Вспомнив, как меня принимал Берия, я ощутил неприязнь к капитану - недалекому, жестокому и охочему до власти.
Невольно я передал Абакумову это воспоминание как посыл, и капитан испугался. Мало ли какие отношения у этого жида с наркомом, - подумал он опасливо и резко сменил "маску", мигом перевоплотившись в доброго и отзывчивого человека.
Но его нутро по-прежнему оставалось гнилым. Я был ему нужен как инструмент для упрочения положения.
Абакумов не просто так интересовался моими психологическими талантами, в нем жила вера в могущество гипноза, немного детская. Отец его второй жены выступал под именем Орнальдо, именно как гипнотизер, причем неплохой.
Отсюда, по-видимому, и возник интерес к моей персоне.
- Я наслышан о ваших необыкновенных способностях, Вольф Григорьевич, - сказал капитан вкрадчиво. - Очень бы хотелось увидеть, как вы это делаете.
- Что именно? - уточнил я.
- Внушение! - выпалил Абакумов. - Сейчас я приглашу сотрудника, а вы попытайтесь внушить ему что-то невероятное. Пусть он споет… Нет, пусть лучше спляшет… Нет, внушите сотруднику, чтобы он пригласил меня танцевать. Сможете?
- Смогу.
Капитан вызвал пожилого офицера, и я отдал ему мысленный приказ побыть "кавалером".
Офицер с несколько неуклюжей грацией приблизился к начальнику, церемонно поклонился и сказал:
- Разрешите пригласить вас на вальс!
Абакумов смешно растерялся, но "кавалер" был настойчив - он повторил свое приглашение, и я приказал ему обо всем забыть.
Офицер недоуменно оглянулся, совершенно не разумея, как это он оказался так близко от непосредственного начальства, и Абакумов быстро сказал ему: "Ступайте!"
Капитан был сильно впечатлен, но еще долго выспрашивал меня о том, как да что. Под конец он успокоился и даже повеселел.
- Вы, как советский человек, не откажетесь помочь органам, если потребуется? - спросил он с легким нажимом.
- Как советский человек всегда готов оказать органам посильную помощь.
- Ну, я и не ожидал от вас другого ответа, и вы никогда не пожалеете о своем решении. Вы не думайте, Вольф Григорьевич, мы умеем ценить преданность. Ваша помощь будет хорошо оплачена…
- Помогать своей стране я буду бесплатно, а вот.
- Ну, ну! - добродушно подбодрил меня Абакумов.
- Я бы очень хотел узнать, что сталось с моими родными в Польше….
Капитан деловито кивнул и сказал увесисто:
- Узнаем, Вольф Григорьевич!
На этом мы и расстались. Я вернулся в гостиницу и позволил себе рюмочку коньяка."
Документ 26
Рапорт В. Мессинга за 20 декабря 1940 года:
Совершенно секретно! Особая папка
НКВД СССР
Секретариат
Москва, пл. Дзержинского, 2
"Товарищ Берия!
Сразу по первому вопросу. Встречу с И. В. Сталиным я не планировал и не мог планировать - это не тот человек, которого можно учитывать. Более того, я даже не предполагал, что подобная встреча вообще может произойти, и не знаю, по чьей именно инициативе она таки произошла.
Льщу себе предположением, что товарищ Сталин сам захотел увидеться со мной.
А произошло все обычным порядком.
У меня были выступления в Гомеле. Вечером, после концерта, я сидел в номере гостиницы и пил чай, сдобренный армянским коньяком.
Тут в дверь постучали, и я открыл двум офицерам при полном параде.
- Товарищ Мессинг? - сказал один, четко отдав честь. - Мы за вами. Собирайтесь, вас ждут в Москве.
Мало что понимая, я оделся, обулся, прихватил с собой портфель и вышел. Меня отвезли на аэродром и посадили в самолет. Первый раз со мной было такое, чтобы за мной высылали самолет!
Признаться, я первым делом подумал на вас, Лаврентий Павлович, что это по вашему велению меня вызывают в Москву.
На Центральном аэродроме я пересел в "ЗИС" и проехал за город, на дачу И. В. Сталина.
На какую именно, я не знаю до сих пор, а о хозяине дачи я узнал, прочитав мысли сопровождающих.
Охрана меня тщательно обыскала, отняла портфель, и офицер для поручений провел в сталинский кабинет.
Вы, Лаврентий Павлович, когда затребовали этот отчет, уточнили, что именно вас интересует. Отвечаю: товарищ Сталин не поддается внушению - это человек со стальной волей. К тому же у него имеется то, что отличает истинного государственного мужа от политика - харизма. Тот незримый ореол, та аура, что приводит к повиновению целые народы, а у врагов вызывает почтение.
Харизма - продукт высшей нервной деятельности, и ее тоже можно назвать необыкновенной психологической способностью, имеющей отдаленное сходство с массовым гипнозом.
Но по порядку.
Когда я вошел в кабинет, тов. Сталин сидел за столом, изучая какие-то документы. Увидев меня, он встал, приблизился и молча оглядел меня, словно изучая. А я изучал его.
Иосиф Виссарионович был ко мне доброжелателен, хотя и чувствовалось явное недоверие. Видимо, получив различные материалы, вождь составил обо мне нелестное мнение, как об очередном шарлатане.
Потом Иосиф Виссарионович предложил мне сесть, и мы закурили - он трубку, я - папиросу.
- Откуда вы родом, товарищ Мессинг? - спросил Сталин спокойно, но пристальный взгляд его желтых глаз не позволял расслабиться.
Нет, я не испытывал страха, мне ничего не грозило. Просто, разочаровавшись во мне, вождь просто отпустил бы меня, навсегда позабыв о моем существовании. А я хотел, ну, не то чтобы понравиться, но произвести наилучшее впечатление - точно.
Я рассказал о моей родине, о семье.
- А когда вы ощутили свои способности, Вольф Григорьевич?
- В отрочестве, товарищ Сталин, или даже в детстве, когда предсказал, что у соседа корова сдохнет. Но тогда я не понимал, что это именно мои способности позволили заглянуть в будущее. Да я и слов таких не знал…
Иосиф Виссарионович усмехнулся, вынул трубку изо рта и сказал:
- Говорят, что вы ловкач, умеете проходить сквозь стены. Это правда?
- Нет, товарищ Сталин, сквозь стены - это уже слишком. Но силой внушения могу заставить пропустить меня или просто не заметить. Отвести глаза.
Вождь хмыкнул.
- Ваша сила внушения заставила Лаврентия сменить всю свою охрану. А что вы еще умеете, кроме внушения и отгадывания?
- Ну-у… Я могу двигать стакан или пачку папирос по столу силой мысли, но какой в том толк, не знаю. А иногда мне открывается будущее. Порой это смутные картины, образы, а бывает так, что я на вопрос: "Что будет?" просто знаю ответ. Он словно всплывает в сознании.
- Просто знаете ответ? - нахмурился Сталин.
Он не верил мне, и тогда я предложил:
- Товарищ Сталин, испытайте меня. Давайте я попробую предсказать что-нибудь из ближайшего будущего.
Вождь кивнул.
- Хорошо, попробуйте, - сказал он. - Только предскажите что-нибудь такое, чего никто не ожидает. Точно предскажите, а не как гадалка на базаре, и желательно, чтобы вы предсказали какое-нибудь крупное событие.
Да, это была задача! Помните, товарищ Берия, я рассказывал вам о скорой войне с Гитлером? Она обязательно случится, эта война, и многие, кому положено, знают об этом, хотя чаще всего предпочитают умалчивать. Но именно об этом, самом крупном событии, я не стал ничего говорить, ибо не знал, когда именно начнется война.
И тогда я получил ответ, возникший где-то в глубинах моего мозга.
- В январе в Бухаресте будет попытка переворота, будут беспорядки и погромы. Переворот не удастся. Двадцать первого января он начнется, а двадцать третьего закончится.
- В Румынии? - заинтересовался Сталин. - Хорошо, я запомню. Месяц остался. А почему вы сказали именно про Румынию? Вы как-то связаны с Румынией?
Я смутился.
- Да нет… Просто… Хм. Водитель, который привез меня сюда, на дачу, сильно похож на Хаима Либскинда - он был портным в Гуре. А прозвище у него - "Румын". Отец Хаима, Мойше Либскинд, бежал из Румынии, спасаясь от погромов.
- Вот, значит, как… - протянул Сталин. - Подумали о каком-то портном, а увидели переворот…
- Ваш сын Василий в январе уедет в Липецк на курсы усовершенствования командиров эскадрилий, - быстро добавил я, понимая, что Сталин не слишком доволен итогами нашей встречи.
Вождь задумался, испытующе глядя на меня.
- Если ваше предсказание про Румынию сбудется, - проговорил он, - то мы еще встретимся с вами.
Иосиф Виссарионович встал, и я понял, что аудиенция закончена.
Чувствовалось, что он разочарован, видимо, ожидания его были иными. Но и я не всегда волен распоряжаться своим даром.
Меня проводили на аэродром и даже снабдили пакетом с бутербродами и термосом с горячим чаем, чему я был весьма рад.
Вот и все, что я могу сказать, Лаврентий Павлович.
Добавлю, что тов. Сталин не требовал от меня демонстрации моих способностей, видимо, ему вполне хватило тех примеров, что приводили вы в своих докладах.
С нетерпением жду конца января.
Теперь, что касается вопроса № 2. Вы настоятельно просили, чтобы я ставил вас в известность о любых видениях будущего. Признаюсь, очень хотел рассказать тов. Сталину о будущей войне, которая начнется в этом году, но вождь и сам знает об этом. Самое же главное мне неведомо - когда именно она начнется. Полагаю, что летом, но ни числа, ни даже месяца назвать не могу. Видения же страшные. Немцы захватят Киев и расстреляют многие тысячи евреев в месте с названием Бабий Яр. Они организуют множество концлагерей, куда сгонят сотни тысяч пленных красноармейцев, обрекая тех либо на предательство, либо на мучительную смерть.
Так будет, Лаврентий Павлович, я знаю это. Страстно мечтаю доказать свою правоту - и не могу. Вам одному сообщаю то, за что Абакумов меня бы приказал расстрелять. Надеюсь на вас.
В. Мессинг".
Документ 27
Письмо В. Мессинга В. Г. Финку:
"С Новым годом, Витя!
Поздравь от меня Фиру, и простите, ради бога, оба, что не приехал на праздники - не смог вырваться из своего беличьего колеса, сплошные гастроли.
Пишу из гостиницы в Сталинграде, а завтра выезжаю в Краснодар. Потом - Ростов, который на Дону, и Харьков.
Самое интересное, что мне дали комнату в коммуналке, но я там ночевал буквально один раз, когда приехал из Киева и собирался в Свердловск.
Не подумайте, что я жалуюсь - еще в Европе привык к кочевой жизни. Понемногу обзавожусь хозяйством - уже три чемодана таскаю за собой по городам и весям.
Новый год я встретил в дороге, в вагоне поезда, но этот последний день декабря запомнится мне надолго - сплошные приключения.
Началось все еще на вокзале в Пензе.
Зал ожидания был почти пуст, никто особо не стремился в путь накануне праздника, только скучные командированные, несколько угрюмых колхозниц с кучей сумок да я.
Часов в пять появился мальчик лет десяти, в чиненом-перечиненом пальтишке, большой, не по размеру, ушанке и в таких же громадных ботинках.
Он присел на деревянный диванчик и постарался спрятать ноги - стеснялся своей обувки.
Посидев в одном месте, он пересел на другое, поближе к теткам, делившимся рецептами борщей да прочих яств. Потом он встал и понуро двинулся к "выходу в город".
Я был занят своими мыслями и следил за мальчиком рассеянно.
Неожиданно одна из женщин подхватилась и заорала: "Ой, батюшки! Украли! Держите вора! Мили-иция-я!"
Мальчишка с перепугу кинулся бежать, громко топая башмаками. Тетки засуетились, кружась и хлопая руками по ляжкам, а потом двое из них, переваливаясь по-утиному, бросились в погоню.
Немного погодя раздалась трель милицейского свистка, и вот показалась целая процессия - впереди гордо шагала одна из теток, пыхтя и отдуваясь, за ней направлялся усатый милиционер, крепко держа за руку слабо упиравшегося "вора", того самого мальчика.
Шествие замыкала вторая тетка.
"Поймали?" - обрадовались женщины, стерегшие общий багаж.
"А то! Будет знать, как честных людей обворовывать!"
"Я ничего не крал! - завопил мальчик. - Пустите меня! Пустите!"
"Ну-ка, - строго сказал милиционер, - выворачивай карманы".
Мальчик густо покраснел, опустил голову, закусил губу и стал исполнять требование блюстителя закона. Но, кроме платочка, в карманах у "татя" ничего не было.
Даже если бы я специально и не принялся читать его мысли, они бы сами нашли мой бедный мозг, настолько сильными были эмоции, переполнявшие мальчишку.
Он испытывал, прежде всего, мучительный стыд и отчаяние. Чувствовался и страх, и обида, но вот трусости пойманного воришки не было вовсе.
Прежде чем вмешаться, я проник в мысли той самой тетки, что первой закричала: "Держи вора!" - грузной дамы с неприятным квадратным лицом, и покинул свой диванчик.
"Товарищ сержант, - обратился я к представителю власти, - мальчик ни в чем не виноват".
Пацаненок вздрогнул и глянул на меня с такой потрясающей надеждой, что мне даже не по себе стало.
"Ишь ты, защитничек выискался! - визгливо закричала квадратнолицая. - Подельник, что ли?"
Милиционер цыкнул на нее и сказал: "Ваши документы, гражданин".
Я предъявил ему свой паспорт и негромко объяснил, кто я таков. Сержант кивнул, посмотрел заинтересованно и даже отшагнул, уступая мне место.
"Как тебя зовут, мальчик?" - спросил я.
"Миша", - ответил тот.
"А что ты делаешь на вокзале в такое время, Миша?"
Мальчик засопел.
"Мамка пьет, - выговорил он, - приходит поздно. Выспится и опять куда-то уходит. А бабушку в больницу положили. Есть нечего, ну, я и сходил вчера в магазин. Все, что было, на булку потратил. Булка вкусная, но мало. Я сюда зашел, и тут меня угостили - яйцо дали вареное, хлеба и полкотлетки. Вот, я и опять… сюда".
"Все с тобой ясно, - сказал я и обернулся к женщине с квадратным лицом. - Софья Пантелеевна, а сколько у вас пропало денег?"
"Сто рублев!"
"И где они лежали?"
"В кошельке, где ж еще! Вот, мелочь на месте, а сторублевки нетути!"
"А вы же с шофером расплачивались, вспомните".
"Вам-то откуда знать?" - спросила подозрительно Софья Пантелеевна.
"Оттуда. Так расплачивались?"
"Ну, да. Как раз сотенная и оставалась".
"И куда вы ее положили?"
"В кошелек, куда ж еще!"
"А если подумать? У вас же руки были заняты, и вы сунули деньги в карман".
Тетка изменилась в лице. Полапав, она вытащила из кармана сторублевую купюру.
Милиционер укоризненно покачал головой.
"Нехорошо, гражданка".
Козырнув мальчику, будто извиняясь, сержант подмигнул мне. Видимо, полагая, что я устроил некий фокус.
Товарки квадратнолицей тут же стали ее прорабатывать, одновременно одаривая растерянного пацана съестным.
Софья Пантелеевна тоже не осталась в долгу и отполовинила свой пирог с рыбой.
Мальчик собрал в охапку съестные сокровища и двинулся к выходу, шепнув мне: "Спасибо!"
Но это было только первое приключение в последний день старого года. Второе ожидало меня в поезде.
Мы уже тронулись, паровоз помчал нас к городу на Волге. В купе нас было двое, со мной ехал бухгалтер, озабоченный седой старичок. Разложив на столике пухлые папки, он все проглядывал бумаги, шевеля губами.
Правда, меня он встретил радушно, представился Николаем Петровичем, предложил выпить за встречу - чаю. И он действительно был рад попутчику.
Мы с ним поболтали о том о сем, посетовали на судьбу, а потом Николай Петрович решил пройтись в вагон-ресторан.
Я не был голоден, поэтому остался. Разобрал вещи, переоделся в пижаму, постелил. Сосед задерживался, а до полуночи оставалось часа два.
Признаться, я не слишком привык встречать Новый год, но праздник мне нравился. Я выставил на столик маленькую бутылочку коньяка, сообразил немудреную закуску… и в этот момент вернулся мой попутчик.
Душераздирающее зрелище!
Лицо Николая Петровича было искажено, все в поту. Трясущимися руками он снял очки, протер их, едва не уронив.
"Что случилось?" - спросил я.
"Все пропало!" - сипло сказал попутчик.
Снял очки и разрыдался. Из сбивчивого рассказа я понял, что у Николая Петровича есть грешок - он очень азартен.
И когда пройдошливая компания предложила ему перекинуться в картишки, бухгалтер согласился. И проиграл все.
Николай Петрович вез с собой крупную сумму - собирался купить дом. И вот - ни копейки!
Первым делом я внушил ему успокоиться. Расспросив, в каком вагоне и купе едут картежники, я отправился, чтобы отыграться за соседа.
Признаться, играть в азартные игры мне просто неинтересно - я же читаю мысли партнеров и как бы вижу карты их глазами. На это и был расчет.
Пройдя пару вагонов, я приблизился к тому самому купе. Там было накурено и шла игра - сидели трое и шлепали картами по чемодану, который поставили между скамьями.
Медленно шествуя мимо, я на секундочку задержался, демонстрируя интерес, после чего двинулся дальше. Как я и рассчитывал, из купе выглянул живчик с лысиной по темечку и окликнул меня:
"Товарищ, сыграть не хотите ли? У нас все по-честному!"
Я неуверенно остановился, и тут подельники живчика поддержали дуэтом:
"Присоединяйтесь!"
"А, ладно!" - махнул я рукой и перешагнул порог купе.
Игроки оживились, быстренько раскинули карты. Мне достались средние, всего два козыря, да и те - шестерка да восьмерка.
Первую игру я продул, ибо занят был "просвечиванием" картежников. Краплеными они не пользовались, но система обыгрывания имелась - это была команда, члены которой с помощью простых сигналов обменивались информацией.
Шансов у четвертого почти не было.
Сумма на кону была небольшой, и когда я небрежно отсчитал несколько сотенных, глаза у моих "партнеров" разгорелись.
Вот только шансов у них не было. Играл я неторопливо, рассчитывая каждый ход, сверяясь с картами противников.