* * *
Безрадостные вести о творимом во Флоренции беззаконии не могли оставить Микеланджело безучастным. В упомянутой рукописи Джанноти рассказывается о тайной встрече, состоявшейся в одном из трактиров на Трастевере, где собрались добровольцы перед походом на Флоренцию. В темноте Микеланджело в сопровождении Урбино, Вазари и дель Пьомбо долго бродили по переулкам в поисках места назначенной встречи. Впереди блеснул огонёк из раскрытой двери одного изломов.
- Вон, видите, условный дан сигнал, - сказал своим спутникам Микеланджело. - А мы впотьмах по закоулкам лазим.
- Простите, мастер, - остановил его Вазари, - сразу не сказал. На днях предстану я пред новым князем. Мне посулил он выгодный заказ.
- Вас не неволю - за углом карета, - недовольно промолвил Микеланджело. - Идём, дель Пьомбо, там заждались нас.
Тот остановился в нерешительности:
- На мне сутана, видишь ли, надета. Неловко в ней туда совать мне нос.
- Я повидаю одного повстанца, - постарался его успокоить Микеланджело. - Побудешь подле, и с тебя весь спрос.
- Что толку от меня, венецианца? - продолжал упорствовать дель Пьомбо. - Я так далёк от флорентийских бед.
- Но дружба в бедах-то и познаётся, - напомнил ему Микеланджело.
- В политику мешаться мне не след, - отпарировал монах. - Чего тебе, как людям, не живётся? Идём домой, пока не поздно.
- Нет!
В спор решил встрянуть Вазари:
- Наш долг, а он не терпит отклонений - прекрасное в искусстве отражать.
- Желаю вам приятных сновидений, - язвительно ответил Микеланджело. - Но не проспите - жизнь не будет ждать.
- Не забывай о кознях иезуитов, - напомнил дель Пьомбо. - Зачем ты глупо лезешь на рожон и нас толкаешь в логово бандитов?
- У каждого есть в жизни Рубикон, - задумчиво ответил Микеланджело, - как эта узкая полоска света. Перешагнуть её дано судьбой. Пишите же парадные портреты - оно покойней, да и куш большой. В искусстве не перевелись клевреты и мастера прекраснодушных фраз.
Он обернулся к стоящему в молчании помощнику:
- Пойдём, Урбино! Ты - мой провожатый.
В дверях их встретил Дель Риччо:
- Мы уж не чаяли дождаться вас!
- За нами увязался соглядатай, - пояснил Микеланджело, входя в трактир, - пришлось нам переулками петлять.
Дель Риччо представил ему молодого воина в латах:
- Вот человек, прибывший от повстанцев.
- Простите - не могу себя назвать, - сказал тот, крепко пожав руку мастера. - Веду я пополненье новобранцев. Покуда в тайне наши имена. Но встреча с вами словно нам награда. Поддержка ваша так сейчас важна. За помощь щедрую и за…
- Не надо! - резко оборвал его Микеланджело. - Я флорентиец, друг мой, как и вы.
Он вынул из кармана конверт и кожаный мешочек со звонкой монетой.
- Конверт для Строцци, деньги для отряда. Как бы хотелось с вами в путь! Увы, дам только лишний повод наговорам.
- Единая нас связывает цель, - поддержал его повстанец.
К ним подошёл Урбино:
- Простите, что мешаю разговорам. Ребята развели тут канитель. Их впору бы отвлечь и успокоить.
- Урбино прав, - согласился Дель Риччо. - Бойцов пора встряхнуть.
Все направились в зал, откуда доносились возбуждённые голоса. Там набилось около сотни молодых парней.
- Ребята, тишина! - властно приказал повстанец. - Не время спорить. Пришёл нас проводить в далёкий путь сам Микеланджело, республиканец.
В едином порыве новобранцы закричали:
- Защитнику республики ура! Да здравствует великий итальянец!
Выждав, дабы подавить внутреннее волнение при виде крепкой и задорной юной поросли, Микеланджело обратился к ребятам со словами:
- Родные земляки, пришла пора помочь Флоренции многострадальной. Она давно от нас подмоги ждёт. Доносится оттуда звон кандальный - в неволе изнывает наш народ. Я верю в силу вашего удара. Удачи вам!
- Свобода! Смерть врагам!
Дель Риччо подошёл к Урбино, сидящему среди повстанцев на краю стола:
- Держи, Урбино, - вот тебе гитара. Куплеты на дорогу спой друзьям.
Тот не заставил себя долго упрашивать и, настроив гитару несколькими аккордами, лихо запел тенорком, а обступившие его тесным кольцом ребята стали дружно подпевать, отбивая такт в ладоши и притоптывая ногами. Микеланджело вдруг почувствовал себя помолодевшим в компании юнцов, жаждущих ринуться в бой.
Как над Арно рекой
Молнии сверкали,
А враги в час ночной
Шумно пировали.К ним пришёл во дворец.
Сей вертеп разврата,
Лорензаччо-наглец,
Чтоб прикончить брата.Знать, не зря на суку
Каркала ворона.
Кровь течёт по клинку -
Пал злодей без стона.Эх, земная юдоль,
Сколько бед от злата!
За страданья и боль
Медичи расплата.Флорентийский набат
Вдруг забил тревогу.
Собирайся, отряд,
В дальнюю дорогу.Закусив удила,
Кони мчатся птицей,
А душа весела
За свободу биться!
Подхватив последний куплет, молодёжь весёлой гурьбой покинула трактир.
- Прощайте, мастер, - ждут меня бойцы.
- Прощайте! Сколько лет вам?
- Двадцать скоро.
- О Господи, какие все юнцы, - пожимая руку повстанцу, заметил Микеланджело. - Достойная нам смена и опора.
С улицы раздались цоканье копыт и возбужденные голоса отъезжающих бойцов. Проводив отряд, вбежал Урбино:
- Послушайте! Повстанец-то - девица! Я только при прощании узрел.
- Да что ж на белом свете-то творится, - подивился Дель Риччо. - Не меч, а прялка - девичий удел.
Не в силах скрыть волнение, Микеланджело перекрестился:
- Услышь молитву, Пресвятая Дева, и в ратном деле защити юнцов. Не дай им сгинуть - огради от гнева. Пусть отомстят за кровь своих отцов…
* * *
До Ватикана дошла тревожная весть о выступлении повстанцев, всполошившая весь двор. Папе нездоровилось в те дни, и от него не отходил врач Ронтини.
- Ну что там у меня - чего умолк? - недовольно спросил Павел. - Да говори же!
- Язва, к сожаленью. Скрывать не стану - не велит мне долг.
- Как думаешь, возможно исцеленье? - робко спросил папа.
- Святейшество, в такие-то лета!
Ответ рассердил Павла.
- Для всех мой возраст - камень преткновенья. А я прожить собрался лет до ста, чтоб зависть злопыхателей заела. Ты доктор - так лечи, озолочу!
- Лечение - не шуточное дело, - ответил Ронтини.
- Старайся же, мой лекарь. Жить хочу!
- Отныне меньше всяких треволнений и должно впредь диету соблюдать: отказ от острых специй и солений, и главное - хмельного в рот не брать.
- Да как откажешься? - удивился Павел. - Прислал бочонок мне доброго тосканского вина…
- Кто?
- Микеланджело.
Ронтини всплеснул руками:
- Вы как ребёнок! Такая невоздержанность вредна и осложненьями для вас чревата.
- А он там как? - спросил Павел.
- О, пресвятой отец, храню я тайну пациента свято.
Услышав это, папа рассердился.
- Чего со мной юродствуешь, хитрец? Приставлен ты - тебе известны цели - не ради любопытства к нему.
- На Форуме я трижды на неделе, - заверил его Ронтини, - и беспокоиться вам ни к чему.
- Такой, как он, - задумчиво промолвил Павел, - раз в тыщу лет родится, чтоб вызволять из грязи род людской. Но многим неугоден он в столице, и сплетня поползла о нём змеёй.
Его слова поддержал Ронтини.
- За Буонарроти надобен уход, а от Урбино никакого прока. Сам мастер скуповат - слуга же мот, да и с хозяйством сущая морока.
- Без глаза женского дом сирота, - с пониманием согласился Павел. - Ну кто бельё помоет, залатает? Художник и корыто - срамота! Ни ласки, ни заботы он не знает, а трудится без устали, как вол, и не намерен ослаблять подпругу.
- На днях портному заказал камзол, - поделился новостью Ронтини, - и вычистил до блеска всю лачугу.
- С чего бы? - подивился Павел.
- Да увлёкся, как юнец.
- Зазноба-то Виттория Колонна?
- Она.
- Ах, Микеланджело, шельмец! - воскликнул Павел. - Гордячка-то к нему хоть благосклонна?
- По-моему, она со всей душой, хотя порою знатностью кичится и избегает встреч с ним в мастерской.
- Ишь ты. Для блуда монастырь годится, - недовольно заметил Павел. - Ну и ханжа! Попробуй в душу влезь. А чем прельстила-то, срамница? Ни красоты, ни стати - только спесь. Она не потаскуха Форнарина, по коей сохнул бедный Рафаэль. Но кабы не сикстинская картина, охотно б шуганул её отсель!
Видимо, вспомнив, с какой теплотой его принял мастер в доме на Macel dei Corvi, папа признал:
- А мастера мне жаль - маркиза дура. Да ничего тут не поделать с ним. У гениев особая натура, и общий к ним аршин неприменим.
Услышав шум, папа отпустил врача и велел впустить кардинала Гонзага и камерария Бьяджо, которые сообщили, перебивая друг друга, что отряд повстанцев, насчитывающий около двух сотен бойцов, направляется в сторону Флоренции.
- Давно по флорентийцам плачет кнут, хоть с князем-сопляком у нас согласье, - заметил Павел.
- Пока повстанцы подкрепленье ждут, - продолжил своё донесение Гонзага, - и бесконечные ведут дебаты, накинем сеть - не вырваться из пут, а остальное довершат солдаты.
- И император Карл оповещён? - спросил папа.
- Его испанцы будут палачами, - заверил кардинал.
- Вот это мудро, - похвалил Павел. - Тут большой резон: мы в стороне и с чистыми руками. А кесарю раз плюнуть на закон.
- И к свадьбе будет вроде подношенья, - угодливо заметил Бьяджо.
- За дочку Карла внука выдаю, - поделился радостью Павел, - на что монаршье есть благословенье.
- Вас поздравляем!
- Весть пока таю, - признался Павел. - Как только передушим всех повстанцев, тогда мы и закатим пир горой. Покуда вся надежда на испанцев.
Гонзага переглянулся с Бьяджо и тихо промолвил:
- Святейшество, тут казус небольшой. Допрос устроив, мы легко дознались, кто средствами снабдил бунтовщиков.
- И кто же? - грозно спросил папа. - Говорите. Что замялись?
- Буонарроти, - процедил Гонзага.
- Он на всё готов, - поддержал его Бьяджо. - Не зря о нём такие ходят слухи, что страх берёт.
- Да сплетни-то при чём? - возмутился Павел. - Молчи, дурак! Ты хуже римской шлюхи, готовой переспать с родным отцом.
Осмелев, Гонзага предложил:
- Вот повод, чтоб лишить его заказа, а роспись ту дель Пьомбо передать. От Микеланджело идёт зараза…
Но тут Павел не выдержал и закричал:
- Гонзага, нет! Такому не бывать! Его оклеветали, вне сомненья, завистливые злые языки. Ему на подлецов везенье, особенно злословят земляки.
И папа принялся объяснять придворным, что мастер нищий, сознательно дав бедности обет, в пристойном отказав себе жилище.
- Да у него гроша в кармане нет, - продолжал рассуждать Павел вслух, словно разговариваая с самим собой. - Ведь всё, что получает за работу, он попрошайкам братьям отдаёт, а те транжирят денежки без счёту и благоденствуют из года в год. Теперь он о племяннике радетель и думает балбеса обженить.
Его рассуждения осторожно прервал Бьяджо, напомнив, что в приёмной дожидается свидетель, готовый сказанное подтвердить.
- Кто выискался таковой?
- Дель Риччо, ходатай по делам и приживал.
- Тот флорентиец? - удивился папа. - Предал он вторично. Тащи его, ретивый кардинал!
Подталкивая вошедшего, Гонзага объявил:
- Пред вами грешник.
- Ближе, образина! - приказал Павел упавшему перед ним на колени перепуганному Дель Риччо. - Так ты, хамелеон, поклёп возвёл на нашего любезнейшего сына? Знай, клевета - тягчайшее из зол. А я-то полагал, что мастер славный разборчив в людях и в своих друзьях, среди которых, говорят, ты главный. Что, снова проигрался в пух и прах и подличаешь, задолжав всем разом?
- Святейшество, - залепетал Дель Риччо, - да я… да он… Клянусь! Пред палачом в подвале меркнет разум, и я…
- Оклеветал. Презренный трус! - закричал папа, всё более озлобляясь. - Уже пустил с испугу лужу, шельма! Да не сучи ногами, как сатир, а лучше думай. Что ты пялишь бельмы? Кто деньги дал?
- Мне их вручил банкир…
Гонзага с силой встряхнул его:
- Ты говоришь не то!
- Дал деньги Строцци, - решительно заявил Дель Риччо, почувствовав, что такой ответ будет папе по нутру.
Павел облегчённо вздохнул:
- Всё ясно, кардинал. Я так и знал. Чтоб выйти из тюремного колодца, он благодетеля оклеветал.
- Простите…
- Чтоб тебе быть целу, о нашем разговоре никому. Вон из дворца!
Когда тот чуть не бегом выскочил из кабинета, Гонзага спросил:
- Какой же ход дать делу?
- Ужели не понятно самому? - подивился Павел. - Да Строцци с Медичи - два разных клана, всю жизнь враждующих между собой. Они втянули этого болвана в свою игру, и тут вопрос простой.
Папа обвёл взглядом придворных, желая удостовериться, что удалось их убедить.
- Буонарроти дорогого стоит, и с ним у нас хлопот хоть отбавляй. Попробуй тронь творца - Европа взвоет, подняв из каждой подворотни лай.
Почувствовав колики в животе, Павел решил поставить точку в затянувшемся разговоре.
- Пока он с нами, недругам завидно и хочется союз наш оболгать.
- Но что-то утаил Дель Риччо, - словно про себя сказал Гонзага.
- Стыдно, - оборвал его папа, - облыжным обвиненьям доверять! Со временем шагает мастер в ногу и полон новых планов и идей. Горит в работе, ну и слава Богу! Лишь бы в систему нашу врос скорей и не считал бы Рим своей темницей.
- Да ведь ему ничем не угодишь, - пожаловался Бьяджо.
- Воздастся за терпение сторицей, - сказал папа. - Гонзага, что молчишь?
- К сторонникам реформ он расположен.
- Но льнут они к нему, а он к ним нет, - решительно отрезал Павел. - Виттории Колонна круг ничтожен. Итак, договорились обо всём.
Он с укоризной посмотрел на придворных:
- Кого нашли взамен ему? Дель Пьомбо - распутника, обжору и рвача. Он, как индюк, надулся от апломба. Ступайте и верните мне врача.
Когда все удалились, Павел задумался, понимая, что Микеланджело с огнём играет, встревожив весь Ватикан.
"Держись-ка от политики подале, - мысленно посоветовал он мастеру, - она грязней клоаки городской. Благое дело вместе мы зачали и связаны верёвочкой одной. Покуда жив, я ей не дам порваться, но за тобой ужесточу надзор. Не должен ты с еретиками знаться, иначе с ними угодишь в костёр!"
И такая угроза была нешуточной, ибо по всей Италии вместо "костров тщеславия", на которых сжигались когда-то богохульные книги и картины, теперь заполыхали костры инквизиции для сжигания живьём еретиков.
* * *
Пришло сообщение, что отряд добровольцев попал в засаду на подступах к Флоренции и полностью уничтожен. Рухнули все планы, тщательно подготовленные Джаннотти, Строцци и другими патриотами, а надежды Микеланджело увидеть Флоренцию свободной обернулись крахом.
Со своими невесёлыми мыслями он направился в монастырь Сан Сильвестро к Виттории Колонна, где застал её вместе с герцогиней Джулией Гонзага, присутствия которой никак не ожидал.
- День добрый вам, сиятельные донны! Брожу слепцом - в глазах сплошная тьма, - и он в изнеможении опустился на стул. - Мне постоянно жизнь чинит препоны, от коих скоро я сойду с ума.
Колонна вздрогнула от неожиданности:
- Мой друг, ужели нелады в Сикстине? Таким я вас не знала никогда.
Он заверил её, что дела идут неплохо там поныне, но под Флоренцией стряслась беда. Республике из праха не подняться - последний рухнул чаяний оплот.
- Да как же вдруг могло такое статься? - с болью в голосе спросила Колонна. - Вы так надеялись на тот поход…
Микеланджело, оглядевшись по сторонам, тихо ответил:
- Сейчас не время говорить пространно. Узнаете чуть позже обо всём.
Сгорая от любопытства, Гонзага всё же поняла лишним своё присутствие.
- Хоть встрече с вами несказанно рада, но лучше я оставлю вас вдвоём.
Проводив герцогиню, Колонна подошла к Микеланджело:
- Никак не отойду я от испуга. У вас какой-то отрешённый взгляд.
- Сказать мешала ваша мне подруга, из-за чего и как погиб отряд.
Помолчав немного, он продолжил:
- Когда повстанцы все собрались с духом, им западню устроил вражий стан.
- Кто предал вас?
- Коль верить слухам, всё тот же всемогущий Ватикан. А Медичи с его благословенья устроили резню - таков исход.
Он крепко сжал руки и добавил:
- На этом не кончаются мученья. Для Аретино наступил черёд: он снова в Риме.
- Вот так совпадение! - в ужасе воскликнула Колонна, не веря своим ушам. - Такого пасквилянта свет не знал. Его страшусь я, как исчадья ада.
- Меня он в Ватикане разыскал и взялся нудно поучать, как надо писать на тему "Страшного суда".
- Вас поучать? Неслыханная дерзость! - воскликнула Колонна, всё ещё не отойдя от испуга.
- Советы я отрину, как всегда. Но он способен на любую мерзость.
Колонна была в недоумении.
- От вас чего же хочет лиходей?
- Пустяк, - спокойно ответил Микеланджело. - Сей графоман и вымогатель, которого зовут "бичом князей", всем объявляет, что он мне приятель и что радеет обо мне душой. Взамен непрошеный благожелатель хотел бы в дар картину.
- Боже мой!
Вошла молодая инокиня, объявив, что прибыл Его преосвященство Пол с поклоном.
- Нет, нет! - заволновалась Колонна, привстав со стула и чуть ли не собираясь бежать. - Его сегодня не приму.
- Хотя вы отказали строгим тоном, - с грустью заметил Микеланджело, - скажите, дорогая, почему он подле вас ужом всё время вьётся?
- Был мною избран он духовником, так как о вере ревностно печётся.
Микеланджело стало не по себе от таких слов.
- Печётся перевёртыш о другом, надевши реформатора личину…
Но Колонна жестом остановила его:
- Вам скучно быть со мной наедине?
- Близ вас готов сносить я боль, кручину, и больше ничего не нужно мне.
- О если б! - заметила она, покачав головой. - Вы с искусством побратимы, и в нём отрада высшая для вас.
Но Микеланджело не поддержал её, тихо заметив:
- Пути Господни неисповедимы, и выбор их зависит не от нас.
- Вы правы, - согласилась Колонна. - Нам дано познать разлуку, а не бесед духовных благодать.
Микеланджело от волнения не мог усидеть на месте.
- Зачем усугубляете вы муку? Не надо, дивный светоч, так пугать.
- Судьба в своих решеньях непреклонна - печальный уготован нам конец.
Нет, с этим он никак не мог согласиться, ибо рушился его мир, в котором он творил, страдал, сомневался, а в любви находил поддержку и понимание. Он готов был разрыдаться и пасть перед ней на колени.
- Моя кариатида и колонна, на вас я опираюсь как творец. Пишу сейчас Христа и самарянку,80 желая дать в картине ваш портрет, чтоб гордую прославить итальянку, в которой чувств ко мне ни грана нет. Во всём я вижу ваше превосходство и сознаю пред вами свой изъян. Мне незачем скрывать своё уродство, но пусть продлится сладостный обман!