдоль всей сцены. Больше ни на одном из концертов этот номер столь оглушительного успеха не имел.
Однажды она не просто упала, а провалилась, причем в буквальном смысле этого слова. Это случилось на гастролях в Югославии, в Титограде (теперь это столица Черногории Подгорица), где на площади соорудили помост. Публика держалась настороженно-враждебно, и это понятно - ведь отношения СССР и Югославии были разорваны на много лет, а теперь с таким большим трудом восстанавливались. Она и ее партнер Николай Каширский исполняли номер из спектакля "Марица" - и вдруг во время танца под ней сломалось несколько досок. На глазах зрителей московская артистка провалилась в яму и застряла в ней.
"Ну, думаю, калека на всю жизнь, - хохотала она, вспоминая этот эпизод. - А Коля Каширский не сразу заметил, что со мной случилось. Он продолжал танцевать. И вот повернулся, увидел меня в провале - и на секунду остолбенел. Потом сказал зрителям: "Пардон!" Вытащил меня за руку, отряхнул - и мы дотанцевали номер под гром оваций. Концерт был спасен".
Умение относиться к определенным ситуациям, даже если они не всегда приятные, с юмором - это характер.
Уж чего-чего, а падений и на сцене, и за кулисами ей хватало.
И чаще всего это почему-то случалось на "Катрин". Однажды упала в самом начале спектакля. Первый выход Катрин. По мизансцене она по лестнице спускается на сцену и начинает арию:
Не зря мы взяли в руки саблю и ружье,
Саблю и ружье, саблю и ружье.
Должны очистить мы от нечисти жилье,
Старое жилье свое!
Спектакль идет уже много лет и, что вполне естественно, по лестнице она спускается, глядя не под ноги - она уже каждую ступеньку знает наизусть, - а на своих партнеров, стоящих на сцене, и на зрителей.