Валентина Никулина мне удалось затащить в наше кафе буквально через несколько дней после его возвращения из эмиграции. Он не хотел уезжать в Израиль, но на этом настояла жена. Причем, покидая Москву, она продала и квартиру, и дачу, несмотря на мольбы мужа оставить здесь хоть что-нибудь, к чему можно будет вернуться. Иврит ему так и не поддался, отношения с женой совсем разладились, и Никулин один уехал обратно в Москву почти через десять лет израильской жизни. Жил у друзей, потом все же "Современник" выхлопотал ему квартиру, и даже муза нашлась - в лице молодой, довольно странной поклонницы по имени Марина.
Совершеннейшей глыбой показался Мережко. Слушать его еще интереснее, чем смотреть фильмы по его сценариям, хотя и сегодня вряд ли кто-то из сценаристов может конкурировать с ним. И степень его откровенности оказалась поразительной. Его жена умерла от рака совсем молодой - чуть после сорока. И привлекательный, импозантный Виктор Иванович больше никогда не женился - считал себя виновным в ранней смерти жены. "Гулял много, позволял себе много, юбки не пропускал - а она все видела и терпела, все держала в себе. Вот и сгорела быстро", - печалился мэтр. И как-то не повернулся у меня язык спросить его о сплетне, которая гуляла в актерской тусовке. Мережко дружил с актером Юматовым и его женой Музой Крепкогорской. (Они соседствовали в районе метро "Аэропорт".) Когда Юматов умер, Виктор Иванович якобы оказывал всяческое внимание его вдове, утешал ее - в основном алкоголем, отчего она быстро последовала за мужем. А потом оказалось, что свою квартиру Крепкогорская завещала именно Мережке, а заодно и все свои драгоценности, коих у нее, по словам ее бывших подружек, было немало. Но пусть эти разговоры останутся на совести тех, кто их вел.
Намучилась я с моим любимым актером Сергеем Никоненко. К нему тоже подъехала не с пустыми руками. Знала о его особом отношении к Сергею Есенину. Когда-то в молодости именно он сыграл юного поэта и с тех пор "заболел" им и его творчеством. В отличие от бесконечно талантливого Безрукова, Никоненко поразительно походил на Есенина и внешне. Он стал настоящим собирателем и хранителем памяти великого поэта - скупал на аукционах все, к чему хотя бы раз притрагивался поэт. Приобрел на Арбате квартиру в доме, где несколько дней жил Есенин, и сделал в ней настоящий музей. Одним словом, я напросилась в этот музей на экскурсию, и уже потом, втеревшись к актеру в доверие, уговорила его на интервью о личном. Никоненко долго отпирался. Но я все-таки затащила его в любимое кафе, там его угостили коньячком, и он разговорился. Я слушала не дыша. И про Михалкова, который подолгу жил в его квартире ("А в кино меня так ни разу и не снял!" - с обидой прокомментировал Никоненко.) И про своих трех жен, и свою версию гибели поэта Есенина… Потом, читая интервью, он сомневался - подписывать его или нет.: "Катя (жена) прочитает - обидится, - рассуждал Никоненко, - может, не надо, а?" Ну, уговаривать - это основа нашей профессии!
Семен Яковлевич Спивак
Об этом человеке я должна рассказать отдельно. Как-то еще в счастливые успеховские времена, когда мы казались себе богатыми и беззаботными, Нелька уговорила меня поехать в Питер. Мы с ней не смогли заранее заказать комнату в гостинице и решили провести в северной столице один день: утром приехали - вечером обратно ночным поездом. За день так намотались и устали, что хотелось одного - где-нибудь сесть. А лучше - лечь. До поезда еще было часов шесть-восемь, а сил не было совсем. Нелька соображала недолго: "Пойдем в театр! - объявила она, - там отдохнем, а заодно повидаем старых друзей". Молодежный театр на Фонтанке когда-то был на гастролях в Ташкенте, где Нелька со всеми перезнакомилась и с кем-то даже закрутила романчик. Она позвонила этому "романчику" - и вот мы сидим в крохотном зале. Я читаю программку: мама родная! "Маркиза де Сад"! Три действия! Спектакль идет 4 часа! В нем заняты 4 актрисы! О, Боже! Не скажу, что я не любила театр, нет и нет, но все же понимала условность этого искусства, и выдержать эту условность больше полутора часов… Что же со мной будет?
Кресла, правда, в театре оказались очень удобными. Я вытянула ноги, согрелась и только хотела задремать… Но тут началось… нечто! Не решаюсь назвать это спектаклем. Со мной случилось что-то поразительное. Сон как рукой сняло. Я не дышала и мечтала только об одном - чтобы это действо никогда не кончалось. Я чувствовала, как по лицу ручьем льются слезы - а ведь я никогда в жизни не плакала в театре! Не могу объяснить, что это было, не знаю, как сделано - но то, что происходило на сцене и в моей душе, было волшебно!
И я потащила Нельку за кулисы - мне хотелось поблагодарить режиссера, который сотворил с моей душой нечто невообразимое. Нелька ворчала, что мы опаздываем на поезд. "Мы на минутку!" - умоляла я ее.
В маленьком узком кабинетике на старом советском стуле сидел небольшого роста худенький человечек в больших очках. Он мог быть корректором или бухгалтером, на худой конец товароведом - но никак не великим режиссером. Но я точно знала - передо мной сидит Великий Режиссер. Я ему прямо так и сказала. Семен Яковлевич ужасно удивился. Покраснел. Был польщен и долго жал мне руку. Мы обменялись телефонами и помчались на Московский вокзал.
Через пару лет Владимир Борисович Коренев - народный артист России и незабываемый человек-амфибия - точно так же попал в Питер, зашел в театр на Фонтанке (кто-то ему посоветовал), точно так же был потрясен и растроган, точно так же после спектакля тряс щуплую руку режиссера. Коренев служил в московском театре им. Станиславского, который в то время оказался без главного режиссера, и Владимир Борисович сделал все возможное и невозможное, чтобы на этот пост пригласили Семена Спивака.
Моему счастью не было предела! К этому времени я уже посмотрела все, что шло на сцене театра на Фонтанке, была своим человеком за кулисами, пила с артистами после спектакля шампанское в маленьком кафе на Технологическом. Тогда эти артисты никому не были известны, кроме поклонников театра Спивака. Еще не были сняты "Улицы разбитых фонарей" и другие прекрасные питерские сериалы, где они потом будут участвовать чуть ли не всей труппой. А две любимицы режиссера вообще станут звездами: Наташа Суркова после фильма "Свои", Даша Юргенс - после "Брата".
И вот Спивак в Москве. Я могу ходить не только на спектакли, но и на репетиции, которые у Спивака такие же талантливые, как и сами спектакли. Куда подевался маленький худенький человечек в очках, похожий на товароведа? Что происходит с ним, когда он из темного зала взлетает на сцену показать роль или отточить реплику? Я не знаю. Понимаю только одно - это НАСТОЯЩЕЕ, а его нельзя ни оценить, ни отрецензировать и уж тем более проанализировать. Происходит чудо, в которое втягиваются актеры - и избалованные успехом и публикой московские звезды, и работники сцены - я лично видела, как электрики в синих комбинезонах сидели в ложе, побросав свои щитки и лампочки, и уж, конечно, зрители, которые, как и я, не могут понять, что творится в их душе и по чьей воле они плачут и смеются.
Тогда еще никто не знал дочку режиссера актрису Эмилию Спивак. Миля училась в институте и была занята в эпизодах в некоторых спектаклях отца. Сеня - очень щепетильный человек и ужасно боялся обвинений в кумовстве. Первая же роль Мили в кино - в неплохом питерском сериале "Тайны следствия" - доказала, что Семен Яковлевич зря скромничает - дочка у него очень талантлива. Сказала об этом Спиваку - он зарозовел (краснел уже раньше!), замахал на меня руками: "Все равно никогда-никогда не буду работать с ней в одном театре! Это неприлично, в конце концов!"
Через полгода он позвонил мне с "бедой": его любимая актриса, его прима Даша Юргенс уходит в декрет, уже совсем на сносях, а у него на выходе "Отелло", и замены актрисе нет! Сеня чуть не плакал. И тогда я, набрав в легкие воздуха, сказала: "А ты возьми Мильку. Никто тебя сейчас не выручит, не сделает быстро роль Дездемоны - только дочь". Сеня что-то проворчал и повесил трубку. А вскоре - громкая премьера в театре на Фонтанке - весь Питер только и говорил о новой театральной звезде Эмилии Спивак. Сеня часто потом вспоминал тот мой совет с благодарностью.
Первый спектакль в Москве, который он поставил по незатейливой французской пьеске, до сих пор идет с полными аншлагами - а уж лет восемь точно прошло со дня премьеры. Я смотрела "Мужской род, единственное число" бесконечное количество раз. Всех своих друзей-подруг-родственников сводила на него, думала: посижу первый акт, и уйду - и всегда досиживала до конца. Довольно пошловатый сюжетец про женщину, которая стала мужчиной и через много лет вернулась - или вернулся - к мужу и сыну, режиссер поднял до таких высот трагедии, что зрители в зале и плакали, и смеялись. Настоящая трагедия без юмора и смеха становится ужастиком, а вот когда она приправлена смехом и улыбкой - она реально трагедия. Бывшую жену бесподобно играет Коренев, его бывшего мужа - Борис Невзоров. Это не просто дуэт - это великий, блестящий дуэт двух очень талантливых актеров, которых кино не раскрыло даже на сотую часть.
К сожалению, жизнь Семена Яковлевича в Москве не задалась. Министерство культуры не выполнило обязательств, которые брало на себя, приглашая его в Москву. Определенные трения возникли между режиссером и директором театра. И вообще, питерцы - это ведь особая каста, им в Москве тяжело… Это я про творческих людей говорю!
Но в Москве Спивак подарил мне знакомство и дружбу с семьей Кореневых. Главу семейства мне тоже удалось притащить в наше кафе, причем после спектакля, вместе с ним поехали сам Спивак и жена Владимира Борисовича Алла Константинова - актриса этого же театра. Эта жена меня всю дорогу раздражала - ну как я буду при ней расспрашивать актера про его личную жизнь? Но оказалось все строго наоборот. Коренев обтекаемо и дипломатично обходил стороной свои любовные истории, а вот Алла на каждый мой вопрос восклицала: расскажи, расскажи, как ты не хотел на мне жениться! Или: чего ты скромничаешь, ты же был влюблен в Настю Вертинскую. В общем, я поняла, что интервью надо делать с ней, а не с ним. Но газета - это поток, производство. Я быстренько слепила материал для "Декамерона", но Алла Константинова не выходила у меня из головы. И вот летом я выбрала момент, когда супруги отдыхали на даче, и напросилась к ним в гости. Всего-то 90 км - моя "Шкода" без труда пронеслась по Дмитровскому шоссе - и я у Кореневых. Старая дача в лучших дачных традициях, лес растет прямо на участке. Мы отправили Владимира Борисовича гулять с внуком Егором, а сами сели на балконе второго этажа. Проговорили весь день. Коренев даже забеспокоился: "Алла, ты там лишнего ничего не наговоришь?" Но было уже поздно - Алла рассказала мне всю историю их жизни.
Но куда девать это богатство? И я вспомнила про "Караван историй". Он еще только набирал обороты, но довольно уверенно лидировал по тиражам среди глянцевых журналов. Никого знакомых у меня там не было - я набрала первый попавшийся телефон, попала сразу на замредактора по имени Кирилл. Он сразу все понял и продиктовал электронный адрес. И мой Коренев отправился в путешествие.
Его опубликовали в следующем же номере. Кирилл позвонил, поблагодарил и просил "написать что-нибудь еще". Гонорар, который мне заплатили за этот материал, равнялся моей месячной зарплате. Мне бы тогда пораскинуть мозгами и сосредоточиться на "Караване", уйти туда работать, и писать, писать, писать. Но… мозгов на это не хватило, потому что я уже любила свой "Декамерон", не могла с ним расстаться, ведь я считала его своим детищем!
Снова в "Вич-инфо"
До чего мне не хотелось туда возвращаться! Никак не могла забыть, как однажды перед Новым годом Хозяин пригласил нас - меня, Жилина и Костылина - на фуршет в собственном кабинете. Такие приемы он ежегодно устраивал для менеджеров старшего звена. И мы поперлись, причем больше всех уговаривал пойти Костылин. Я надела черный бархатный костюмчик с короткой юбкой, привезенный очень давно из Лондона, накрутила на голове что-то типа "бабетты" - это был настоящий жест отчаяния, потому что в принципе я люблю брюки и короткие стрижки. Мы пришли чуть ли не первые, Хозяин радостно пожал нам руки и усадил на кожаный диван. На столике пенилось в бокалах шампанское. Я изображала веселье, Жилин с Костылиным были строго сдержанны. Когда в кабинет потянулись Вичи, они через губу здоровались с нами и становились поодаль кучкой. Так что мы втроем оказались как бы в полной изоляции. Их презрение и брезгливость по отношению к нам они не могли, да и не пытались скрыть! Единственное, чего они не понимали, - зачем Хозяин пригласил сюда "этих Успехов"? При первой возможности я улизнула из этой страны веселья. В коридоре меня догнал Певец. Отводил глаза. Пытался что-то объяснить. "Певец! - сказала я ему, - не парься! Ничего объяснять не надо! Все понятно!"
А теперь мы возвращались. И каждый день должны теперь сталкиваться с ними в коридорах. И с Певцом, и с Сайкиной, и с Длинноволосым художником… Наши пути с Жилиным и Костылиным с этого момента разбегались: Жилин вообще ушел из конторы, а Костылин сел в отдельный кабинет генерального директора рекламного агентства, который вскоре вышел из состава издательского дома и стал отдельной юридической единицей. Костылин тут же нарожал еще кучу малых дочерних предприятий - видно, для того, чтобы крутить деньгами было легче, чтобы наличка всегда была в руках.
А мы с Павленковой сели рядком в небольшой комнатке на шестом этаже и продолжали делать свой "Декамерон". Теперь нам уже платили хорошие зарплаты, назначили достойный гонорар, мы могли позволить себе найти шустрых авторов - и они быстро нашлись, Катя с Таней, которым так хорошо работалось вместе, что они согласились поделить одну ставку пополам. Катя с Таней были молоды, мобильны, амбициозны, правда, писали поначалу плохо, наивно, вопросы актерам задавали банальные - ну и ответы получали соответственные. Но они были готовы учиться, с удовольствием переделывали свои интервью. В редакции не нашлось места, и я разрешила им приходить на работу только по мере необходимости - вычитать статью да гонорары получить.
Через полгода тираж "Декамерона" вырос до миллиона двухсот тысяч. Такого быстрого и огромного роста тиража не было ни у одной газеты в России - этот рекорд был зафиксирован в виде почетного диплома и повешен у меня в кабинете. Мне, кстати, выделили отдельный кабинет и даже секретаря. Вообще, секретарши были в издательском доме святыми коровами. Почему-то самыми востребованными, высокооплачиваемыми и уважаемыми оказались здесь именно секретарши да еще водители. Секретарш было много - у всех учредителей минимум по две, которые работали по очереди и как-то там менялись, у остальных клерков - по одной, но поскольку клерков тоже было немало, секретарши толпами ходили по этажам. К этому времени издательский дом был в расцвете сил - выпускал двенадцать наименований изданий, из них три (ну кроме самого "Вич-инфо", естественно) - "Декамерон", "Черешенка" и "Детки" имели заоблачные тиражи и приносили баснословную прибыль. Я как-то пыталась подсчитать, учитывая отпускную цену, затраты на редакцию и тираж, сколько это выходит в цифрах. Прибыль только от одного "Декамерона" достигала больше миллиона долларов в год. Чистой прибыли! Даже Костылин как-то обмолвился: все, что было потрачено на "Успех", с лихвой вернул "Декамерон".
Да что толку считать чужие деньги в чужих карманах! Нам ведь тоже платили. Не так много, но после голодных лет на Поликарпова даже эта зарплата казалась целым состоянием! Это я потом узнала, сколько получают главные редактора в других издательских домах - по сравнению с ними наши зарплаты были и вправду нищенские.
Песочница
Зато была свобода! Поскольку сам Хозяин в стране и соответственно в редакции бывал крайне редко и очень недолго, то контролировать или хоть как-то влиять на работу редакторов малых изданий не мог. На хозяйство, то есть генеральным директором, он назначил странного человека с птичьей фамилией Уткин. Странным он был потому, что совершенно ничего не смыслил в журналистике, издательском деле. Газет, как я потом поняла, вообще не читал и самое главное - не любил, имел марксистско-ленинское образование и до прихода в "Вич" возглавлял музей Ленина - своеобразный такой музей был в советские времена на Павелецком вокзале. Сейчас мало кто об этом помнит, но тогда на этом вокзале в специальном ангаре стоял локомотив поезда, на котором тело Ленина приволокли из Горок в Москву хоронить. Поезд, видимо, не столько смущал, сколько мешал нормальной работе огромного железнодорожного узла, музей, в конце концов, ликвидировали, а Уткина взял на работу его старый товарищ - Хозяин.
И вот тут надо обязательно рассказать про песочницу. Про эту самую песочницу в издательском доме "Вич-инфо" ходили буквально легенды. Первый раз я услышала про нее еще в свой первый приход в "Успех". Когда зашел разговор о каком-то начальнике, мне сказали: "Ну, он же с Хозяином в песочнице играл". Это означало - друг детства. А друзьям детства надо помогать, и потом только им можно доверять - вот и делают карьеру неумехи и бездарности, ярким представителем которых был как раз Уткин.
Кстати, это - распространенный способ подбора кадров не только в газетах. Мне рассказывал один знакомый - эксперт крупной американской консалтинговой компании, - что подобные песочницы - настоящий бич многих крупных фирм. Как правило, в самом начале бизнеса партнерами становятся именно друзья детства - те самые, из "песочницы". И через несколько лет они же превращаются в проблему, в балласт, который не дает компании развиваться дальше. И уволить их нельзя - как же, друзья детства! На их место взять бы новых - молодых, талантливых и инициативных - но пресловутая "песочница" становится буквально камнем преткновения.
Наш Хозяин много и, похоже, плодотворно играл в песочнице - у него друзей детства была просто прорва. Пока издательский дом был богат, присутствие этих друзей мало ощущалось - можно было позволить и их держать на хороших зарплатах, и набирать талантливых рекрутов, чтобы хоть кто-то двигал дело вперед. А вот когда наступили трудные времена - "песочница" превратилась в реальную проблему.
Уткин относился к странной, но довольно распространенной породе людей: когда они говорят, ты вроде понимаешь каждое слово, но совершенно не улавливаешь смысла сказанного. Поначалу я стеснялась этого своего непонимания. Потом убедилась, что и многие другие испытывают то же самое. А ведь Уткин был не просто менеджер - генеральный директор! По сути, первое лицо в издательском доме, не считая Хозяина, который бывал здесь все реже и реже.
Мне приходилось общаться с Уткиным как минимум раз в месяц - он выдавал гонорары всем редакторам газет. Обычная передача денег выливалась в сущую пытку, потому что Уткин при этом интересовался делами в редакции. Поначалу я пыталась что-то рассказывать ему и даже делиться проблемами, которые всегда существуют в таком беспокойном хозяйстве. Потом поняла, что его интерес - исключительно дань вежливости, мои рассказы вызывали у него скрытую зевоту, и я прекратила пытку - ограничивалась лишь дежурными словами: "Все нормально".