Голиков был из третьего автобуса. Маленький крепыш, с веселым лицом, фанатично преданный спорту и культу здоровья. Он даже в мороз выходил на улицу в футболке заниматься. Позавчера прилетевший камень разорвал ему руку. Поначалу думал, пройдет, помазал йодом, перебинтовал, но рука сильно опухла. Пришлось ехать в поликлинику. Второй товарищ по несчастью постоянно смотрел в окно и ни с кем не разговаривал. Анатолий Дрошенко ехал лечить палец. Вчера у него была красная сыпь, но врач успокоил, что это всего лишь аллергия. Сегодня палец заболел в суставе. Но это все были отговорки – товарищи уже понимали, что Толик просто "косит", стараясь уехать домой. Он сломался – это было видно по его потухшим глазам и безразличию к происходящему. Анатолий изыскивал любую возможность, чтобы остаться в автобусе или общаге. В его внутреннем стержне уже появилась трещина и теперь с каждым днем она увеличивалась, грозя его переломить. И тогда человек может потухнуть, как еле тлеющий уголек, или совершать неадекватные поступки. В механике есть наука – сопромат – определение прочности, жесткости и устойчивости материалов конструкции к нагрузкам. Но еще никто не придумал, как рассчитать предел допустимости моральных и физических нагрузок, при превышении которых внутренний дух человека – его стержень, ломается и что-то в нем незримо изменяется. Он теряет желание действовать, сопротивляться, бороться, расслабляется и просто плывет по течению с безразличием, разъедаемый невидимой ржавчиной сомнений и отговорок, жалостью к себе и безучастностью к окружающим. Через четыре дня командир отправит Анатолия Дрошенко домой, а кому-то вместо него из более-менее спокойного города придется ехать в этот ад. Еще через два месяца Анатолий уйдет на пенсию по состоянию здоровья и, бряцая медалями, будет рассказывать о своем героическом прошлом.
На улицу Пылыпа Орлыка, где находилась поликлиника МВД, с Грушевского доехали быстро. Иван вышел из машины и удивленно остановился. Это был совсем другой мир. Чистый белый снег, не покрытый черными хлопьями гари. Люди, спокойно спешащие по своим делам вполне дружелюбны, только смотрят на четверых грязных, засаленных бойцов удивленно и испуганно, стараются перейти на другую сторону улицы. Наверное, я бы тоже так сделал, если бы увидел людей, только что вылезших из преисподней, другого нереального мира, который видишь только по телевизору и все, что там показывают, кажется фантастикой. Удивление вызывает и поведение грязных парней в камуфляжных куртках с надписью "Беркут" на спине, они не стараются избивать мирных граждан, втаптывать их в землю, как показывают по телевизору. Просто стоят и удивленно смотрят по сторонам. Иван взял в руку снег, понюхал его, потом лизнул – настоящий. За десять дней, проведенных на Грушевского, он уже отвык от чистых, не почерневших от сажи улиц, от спокойной, размеренной жизни обычного человека. Уже стало обыденным: люди, кидающие в тебя камни, товарищи, горящие от разбившихся бутылок с "коктейлем Молотова", лунный пейзаж постапокалиптического мира, раскаленные бочки от круглосуточно поддерживаемого в них огня. В поликлинике, куда зашли бойцы вместе с фельдшером, посетители удивленно осматривали их с ног до головы. Их грязные пропахшие дымом куртки в гардеробной повесили в дальний угол.
– Наверно и нас сейчас где-нибудь в угол засунут, – пробубнил Голиков, смотря, с каким выражением лица взяла его куртку гардеробщица. Но его слова не подтвердились. Сначала они зашли в туалет; после Грушевского все было непривычно: душистое жидкое мыло и ветродуйка с теплым воздухом, чистый унитаз, на котором нет следов грязных ботинок, и белый бачок, не залапанный черными от сажи руками.
– Я бы здесь и жить остался, – пошутил Иван, отмывая горячей водой лицо и шею от копоти. Чисто вымытые, с новенькими карточками, бойцы разбежались по врачам.
Иван сидел напротив терапевта, который внимательно рассматривал его флюорографию.
– В легких нет хрипов, снимок чистый, но дыхание тяжелое. Бронхит. Вам надо полежать и теплое питье, – порекомендовал доктор, что-то записывая в карточке. Журба усмехнулся своему неизвестному отражению в зеркале, висящем за спиной врача. На него смотрело совсем незнакомое лицо – красные, воспаленные глаза с черными кругами, непонятно – или от недосыпания, или от сажи, висящей постоянно в воздухе, впавшие щеки с трехдневной щетиной, резко очерченный нос. Можно прямо из кабинета на съемочную площадку, кино про каторжан снимать.
– И не надо ухмыляться. Здоровье ни за какие деньги не купишь, – сделал замечание медик, истолковав улыбку милиционера по-своему.
– Спасибо доктор, – поблагодарил Иван, выходя из кабинета. Достав телефон, он набрал номер фельдшера.
– Вань, ты в поликлинике побудь. Мы Макса в госпиталь повезли, – быстро протараторив слова, медик отключился.
– Хорошо, – ответил Журба в трубку, из которой уже раздавались гудки.
Спустившись вниз, в холле он забрал свою куртку, сиротливо висевшую в углу, и, усевшись на стул, рассматривал посетителей поликлиники. Интересно было видеть женщин в легких норковых полушубках, на высоких каблуках, громко цокающих по полу. Интеллигентного вида мужчина в длинном пальто с портфелем в руках, спешащий по своим делам. Все это было как-то чуждо ему, в то время, когда его товарищи глотают дым покрышек и падают под градом камней, здесь спокойная, тихая, сытая жизнь. Наверное, так же себя чувствуют солдаты, вернувшиеся с войны, попадая в мирное время, они не могут понять его. Входные двери открылись и на пороге возникла более понятная Ивану картина. Пятеро вэвэшников, такие же, как и он грязные, зашли в вестибюль поликлиники, удивленно осматриваясь по сторонам. Иван их понимал.
– Стойте здесь, – сказала им немолодая женщина, которая их привела, а сама пошла наверх.
– Можно? – спросил один из срочников, указывая на пустой стул около Ивана. Возле Журбы никто не рисковал садиться что, учитывая исходящий от него запах гари и внешний вид, не удивительно.
– Конечно, садись.
Остальные товарищи сидящего возле Ивана солдата собрались у окна, что-то негромко обсуждая между собой. Вэвэшник, сидевший рядом, молча достал телефон и просматривал фотографии. Руки у него были грязные, сбитые на косточках, с черной окантовкой вокруг ногтей. Судя по его внешнему виду, за спинами товарищей не прячется. Периодически то один, то другой солдат захлебывался громким кашлем, выворачивающим все внутренности.
– Ребята! Сдаем куртки, поднимаемся! – негромко крикнула женщина, сопровождавшая солдат. Дружной стайкой они проскочили к гардеробу, сдавая куртки, после чего, построившись, пошли вверх по ступенькам. Иван откинулся на спинку стула и расслабленно закрыл глаза. Спокойная, умиротворяющая обстановка расслабляла. Нервное напряжение прошедших дней отпускало. Он даже немного задремал. В кармане раздался звонок телефона.
– Выходи! Мы уже подъехали, – позвал фельдшер. Назад возвращались уже без Голикова. Дрошенко все так же отрешенно смотрел в окно. Иван уже знал со слов фельдшера, что Анатолию поставили диагноз – вывих, посоветовали мазать мазью, чем он был очень расстроен.
– Что с Максом? – спросил Иван.
– В госпитале немного полежит, – ответил водитель. Возле окна тяжело вздохнул Дрошенко.
– Почистят, зашьют руку, будет как новенький, – улыбаясь, поддержал водителя фельдшер. Проехав перекрывающих дорогу возле Кабмина вэвэшников, заехали на территорию, где стояли автобусы "Беркута". Иван вышел из машины и в груди неприятно защемило. Так захотелось обратно, где чистый снег, а в воздухе не летают хлопья сажи, нет постоянного грохота – туда, где живут обычные люди. Настроение сразу пропало, исчезло ощущение какого-то праздника в душе. Поблагодарив фельдшера и водителя, боец молча пошел в автобус, кутаясь в свою грязную куртку.
Грохот по крыше автобуса мешал хоть немного подремать после смены. Казалось, что кто-то большими пригоршнями сверху сыпет горох на крышу автобуса, бросая то меньше, то больше. На улице шел дождь вперемешку с ледяной крупой и резкие порывы ветра бросали его, гремя по железной крыше и окнам. Лишний раз выходить на улицу никто не рисковал. Сегодня Иван чувствовал себя гораздо лучше. Температуры, которая держалась четыре дня подряд, уже не было дня два, и сухой лающий кашель, разрывающий грудь и горло, понемногу стал проходить. Легче стало после того, как он два дня провалялся на базе, глотая пригоршнями таблетки и запивая их микстурой, которую дал фельдшер. Когда Иван вернулся назад на Грушевского, то с удивлением заметил, что возле баррикад стало спокойнее. Установилось негласное перемирие; радикалы не трогают нас, а мы не трогаем их, на том и порешили. После того как противостояние успокоилось, зазор между сменами сделали не два часа, а четыре и теперь можно спокойно отдохнуть и заняться своими делами. Через день в ночь отпускали на базу, в общежитие, где можно помыться и постирать вещи, выспаться, вытянувшись во весь рост на кровати. Иван никогда не думал, что спать на кровати такое блаженство, но после автобуса он это понял. Журба ногой задел Гену, который, мучаясь от грохота, вздыхал и ворочался на сидении. Он открыл глаза и сразу спросил:
– Пошли в столовую, в Кабмине по пирожному с чаем слопаем? Что-то сладенького захотелось.
Журба посмотрел в окно. Дождь вроде немного утих.
– Погода мерзкая, не хочется и выходить лишний раз В животе предательски заурчало.
– В принципе – если пробежаться, давай сходим, – согласился Иван.
– Пойдешь в столовку в Кабмин? – поинтересовался Гена у Одаса.
– Пойду. Там не дорого? – заволновался Игорек.
– В таких заведениях дорого не бывает. Притом, мы много набирать не будем – по пирожному и чаек, – успокоил его Гена.
– Тогда пошли. Печку выключить или пусть дует? – поинтересовался у остающихся в автобусе товарищей Игорь.
– Пускай дует, – крикнули ему в ответ.
– Пар костей не ломит, – сказал пословицей Саркис, как всегда зависший в своем телефоне.
На улице было сыро, мелкий дождь и ветер быстро выдувал тепло. Под ногами был сплошной лед, и друзья, стараясь не упасть, осторожно поплыли к высоким дверям Кабмина. Во дворе все было посыпано солью, можно было идти, не боясь поскользнуться. Быстро проскочив двор, не привлекая лишнего внимания, милиционеры зашли в столовую.
– Смотри! Кое-кто уже жирует, – сказал Гена, показывая в сторону Каустовича и еще нескольких бойцов, сидящих за столиком. Увидев друзей, Леха заулыбался и приветливо помахал им рукой. Очереди не было, поэтому быстро выбрав, кто что хотел и, оплатив на кассе, милиционеры уселись за стол, застеленный белоснежной скатертью. Гена, запихиваясь пирожным, с полным ртом сказал:
– Вкуснотища. Я, наверное, схожу еще одно пироженко возьму.
– Возьми, возьми, маленький. Улыбающийся Одас, не скромничая, рассматривал девушку, сидящую за соседним столиком. Она, смущаясь под беззастенчивыми взглядами Игорька, краснея, быстро доедала салат.
– Игорь! – стукнул по ноге Иван. – Ты в ней сейчас дырку прожжешь. Нас из-за тебя сюда пускать перестанут.
– Я любуюсь красотой, – громко, так, чтобы слышала девушка, сказал Одас.
– Куда они денутся. Пускать не будут. Кто еще их черствые пирожные есть будет, как не он? – полушепотом добавил Игорь, кивая головой в сторону подошедшего к столу Находько.
– Хорошие пирожные, – стал на защиту Гена, ставя на стол тарелку с бисквитами.
– Ты же сказал одно? – улыбаясь, обратил внимание на непомерный аппетит друга Иван.
– Не смог удержаться. Вот это я еще не пробовал. Женщина на кассе сказала, очень вкусное.
– Быстро разжиреешь, если будешь столько сладкого есть, – предупредил Одас.
– Позанимаюсь в спортзале лишние полчасика и все калории вылетят, – беспечно ответил Гена.
Объект наблюдения Одаса быстро допила сок и, схватив сумочку, выскочила из столовой.
– Эх, ушла, – расстроено сказал Игорь. Посидев еще минут десять, подождав, пока Гена доест, милиционеры вышли из столовой. Сзади их догнал Каустович.
– Вы к автобусам? Гена кивнул головой.
Уже спускаясь вниз в сторону выхода из Кабмина, Журба заметил знакомое лицо, промелькнувшее навстречу.
– Подожди, – остановил товарищей Иван.
– Что там такое? – спросил у друга Леха Каустович.
– Это только что возле нас Царев прошел?
– Вроде бы он. А что?
Иван развернулся и устремился вслед за депутатом.
– Олег Анатольевич, я извиняюсь, можно Вас отвлечь на минуточку?
Народный избранник остановился, повернулся к "беркуту", с удивлением поднял брови. Журба подошел ближе и, смотря прямо в глаза Цареву, сказал:
– Олег Анатольевич, мы с ребятами Вас очень уважаем за вашу принципиальную позицию, которую вы не меняете, несмотря ни на что, и прямолинейность. Вы не боитесь высказывать прямо в лицо оппонентам свое мнение.
Сзади к Ивану подтянулись товарищи.
– Вы в Раде принимайте правильные законы, а мы здесь их будем претворять в жизнь, – вставил свои "пять копеек" Леха.
– Договорились. – Царев протянул большую, крепкую, мужскую ладонь, которую Иван крепко пожал.
– Спасибо, ребята, вам за вашу работу, – с улыбкой поблагодарил депутат. Покрасневший боец смущенно ответил:
– Да не за что.
Из-за спины милиционера пожать руку потянулись и остальные бойцы. Пожимая каждому руку, Царев повторял:
– Спасибо, ребята.
– Ладно, пошли, – позвал товарищей Иван.
– До свидания, Олег Анатольевич.
– Удачи, мужики. Держитесь.
Довольные милиционеры, весело переговариваясь, пошли в сторону выхода из Кабмина. Перед выходом возле турникета Иван свернул в сторону.
– Вы идите, а я еще в туалет заскочу, – предупредил он товарищей.
Возвращаясь из Кабмина, Иван подошел к товарищам, стоящим за автобусом. Бойцы как раз обсуждали вместе с друзьями из Львовского "Беркута" версии дальнейшего развития ситуации на Украине и на майдане. Взгляд Журбы привлек Николай Линенко, который стоял в стороне от всех и нервно курил. Лицо его было бледным, а потухший взгляд скользил по колоннам и окнам здания напротив, ни на чем конкретно не останавливаясь. Создавалось впечатление, что милиционер находится в прострации и мысли его где-то далеко.
– Ген, ты не знаешь, что с нашим Морячком твориться? Уже второй день ходит как в воду опущенный, – обратился с тревогой в голосе к другу Иван.
– Ну, ты даешь! Вань, ты что, не слышал? В интернет кто-то выбросил информацию, что Колян участвовал в задержании активистов на Грушевского. Откуда вытянули имя, фамилию, год рождения – непонятно. Даже адрес узнали. У жены взломали страничку в "Одноклассниках". Пишут, что если муж не уволится из "Беркута", спалят вместе с квартирой. У них частный дом на три семьи, так соседка, когда узнала про угрозы, прибежала и жене Морячка закатила скандал: "Тебя палить будут и мы вместе с тобой сгорим". Жена вся в слезах давай Коле названивать. Он позвонил отцу, тот егерем работает. Батя взял ружье и ночует у невестки с внуком. Жена сына в садик не водит, боится на улицу выходить. Батя ходит скупиться в магазин. Коля за семью переживает, звонит им постоянно.
– Да, я б теж хвилювався. Диви які падлюки, жінок та дітей залякують, курви, – возмутился львовский спецназовец. Он и не знал, что их ожидает буквально через месяц. Потом после приезда с майдана Иван, созваниваясь с друзьями, узнал, что возвращающихся из Киева бойцов львовского "Беркута" встречали радикалы всех мастей с заложниками из числа семей спецназовцев. Вытаскивая из автобусов и избивая офицеров и сержантов, погнали их на сцену, где угрозами заставили просить прощения и стать на колени, снимая все это на видеокамеру. В толпе перед сценой под охраной боевиков стояли дочери, жены, матери и смотрели, как издеваются над их отцами, мужьями, сыновьями и молча глотали слезы. Но это все будет потом, а сейчас все переживали за Линенко.
– Может, командира попросить, чтобы отпустил Колю домой? Пусть семью в безопасное место перевезет пока все не разрулится, – выдвинул пришедшую в голову идею Ахтыркин.
– Уже командир дал добро, завтра поедет, а сегодня он позвонил начальнику УВД, поставят возле дома наряд пэпээшников, – пояснил всезнающий Гена.
– Может, деньгами братану скинемся? – выдвинул идею Саркис.
– Правильно! По полтинничку. Ему и на дорогу, и семье на первое время будет, – поддержал друга Кольницкий.
– А это идея. Вот ты, Андрюха, и займись общественно полезным делом. Обойдешь автобусы и объяснишь мужикам, на какое благое дело надо денег сдать. В третьем автобусе попросишь Бодренко Семена, пусть с Колей по душам поговорит, успокоит парня. Если ему нужен помощник психолога, у Одаса пускай возьмет. У него всегда на всякий случай фляга коньяка в сумке лежит.
– Хлопці, якщо від нас яка допомога потрібна, то ви кажіть, не соромтесь. Як то кажуть, чим зможемо допоможемо, – предложил свою помощь высокий прапорщик из Львова.
– Да нет, Олесь, спасибо большое, мы с этим вопросом как-нибудь сами справимся, – поблагодарил друга Иван.
– Нашим хлопцям теж есемески приходили з погрозами. Потім хлопці вирахували, яка падло з управління кадрів телефони віддала майданівцям. Добре йому пику натовкли, він ще грошей дав, щоб тим, чиї він телефони передав, нові стартові пакети купити, – Олесь говорил на украинском языке, но все собравшиеся его прекрасно понимали, хотя сами разговаривали на привычном им русском.
– Ментовка – это отличная копилка для хранения тайн и секретов, похожа на дуршлаг, из которого все вытекает. Я не удивлюсь, если наши данные уже есть в интернете, – возмущенно чеканя слова, выразил свое мнение Ахтыркин.
– Я в инете читал, – начал Саркис, – создаются специальные группы мониторинга, которые вычисляют персональные данные силовиков; потом через адресное бюро устанавливают адреса и эту информацию выкладывают на своих сайтах и в социальных сетях. В начале января на одном из сайтов опубликовали данные на полторы тысячи "Беркутов" и список постоянно пополняют.
– Вот черт, а куда власть смотрит? Есть же в милиции подразделения по борьбе с киберпреступностью. Пускай заблокируют этот сайт, привлекут владельцев к ответственности, – от возмущения лицо Гены покраснело.
– Я, мабуть, вже піду до своїх, бо вже замерз, як вовкулака у лісі, – посиневшими губами сказал Олесь. – Оце того тижня видали берци на "риб’ячому хутрі", на вулиці через півгодини ноги льодом вкриваються. Ну все, до побачення.
– Давай, пока! Забегай, как время будет, – попрощались с товарищем бойцы.
После холода продрогших милиционеров разморило в теплом автобусе. Только Гена все не мог успокоиться. Он позвонил жене и начал давать ей указания:
– Поудаляй все фотки из контактов, на которых я есть, и поменяй фамилию на своей страничке. Да нет, ничего страшного не случилось; просто пришел приказ из главка убрать все фотографии и закрыть странички в соцсетях. Да нет, тебе не надо страничку закрывать, просто поменяй фамилию. Ну, какую? Впиши Геворгиян, как у нашего соседа. Я не думаю, что ты дурочка. Напиши свою девичью. Ладно, я пошел, а то у нас построение. Все делай, как я сказал! Обнимаю! – уже на повышенных тонах быстро попрощался Гена.
Иван, развалившись на сиденье, наблюдал за товарищем из-под прищуренных глаз, ехидно улыбаясь.
– Ген, ты зачем это сейчас сделал? – тихим вкрадчивым голосом поинтересовался Иван.
– Что сделал? – опешил от непонятного вопроса товарищ.