Наступление на ересь шло по всем направлениям. Особое внимание было обращено на религиозную живопись, оказывающую сильное эмоциональное воздействие на души верующих. Навязанные Тридентским собором Геркулесовы столпы Микеланджело осмелился преодолеть своим "Страшным судом" задолго до знаменитой фразы Галилея "Eppur si muove", вызвавшей переполох в богословской среде. Его великое творение явилось высшим проявлением независимости его творческого духа, породив сомнения и тревогу у пяти сменявших друг друга римских пап. Во время службы в главной капелле христианства "Страшный суд" был для них бельмом на глазу, пугая своим резким разрывом с канонической иконографей. На требования одного из них исправить фреску Микеланджело с горечью и не без доли иронии ответил:
- Скажите папе, что эту мелочь очень легко поправить. Пусть Его святейшество позаботится о том, чтобы навести порядок в мире, а придать должный вид моей фреске - дело пустяшное.
Идеологи Контрреформации предприняли немало усилий, чтобы принизить значение Микеланджело. Ему не нашлось места в официальных каталогах искусства, где превалировали имена фра Беато Анджелико и Гвидо Рени. По этому поводу Гёте заметил: "Вера возвысила искусство, а предрассудки его принизили". Свои суждения о фреске и создавшем её мастере оставили крупнейшие философы, историки искусства, литераторы и музыканты. Фигурой Микеланджело живо заинтересовался Ницше, ставивший его гораздо выше Рафаэля и считавший, что, несмотря на все церковные препоны и предрассудки своего времени, Микеланджело "не убил в себе героя", а узрел идеалы новой культуры. И если бы герой Ницше Заратустра увидел "Давида" или "Моисея", то вполне мог бы воскликнуть: "Пред этой красотой из камня зарделось сердце пылкое моё!"84 О фреске "Страшный суд" сохранилось любопытное высказывание Вагнера, который по силе воздействия и мощи духа сравнивал Микеланджело с Бетховеном. Говорят, что оказавшись однажды в Сикстинской капелле, Вагнер сказал: "Как и в моём театре, здесь не шутят".
Страсти вокруг "Страшного суда" не утихали веками. Например, Стендаль в "Прогулках по Риму" вспоминает, как в 1828 году ему пришлось видеть, что во время праздничной литургии фреска Микеланджело была стыдливо завешена огромной, во всю стену шпалерой с "Благовещением" Федерико Бароччи, главы римского маньеризма. Восхищаясь фреской, многие сравнивали её с гениальным творением Данте.
При всём родстве душ двух великих итальянцев, к "Божественной комедии" скорее тяготеют рисунки Леонардо да Винчи о конце света или "Потерянный рай" Мильтона, нежели "Страшный суд". Даже в платонической интерпретации Фичино и Ландино "Божественная комедия" не в состоянии прояснить ни одно из откровений Микеланджело на алтарной фреске, вызвавшей неприятие клерикальной реакции. Отголоски Контрреформации, с которой столкнулся Микеланджело, слышны и в "Легенде о Великом инквизиторе" Достоевского.
* * *
Тем временем Микеланджело усиленно работал над новым заказом папы - эскизами для фресковой росписи капеллы Паолина рядом с Сикстиной, построенной Антонио Сангалло Младшим. Это было одно из последних проявлений тщеславия стареющего папы, небесным покровителем которого был апостол Павел. В подмогу Микеланджело был приглашён один из самых даровитых учеников Рафаэля Джованни да Удине для украшения лепниной карниза, окаймляющего потолок капеллы. Над двумя большими фресками (каждая 6,25 x 6,61 метра) "Обращение Савла" и "Распятие апостола Петра" работа велась с 1542 по 1550 год с большими перерывами из-за болезни мастера. Только благодаря неимоверному напряжению сил Микеланджело смог завершить роспись.
Эти две фрески принято рассматривать в качестве своего рода живописного завещания художника. Их сюжеты связаны с темами из новозаветной книги "Деяния святых Апостолов". В "Обращении Савла" прослеживается прямая связь с алтарной фреской "Страшный суд". Это особенно заметно в появлении летящей фигуры Христа в окружении целого сонма ангелов, праведников и грешников, охваченных хаотичным вихреобразным движением. Утвердилось даже мнение, что это выражение "господства первородных абстрактных космических сил" над судьбами людей. Существует и другое мнение, согласно которому на фреске представлены две основополагающие христианские концепции: обретение Благодати и Веры.
"Обращение Савла" выделяется мощью, по-прежнему присущей Микеланджело, несмотря на возраст и недуги. Он прекрасно знал, как добиться наибольшей выразительности, и поместил в верхнем углу летящего Христа, настигающего грозным световым лучом скачущего мытаря Савла. Неожиданно упав с лошади, будущий апостол Павел лежит на земле, устремив взгляд в пустоту за пределы картины. Он напряжённо вслушивается в голос, раздавшийся с высоты у него за спиной: "Савл, Савл, почто ты меня гонишь?" В валяющемся в придорожной пыли Савле, возможно, Микеланджело изобразил самого себя - тогдашние критики не раз удивлялись, что молодой мытарь изображён художником стариком. Им трудно было понять душевное состояние престарелого мастера, который постоянно прислушивался к внутреннему голосу собственной совести и просил в молитвах о снисхождении.
Парная композиция "Распятие апостола Петра" построена на тех же кричащих диссонансах. Но, памятуя о злобной критике, обрушившейся на алтарную фреску в Сикстине, и видя, в каком подавленном состоянии пребывал папа Павел, Микеланджело изобразил несколько обнажённых фигур только в окружении летящего Христа, дабы не тревожить особо рьяных ревнителей чистоты веры.
Роспись капеллы Паолина - это последняя живописная работа Микеланджело и, пожалуй, самое выстраданное его творение, в котором не осталось и следа от прежней гармонии, отличающей плафонную роспись Сикстинской капеллы с её мощным жизнеутверждающим началом и верой в человека. Здесь, как и в "Страшном суде", бушуют страсти вне времени и вне веры, а выраженное на обеих фресках беспросветное отчаяние обречено поедать самое себя.
Незаконченная роспись капеллы из-за смерти заказчика и болезни художника пострадала во время пожара, когда рухнул потолок, вскрывший серьёзные недочёты в проекте Сангалло Младшего. К сожалению, сегодня Паолина недоступна для массового зрителя, так как входит в комплекс приватных помещений папы римского.
* * *
Работа над фресками продолжалась, и Микеланджело горел одним лишь желанием - закончить оформление частной капеллы папы Павла III, с которым у него были очень добрые отношения. При написании последней фрески "Распятие апостола Петра" он не переставал думать о смерти - эти мысли его начали посещать ещё в юности.
Не смерть, а порождённый ею страх
Заставил впопыхах
Бежать куда глаза глядят от гнева,
Которым пышет дева.
Чтоб погасить в груди огонь страстей.
Мне напоследок дней
Лишь саван может верной стать защитой,
Тогда душа с Амуром будет квитой (127).
Как вспоминает Джаннотти, Микеланджело хотел убрать из этого стихотворения слово "страх", так как давно смирился с мыслью о смерти. Во время дружеской вечеринки в доме Строцци с ним произошёл удар. Врачи велели оставить больного на месте, прописав лекарства и строгий постельный режим, пока пациент не придёт в себя.
Болезнь так некстати выбила его из колеи, когда все мысли были о росписях капеллы Паолина. А тут ещё из дома пришла неприятная весть. Как писали братья, племянник Лионардо совсем от рук отбился, грубит взрослым и издевается над старой моной Маргеритой, живущей в их доме с незапамятных времён. Вспомнив, как родитель на смертном одре просил его не оставлять своим вниманием старушку, он тут же отписал Лионардо грозное письмо, потребовав от него уважительного отношения к старой служанке, которая не только принимала его при родах, но и выхаживала и холила, заботясь о здоровье балбеса, а потому он должен относиться к ней как к родной бабке.
Но вскоре его порадовала новость о рождении ещё одного внука. По всему видать, что племянница Франческа и её муж Микеле Гвиччардини живут душа в душу, и у них теперь четверо ребятишек.
Больше двух месяцев ему пришлось проваляться в постели в доме друга. Желая отблагодарить его за гостеприимство и заботу, он подарил Строцци двух пленённых рабов, которым не нашлось места после последней исправленной редакции контракта на гробницу Юлия. Позднее два шедевра оказались во Франции (Париж, Лувр).
Пока шло медленное выздоровление, Дель Риччо, работавший управляющим в доме Строцци, обратился к Микеланджело, который даже в постели не мог бездействовать, с просьбой подумать над проектом надгробия для безвременно скончавшегося своего племянника Чеккино Браччи, сына флорентийского изгнанника. По-видимому, идея не увлекла Микеланджело, но чтобы не обидеть друга, он взялся за работу, сделав несколько эскизов, однако ни один из них не удовлетворил его.
Вскоре ему стало известно, что с просьбой сочинить эпитафию к надгробию Дель Риччо обратился к Джаннотти и другим знакомым поэтам. Это задело Микеланджело за живое, и он принял вызов, загоревшись идеей превзойти соперников как количеством, так и качеством сочинённых эпитафий. Из-под его пера вышли стихи, воспевающие красоту юноши, но все они окрашены трагическим мотивом смерти. В написанном им цикле эпитафий жизнь и смерть словно играют в прятки друг с другом, отчего стихи звучат игриво и естественно, без надрыва и патетики. Всего из-под его пера вышло 48 четверостиший, сонет и мадригал. Проснувшиеся в нём азарт и состязательный дух заставили на время забыть о капелле Паолина, и он загорелся идеей. Сочинённые им стихи обрели лёгкую задорность и не свойственную эпитафиям иронию, как, например, в одном из первых четверостиший этого цикла:
Из рода Браччи он происходил.
Видать, от рук исходит их прозванье.
Имей он также и к ногам призванье,
То смерти б избежал в расцвете сил (184).
Здесь шутливо обыгрывается фамилия умершего юноши (braccio - рука). В другой эпитафии им раскрывается вполне банальная причина, сгубившая жизнерадостного юнца в расцвете лет, когда ничто, казалось, не предвещало трагического конца:
Подстерегла костлявая рука,
И Браччи мёртвым найден был в постели.
Он был сражён не шпагой на дуэли -
Сквозняк зимой смертелен для цветка (218).
В сочинённых им эпитафиях выражены самые чистые чувства, граничащие чуть ли не с идолопоклонством. Ему хорошо был известен племянник Дель Риччо, чьей юной красотой он восхищался. Сочинение эпитафий шло легко, словно его забавляла игра со словом. Когда заказчик попросил также написать портрет или изваять покойного племянника в мраморе, Микеланджело ответил в сонете не без иронии:
Мой друг Дель Риччо, горе безысходно,
И лик Чеккино нам уж не видать -
Ничем не воскресить из праха тело.Коль скоро души любящие сходны,
Его портрет придётся с вас ваять,
Раз мне натура надобна для дела (193).
Заказчику пришёлся не по вкусу сонет с сокрытой в нём иронией, и он упрятал его подальше от глаз. Что же касается самого надгробия, оно было установлено по рисунку Микеланджело умелым Урбино с помощниками в старинной римской церкви Арачели, что на Капитолийском холме.
Помимо стихов, которые по качеству не все равноценны, особый интерес вызывают любопытные приписки автора к некоторым стихам, которые отсылались небольшими порциями, и заказчик всякий раз одаривал мастера, словно подбадривая, всякими лакомствами, до которых был особенно охоч слуга и помощник Урбино, в обязанности которого входило быть посыльным между заказчиком и исполнителем.
Например, после одной из эпитафий Микеланджело пишет: "Не хотел отсылать, так как звучит смехотворно. Но присланные Вами форель и грибы трюфели заставят заговорить само Небо". Другой раз он признаёт: "Поскольку сегодня ночью поэзия меня не посетила, возьмите взамен три добротных стихотворения, сочинённых беднягой, страдающим запором". Под "беднягой" подразумевался Джаннотти, тоже включившийся в состязание.
Весьма интересна приписка к отосланному заказчику мадригалу: "Чтобы никто потом меня не корил за грамматические ошибки, за которые не избежать мне стыда, в этом деле я целиком полагаюсь на вас". Говоря о грамматике, автор подразумевал латынь, в которой не считал себя сведущим. И действительно, в седьмой строке мадригала стоит "sine peccata", что рифмуется со словом "nata", а надо "sine peccatis" или "sine peccato". Вероятно, некоторые эпитафии, как и было принято в те времена, были написаны им на латыни.
Однажды у заказчика вызвали неудовольствие две последние строчки одной из эпитафий:
Воспоминанья обо мне прекрасны.
В постели были ласки хороши.
Микеланджело был вынужден переписать эпитафию:
Останки обрели покой в тиши,
И сожаленья о былом напрасны.
Как ни были дни юности прекрасны,
Земная жизнь - темница для души (197).
Но он не успокоился, и его, видимо, удивило, что Дель Риччо так легко открещивается от былого. Отсылая следующее четверостишие, он благодарит в записке за присланный салат с укропом. Здесь скрытый намёк на известные ему былые интимные отношения заказчика с юным племянником, так как в переносном смысле слово "укроп" (finocchio) означает по-итальянски "извращенец".
Вся эта история несколько отвлекла Микеланджело от не покидавших его грустных мыслей, связанных с болезнью Виттории Колонна, от которой не было вестей.
Вероятно, полученная взбучка подействовала на племянника Лионардо, и чтобы умаслить больного дядю, он прислал ему несколько головок овечьего сыра pecorino и сорок больших фьясок доброго "Треббьяно". Микеланджело решил часть отослать папе Павлу и раздать друзьям, а остальное оставить для себя и Урбино, большого охотника пропустить стаканчик.
Когда после окончательного выздоровления он вернулся в дом на Macel dei Corvi, ему стало известно, что Дель Риччо, окруживший его особым вниманием во время болезни, предпринял попытку самовольной публикации некоторых его поэтических откровений, имея доступ к рукописям, так как некоторые из листов ему поручалось переписывать набело. Видимо, неверный друг усомнился в счастливом исходе болезни старого мастера и не смог удержаться от соблазна извлечь для себя выгоду, вечно нуждаясь в деньгах и сознавая, сколь высоко ценится каждый рисунок или стихотворение великого мастера.
Сохранилось письмо, в котором в знак былой дружбы Микеланджело умоляет Луиджи Дель Риччо сжечь оставшиеся у того бумаги и типографские оттиски. Об этой тёмной истории известно лишь то, что перепуганный Дель Риччо клялся и божился, всё отрицая, а замешанный в деле некий издатель просто его оболгал. Но Микеланджело был непреклонен. Такого он не мог простить и ответил вероломному другу гневным сонетом:
Назойливым и льстивым обхожденьем
Легко обиду нанести порой.
И вот я тягощусь самим собой,
Раз низости обязан исцеленьем.Коль к ближнему проникся уваженьем,
Не лги ему и не криви душой:
Тем паче старца не смущай покой -
Ему-то жить негоже заблужденьем.Святые чувства преданы огню,
А жизнь, Луиджи, всякого карает,
Кто подло выгоду извлечь посмел.Тебе известно - дружбу я ценю,
Но ныне гневом вся душа пылает -
Терпенью моему настал предел! (251)
* * *
В Риме по приглашению Павла III объявился Тициан. Папа тепло принял прославленного художника, захотев по примеру императора Карла V, чтобы обласканный им живописец увековечил его для потомства. После аудиенции у папы, где были оговорены детали будущего портрета и гонорар, Тициан решил нанести визит вежливости Микеланджело, с которым давно желал лично познакомиться. Да и повод был подходящий - желание навестить больного собрата по искусству. За ним увязался было земляк и бывший ученик Лучани, сиречь дель Пьомбо. Но прослышав о недавней размолвке между двумя мастерами, мудрый Тициан отправился на Macel dei Corvi с предложившим свои услуги Вазари, с которым он прибыл в одном почтовом дилижансе из Флоренции по завершении работы в Санто Спирито. Тот же Вазари попросил великого мастера не упоминать в разговоре с Микеланджело имя герцога Франческо Мария делла Ровере, чей блистательный портрет был недавно написан Тицианом (Мадрид, Прадо), и своего друга писателя Аретино, с которым у хозяина дома особые счёты.
По настоянию врачей Микеланджело большую часть времени проводил в саду на свежем воздухе. Раздался полуденный пушечный выстрел, поднявший в воздух тучу ворон и голубей.
- Пушкарь Святого Ангела палит, - объявил подошедший Урбино, - а стало быть, пора принять лекарство.
Микеланджело поморщился, принимая из рук Урбино мензурку с микстурой.
- От вида снадобий меня тошнит. Осточертело мне твоё знахарство!
- При чём тут я? - подивился Урбино. - Ронтини, лекарь ваш, вас просто чудом вытащил из гроба.
- Коль так, ищи в дорогу справный экипаж, - приказал Микеланджело, - раз мной одолена хвороба.
- В какие же края, позвольте знать?
- К Виттории в Витербо. А куда же? Договорились через день писать - ни строчки не было на Пасху даже. Я вижу, хочешь что-то мне сказать?
Урбино замялся.
- Пришёл с повинною Дель Риччо, - робко начал он. - Все рукописи им возвращены. Божится, что вам не желал худого и что в подлоге нет его вины.
- Не всепрощенец я. О нём ни слова! - строго заявил Микеланджело. - Мне от него не надобно услуг. Не смей перечить и не будь, как сводня! Кого я вижу?!
На дорожке показались Тициан и Вазари.
- Здравствуйте, наш друг! - радостно приветствовал его Тициан.
- Вас, мастер, просто не узнать сегодня! - воскликнул Вазари. - Полезен вам на воздухе досуг.
Микеланджело был безмерно рад их появлению. Ему было известно, что прославленный венецианский мастер ненамного моложе его, и он невольно залюбовался статной фигурой гостя, излучающей достоинство и благородство.
- Друзья, располагайтесь, - предложил он, убирая в сторону рисунки со стола. - В доме душно. Как вам живётся в Риме, Тициан?
- Святым отцом я принят столь радушно, что в Бельведере жить приказ мне дан.
- Там Леонардо обитал когда-то, вынашивая грандиозный план, - пояснил хозяин дома. - Жаль, что казна была не торовата.
- Я слышал, был он страстью одержим к наукам, преисполненный дерзаний, - заметил Тициан.
- Он, как природа, был непостижим и представлял собою кладезь знаний.
- А я вот вычитал не так давно, что Леонардо часто ошибался, - решил высказаться Вазари, чтоб показать свою осведомлённость.
- Судить-рядить об этом всем вольно, - ответил Микеланджело, дабы сменить тему. - Скажу лишь, что тогда с ним мало знался.
Но Тициана давно занимала эта тема, и оказавшись перед очевидцем того славного времени, когда во Флоренции, а затем в Риме безраздельно господствовала в искусстве славная триада, а за её соперничеством следила вся Европа, он не удержался и сказал с грустью:
- Мир Рафаэль покинул слишком рано. А каково на сей счёт ваше мненье?
- Хотя в искусстве он не знал изъяна, но вскоре наступило пресыщенье.
Разговор пошёл о нынешних временах, когда бал правят цинизм и стяжательство, а человек по-прежнему несвободен и подвергается насилию.