Донорская кровь тоже очень нужна - но мы не допускаем к донорству вирусоносителей или алкоголиков. Почему же тогда в нашей благотворительности царствует принцип "Деньги не пахнут"? Больным детям, конечно, все равно, кто на них жертвует, но обществу не все равно, кого оно оправдывает и называет благодетелем. Я видел много семей, в которых появился усыновленный ребенок. И очень часто, увы, я наблюдал полную родительскую беспомощность перед этим вполне сложившимся человеком, с которым их домашние педагогические технологии абсолютно не работали. Видел я, к сожалению, и вовсе уж печальные ситуации - когда ребенка усыновляли с явно корыстной целью и, едва оформив документы на усыновление, начинали демонстрировать облагодетельствованного малыша как главный аргумент в свою пользу. Речь шла не только о расширении жилплощади или получении материальных преференций, но о некоей легитимизации в статусе святого, которому теперь все можно. Кто это смеет на меня жаловаться, ежели я ребенка усыновил?! У нас сегодня усыновление пропагандируется с такой глянцевой уверенностью в его благотворности, как будто не было страшного рассказа Фланнери О'Коннор "Хромые внидут первыми", как раз о губительности тех самых благих намерений. Как будто не было в литературе трифоновского "Исчезновения", одна из линий которого - как раз история старого большевика, который усыновил беспризорника и оказался перед ним совершенно беспомощен. Беспризорник этот тиранил его как хотел. Напомню, наконец, о прекрасном "Романе воспитания" Нины Горлановой и Вячеслава Букура: страшного автобиографического повествования о том, как чудесная интеллигентная семья взяла к себе несчастную дворовую девочку и стала развивать в ней таланты. Девочка оказалась такая, что семья по сей день в себя не придет. Беда, однако, в том, что пока девочка росла, о позитивном опыте прекрасных пермских интеллигентов успели рассказать местные журналисты, инициатива оказалась распропагандирована и подхвачена - примерно как инициатива семьи Берберовых, воспитывавших льва… Все это описано в "Романе воспитания" с натуры. Но его, кажется, мало кто читал.
Все это, наверное, звучит очень цинично. Но есть на свете куда более циничные вещи. Например, когда в детдом приходят будущие приемные родители и начинают выбирать объект для усыновления. Выбирают симпатичных, хорошеньких. По возможности здоровых. Некрасивые и больные остаются. И боюсь, что эти торги - не лучший опыт в смысле воспитания. Он может оказаться такой травмой, что никаким добрым отношением не выправишь. Может быть, сегодня это научились обставлять как-нибудь менее травматично - не знаю. Может, гипотетические родители подсматривают в щелочку, незримые для усыновляемых?
Ни в какой мере не хочу затруднить и без того непростой процесс усыновления обездоленных детей. Хочу только, что ли, уравновесить как-то этого красного зайчика с его жалобным призывом. Напомнить людям о том, что делать добро не только почетно, но еще и очень трудно. Современному россиянину почти не за что уважать себя - развернуться негде, великих задач нет, на работе рабство покруче совкового… Вот он и пытается делать добро, неразборчиво и неумело. У нас хорошо знают об американских чудовищных историях, когда усыновленные русские дети становились жертвами побоев, а то и глумления. Множество ток-шоу посвящалось вопросу: разрешать ли иностранцам усыновлять российских детей?! Но что-то мне подсказывает, что иностранцы в большинстве своем готовы к этому гораздо лучше и способны им дать гораздо больше. А перед отечественными спекулянтами - либо просто некомпетентными и недальновидными людьми - наши дети совершенно беззащитны.
Все это тем более грустно, что всех ведь не усыновят. Всегда останутся те, "кого не взяли". А потому единственное решение - делать приемлемые, нормальные, хорошие детдома. О которых не страшно думать, мимо которых не страшно проходить. Благотворительность не решает ни одной проблемы - в лучшем случае она повышает самоуважение благотворителя. Страна, в которой не хватает воспитателей, педагогов, игрушек и одежек для сирот и беспризорников, не решит ни одной своей проблемы. Потому что она аморальна, а аморальным Бог не помогает.
28 сентября 2006 года
Перманентная Россия
Какое счастье, что химическая завивка, столетие которой широко отмечается во всем мире, была изобретена немцем Карлом Несслером (в Лондоне, где у него был собственный парикмахерский салон) лишь в 1906 году!
Если бы судьбоносное изобретение стало покорять мир, допустим, в начале XVIII века - о, к каким чудовищным последствиям оно привело бы в России, переживавшей пик петровских реформ! Несслер дважды сжег шевелюру своей жены Катарины, добиваясь совершенства; завивка по первости была рискованным и травматичным делом. Если бы Петр I начал насаждать в подведомственной ему России этот символ европейской цивилизации, не ограничиваясь рубкой бород, - сколько боярских шевелюр выгорело бы начисто! Сколько девичьих кос было бы безжалостно обрублено рукой великого модернизатора, дабы красавицы являлись при дворе исключительно в европейском виде! Российским колонизаторам обычно невдомек, что азиатское насаждение европейских ценностей обесценивает их на корню; но с другой стороны - как и внедрять новые ценности в стране, где любые перемены, от идеологических до климатических, достигаются исключительно натиском сверху! Если бы в Европе в петровские времена появились бигуди, при дворе не осталось бы неокудрявленного существа, и жутко подумать об участи лысых: Петр и его веселые соратники не остановились бы перед тем, чтобы завивать их ниже живота.
Хорошо, что перманент не появился и при Анне Иоанновне, когда петровская диктатура повторилась в гротескном и выхолощенном виде. Так всегда бывает у нас на этапе подмораживания, когда содержание реформ выхолащивается начисто, а жестокость доходит до прямого садизма. У реформатора есть сверхцель, у постреформатора - только страстное и самоцельное желание укрепить дисциплину; и если при Петре химзавивка внедрялась бы ради европеизации - Анна с другом Бироном завивала бы всех ради чистого доминирования. Страшно представить себе свадьбу двух шутов в перманенте посреди Ледяного дома; еще страшней вообразить казнь Волынского - только за то, что отказался завиваться. А насильственная ода Тредиаковского, воспевающая щипцы?! За ним бы не заржавело…
Екатерина не насаждала бы завивку, но поощряла ее; осторожное высказывание Радищева о том, что барыни завиваются у заезжих французов, в то время как крестьяне не имеют хлеба, стоило бы ему отправки в Илимский острог. Зато уж Павел, отменяя установления ненавистной матери, наряду с круглыми шляпами немедля запретил бы и завивку, сию англо-германскую заразу, несущую на Русь свободомыслие. Кудрявым от природы пришлось бы немедленно развиваться; развитие сделалось бы лозунгом момента. Головы летели бы, как кочаны. После убийства курносого самодержца Александр I провел бы первым делом либерализацию, разрешив кудрявость - естественную и даже искусственную, но Николай решительно повел бы борьбу с кудрями, поскольку с русским духом перманент никак не согласуется. Самодержавие, православие, народность предполагают возвращение к традиции: русские смазывают волосы маслом, добиваясь зеркального блеска, и эта гладкость символизирует покорность народа Богу и монарху. Что это там курчавится? Что противится гребню? Немедля загладить, а при сопротивлении обрить! Уваров непременно подвел бы под гладковласие идеологическую базу; кучерявость стала бы опасным символом нелояльности, и Пушкину, после некоторой паузы согласившемуся отречься от вольнодумных заблуждений, пришлось бы долго доказывать, что кудрявость его арапская, а не перманентная. "Они сами, сами вьются, государь!" - пояснял бы он растерянно в ответ на суровый выговор: "Пушкин, ведь ты обещал, что ты теперь МОЙ Пушкин. А Бенкендорф докладывает, что ты опять завился. Полно, прилично ли это твоим летам? Ведь ты историограф и женатый человек!" И уж конечно, несчастный Бенедиктов за вольнолюбивое стихотворение "Кудри девы-чародейки, кудри - блеск и аромат" был бы сослан в Вятку, где подружился бы с Герценом, так что у его отдаленного потомка по фамилии Венедиктов, тоже очень кудрявого, были бы личные причины ненавидеть диктатуру…
Некоторая либерализация настала бы только в шестидесятые годы, когда наряду с освобождением крестьян была бы частично разрешена и химзавивка. Либералы тотчас кинулись бы завиваться в знак солидарности с поумневшей и подобревшей властью - разночинцы, напротив, демонстративно носили бы гладкие прически, выражая тем самым недовольство половинчатыми реформами. "Вам кинули кусок, а вы радуетесь!" Тургенев бы завился, Чернышевский демонстративно приглаживал бы и без того гладкие льняные волосы, а Некрасов, не в силах выбрать между ними, благодарил бы судьбу за то, что рано облысел. Кучерявость опять попала бы в опалу лишь при Александре III. Победоносцев лично стриг бы непокорных - это заменило бы пафосную процедуру гражданской казни; революционерки тайно делали бы перманент в подпольных парикмахерских, где изготовлялись также и бомбы.
Большевики шли бы к власти под лозунгом "Даешь перманент!", поскольку всякий пролетарий имеет естественное право быть курчавым, а самодержавие не смеет регламентировать цвет и фактуру волос; даже Манифест 1905 года, который разрешил бы кудри наряду со свободой слова и собраний, не остановил бы волну народного возмездия. Правда, сразу после своей победы большевики запретили бы химзавивку как неуместную роскошь - именно так они поступали со всеми замечательными вещами, за которые боролись на пути к власти. Единственно правильной прической была бы объявлена ленинская.
Хорошо, что перманент был изобретен только в 1906 году. Иначе в России сажали и истребляли бы писателей, мыслителей и рядовых граждан еще и под предлогом их естественной или искусственной кучерявости. У нас ведь это могут делать по любому поводу, а то и вовсе без всякого. Чему вы удивляетесь, живя в стране, где признаком нелояльности считалась борода, маркером свободомыслия - круглая шляпа, а залогом государственничества - интерес к горным лыжам?
5 октября 2006 года
Анекдот начал новую жизнь
Слухи о его кончине были сильно преувеличены
Наш вклад в мировую культуру
В качестве литературного жанра анекдот конституировал Андрей Синявский, написав в 1974 году (эссе "Река и песня"), что главный вклад России в мировую культуру ХХ века - блатная баллада и анекдот. Остальное тоже было, и хорошее, но романы-эпопеи и даже хорошие стихи писали во всем мире. А русский литературный анекдот, чаще всего политический, из серии "три-пятнадцать" (три года - слушателю, пятнадцать - рассказчику), по-настоящему расцвел только у нас: даже в нацистской Германии такого не было. Вероятно, потому, что тамошний тоталитаризм был тотальнее: СЛИШКОМ боялись.
У нас же даже в расцвете террора, в самые черные ежовские и бериевские годы, даже при позднем Сталине, ничего уже не стеснявшемся, анекдот процветал, служа главным (наряду с матом) всенародным утешением.
Рискну предположить - вслед за историософом М.Тартаковским, - что сталинизм со всеми его ужасами был все же родным, своим, вытекал из логики развития русской революции и русской же имперской идеи, как бы сегодняшние патриоты ни открещивались от большевизма; гитлеризм же был все-таки чужой, оккультный, средневековый, искусственный. Дурное фэнтези. Отсюда обилие анекдотов при Сталине - и относительное затишье при Гитлере.
А может, анекдот вообще русское национальное изобретение, ибо такое раздвоение сознания - очень наше: делать все как положено - и отслеживать со стороны, смеясь над этим.
Русский человек никогда не бывает вполне лоялен ни к одной идее: даже самый правоверный коммунист какой-то частью сознания иронизирует над своей правоверностью. Фанатиком может быть китаец, немец, еврей - но вот в русских, слава богу, отвратительная эта черта встречается куда реже: здравый смысл не перешибешь. "Русский мужик произносит имя Божие, почесывая себе кое-где", - замечал Белинский в письме Гоголю; это же касается не только Божьего имени, но и Марксова, и сталинского, и андроповского. И путинского.
Вечная ироническая дистанция
Иное дело, что анекдот - то есть главный способ народной рефлексии, стороннее самоироническое отслеживание, - возникает не только тогда, когда "смешно". В России всегда смешно. У нас такая политическая жизнь, что не надо особо напрягаться для сочинения хорошего анекдота. Надо лишь, чтобы власть при этом соблюдала видимость приличий.
Анекдот, как нож, просовывается в щель между официальной ложью и реальным положением вещей. Он строится чаще всего на осмеянии лицемерия. Вот почему и власть, и народ одинаково любили анекдоты в 70-е годы: это были такие правила игры. Все понимали ситуацию: как в тогдашнем анекдоте - мы делаем вид, что работаем, а вы делаете вид, что платите.
Любой тогдашний анекдот имел в основе именно этот когнитивный диссонанс, растроение, а то и расчетверение личности: видим одно, думаем другое, дома говорим третье, на работе четвертое. И все довольны, поскольку означенная дистанция между официальным мнением и внутренним ощущением как-то связана с русским национальным характером, гуманным и в силу этого не принимающим никакой тотальности.
Мы этой тотальности много навидались и умеем с нею уживаться, чтобы не сойти с ума. Даже у врача вырабатывается профессиональный цинизм - чтобы не терять спокойствия при соприкосновении с чужой болью. Русский профессиональный навык - на жестокость власти и торжество беззакония отвечать юмором, не доверяя стопроцентно никаким новым Грозным. Да, наш народ умеет актуализировать в худшие времена свои худшие черты: начинается доносительство, социальное мщение, злорадство. Но есть и другие черты, лучшие: стойкость и вечная ироническая дистанция.
Зазор между личностью и типажом
Вспомним лучшие анекдоты нашей юности: дегероизация советских святынь - анекдоты про Василия Ивановича и Петьку.
Чапаева в этих анекдотах вовсе не унижали - как отметил Пелевин, он был истинно народным героем. Народным, а не партийным. Алкашом, драчуном, бабником, изобретательным хитрецом, врагом лицемерия.
Из того же ряда - анекдоты о войне. Особенно один, про предателя. Немцы пообещали старосте, если он выдаст партизан, много денег и медаль. Он выдал. Спрашивает: "А деньги? А медаль?" Они говорят: "Иди отсюда, скажи спасибо, что самого не убили!" Он идет, чешет в затылке и думает: "Да, и денег не дали, и с ребятами нехорошо как-то получилось…"
Над чем иронизирует этот анекдот? Прежде всего над советской военной мифологией, в которой предатель непременно сознавал свою мерзость и даже демонически упивался ею. А зло - оно на самом деле обыкновенно, прагматично, мелочно.
Как в другом чудесном анекдоте про старосту, сдавшего партизан. Партизан ведут мимо него на казнь, один плюет в его сторону: "Тю, катюга!" А староста невинно отвечает, уплетая борщ: "Петро, ты шо, обыдевся?"
Но есть и второй объект иронии, более тонкий, трудноуловимый. Речь о том, что нравственные границы общества, в котором складывался этот анекдот, уже были размыты. Предательство - незаметное, всеобщее, как всегда при стагнации, - уже становилось почти нравственной нормой. Угрызений совести оно не вызывало.
Так, "нехорошо как-то получилось…"
Анекдот о Брежневе разоблачал фальшь застоя. Анекдот о Ленине - фальшь истории. Семейный анекдот - тотальную фальшь советской жизни, в которой трехспальная кровать "Ленин с нами" была не таким уж гротескным преувеличением.
Эту мысль - анекдот как раздел пародии, как разоблачение засахарившейся, устаревшей эстетики - подтверждает и обилие анекдотов про Штирлица, про Холмса и Ватсона: любой эстетически завершенный, доведенный до абсурда стиль немедленно становился объектом пародирования и осмеяния. Сноб сказал бы - деконструкции.
Это равно касается анекдотов о власти, искусстве и обществе. Существовали анекдоты даже про Пугачеву и Хазанова, которые между собою чем только не занимались, - и это тоже было в стиле эпохи, поскольку и Пугачева, и Хазанов существовали в стойких образах, в установленных рамках: и безбашенная страдающая дива, которой все позволено, и робкий выпускник кулинарного техникума были законченными типажами.
В зазор между личностью и типажом просовывался анекдот.
Жванецкий с Хазановым не у дел
Сегодня он не исчез, но, как это всегда бывает с жанрами, переместился с периферии в центр, из маргинального сделался доминирующим. Почитайте в газетах про украинскую политику: не анекдот? Да они сами хохочут. Послушайте высказывания Путина - его отличительной особенностью является именно своеобразный политический юмор: вы это еще только имели в виду, а мы уже сказали. Представители его родного ведомства часто шутят именно так: это раньше называлось цинизмом. Сегодня - прагматизмом.
Мир до 11 сентября 2001 года (точнее, пожалуй, до сентября 1999 года, когда взорвали дома в России) похож на мир до "Титаника": ценился ритуал, этикет, собиралась видимость. Но XXI век видимостей не ценит и вежливости не чтит. Условности ему ни к чему. Он все проговаривает вслух.
Вы думали, что вас убить нельзя? Можно. Смешно, да? Вы думали, что политика именно настолько груба и цинична? Не думали. Еще смешнее. Юмор старого анекдота заключается в том, что человек думает одно, а говорит другое; юмор нынешнего - в том, что человек думает и говорит одно и то же. Да, все именно так и обстоит; а вы как думали? Особенность нынешнего момента - в том, что можно все высказать на голубом глазу. Это страшно поразило команду НТВ, когда она в 2000 году ходила к Путину в гости. А надо было смеяться, потому что это юмор такой. Не лицемерить, не делать вид, не соблюдать ритуалов и договоренностей. Стиль нашей эпохи другой: "Да, а что?"
Бомбить детей - в Грозном ли, в Кане ли - жестокая необходимость. Да, и что? "Петро, ты шо, обыдевся?" Раньше принято было врать - теперь в этом нет нужды: "Наши" не скрывают того, что управляются из Кремля и планируют в случае "оранжевой" опасности выйти на улицы. А есть еще "Свои", а есть совсем уж откровенные и многотысячные "Местные". Смешно иметь три организации с такими названиями? Очень смешно.
Но это не анекдот, а точнее, анекдот, ушедший в быт. В политику, в ленту новостей, в аналитическую статью. Вот Валерий Шанцев предложил назначать мэров, потому что "президент взял на себя ответственность за страну" и может назначать кого захочет. Смешно? Жутко, в смысле - сказано жутко смешно. Или партия жизни, сливающаяся с партией "Родина": не смешно? Да на Сергея Миронова посмотреть, внимательно послушать, и никакого Хазанова не надо. Почему Хазанов и ушел с эстрады - в кино, в руководство театром…
Когда-то у нас главным остроумцем был Жванецкий. Но сегодня реальные политические комментарии читать гораздо смешней - хотя Сергей Марков, например, трогательно серьезен, что придает его репликам особенный смак.
Наконец, недавно мне позвонил приятель и признался: включаю, говорит, радио, а там Шифрин так зло пародирует церковников! Дослушал до конца - и что же! Это никакой не Шифрин, а видный православный лектор, отец такой-то! То есть Шифрин, собственно, уже не нужен, если есть такой конкурент.